Тишина. Жужжат пчелы, колокол замолк, певчий дрозд-новосел пробует голос. Хенрик закрывает книгу и разжигает погасшую трубку. Анна, разгладив рукой вязание, внимательно его рассматривает.
Анна. Ты не спрашиваешь, чего хочу я.
Хенрик. Не спрашиваю, потому что знаю.
Анна. Ты уверен?
Хенрик. Абсолютно.
И снова тишина. Анна, отложив в сторону рукоделие, прищурившись, смотрит на солнце и цветущую ветку над головой. Хенрик, подавшись вперед, зовет Яка, который тотчас подходит и устраивается у ног хозяина, Хенрик чешет ему шею под ошейником.
Анна. В этом случае мои желания имеют второстепенное значение. Ты должен следовать велению совести.
Хенрик. Ты вполне уверена?
Анна. Да, Хенрик, вполне.
Хенрик. Не пожалеешь?
Анна. Конечно, пожалею, тысячу раз пожалею, но будет поздно. Не…
Хенрик (перебивает). …сейчас здесь как в раю. А через несколько месяцев будет минус тридцать, ни пройти ни проехать, темень почти целый день, красные носы и лающий кашель.
Анна. … и пусто в церкви, и беспорядки на заводе, и брань Нурденсона по, поводу анархии и вражды. И лед в кувшине с водой.
Хенрик. … и мы забудем, что мы вместе.
Анна. … нет, этого мы никогда не забудем.
Анна сжимает ладонь Хенрика. Он откладывает трубку, которая все равно погасла, и крепко зажмуривает глаза.
Анна. Но согласись, что было бы здорово попить чаю в королевском дворце с Ее Величеством королевой.
Хенрик. В первую очередь это был бы щелчок по носу нашим друзьям на Трэдгордсгатан.
Анна. Или вдруг предложить: давай сегодня вечером пойдем в Драматический театр, посмотрим Андерса де Валя.
Хенрик. … или на концерт, послушаем симфонии Бетховена.
Анна. … или в магазин "Лейа", купим мне шелковую блузку.
Хенрик. … да, можно пофантазировать.
Анна. … опасные фантазии, Хенрик! (Улыбается.)
Хенрик. … опасные? Почему? (Улыбается.)
Анна. Нет, конечно, не опасные. Мы же приняли решение, или, вернее, эта вот книга решила.
Хенрик (легко). Уж не иронизируешь ли ты?
Анна. Я? Да нисколько! Я серьезна, как любая из героинь Сельмы Лагерлёф. Решение принято. И это наше общее решение.
Петрус, оторвавшись от книги, прислушивается. Присев на корточки возле скамьи, он поворачивается своим бледным, странно слепым лицом к Анне.
Петрус. Вы собираетесь уезжать?
Анна. Нет, наоборот, Петрус.
Петрус. Мне показалось, вы сказали, что уезжаете.
Анна. Значит, плохо слушал. Мы как раз решили остаться.
Петрус. Так вы не уезжаете?
Анна. Перестань болтать глупости, Петрус. Мы остаемся.
Семилетнее старческое личико Петруса выражает недоверие и грусть. "Мне показалось, вы говорили, что собираетесь уезжать", - произносит он чуть слышно, делая вид, будто вновь погрузился в книгу. На глазах у него выступили слезы, он тихонько шмыгает носом.
Хенрик. Кстати! Ты получила письмо от матери?
Анна. Да, забыла рассказать: она спрашивает, не приедем ли мы на дачу, когда у тебя будет отпуск. Эрнст и Мария с друзьями едут на Лофутен. Оскар и Густав снимают дачи в шхерах. Так что там будем только мы и Карл.
Хенрик. А что ты думаешь?
Анна. А ты? Маме будет одиноко.
Хенрик. Мне казалось, ей нравится одиночество.
Анна. Ну, раз так…
Хенрик. Что "раз так"?
Анна. Ответ достаточно ясный.
Хенрик. Здесь нам лучше. (Пауза.)
Анна. Всего на неделю?
Хенрик. Это необходимо?
Анна. Нет, нет. Мама и не рассчитывает, что мы приедем. Спрашивает просто для порядка.
Хенрик. Да, кстати, не собирались ли мы завести еще одного ребенка?
Анна. Конечно, собирались.
Хенрик. Тебе уже расхотелось? Это была твоя идея!
Анна (смеется). Слишком много было разных дел. Моя бедная голова совсем идет кругом.
Хенрик. Пошли в дом? Становится прохладно.
Анна берет на руки малыша, который просыпается и начинает хныкать. Хенрик собирает все остальное - соску, погремушку, одеяло, трубку и Библию, подзывает Яка и направляется в усадьбу. На полпути он останавливается.
Хенрик. Идем, Петрус.
Петрус. Только дочитаю.
Хенрик. Становится холодно.
Петрус. Мне не холодно.
Хенрик. Не забудь книгу.
Петрус. Не забуду.
Хенрик. Пошли в шахматы сыграем!
Петрус. Я дочитаю.
Хенрик. Ну, как хочешь.
Анна, которая уже поднялась на крыльцо веранды, останавливается и улыбается Хенрику - Петрус не сводит с нее глаз. Дверь веранды захлопывается. Он перекатывается на спину и поднимает вверх руки - растопырив пальцы.
Теплым летним днем в середине июня 1917 года Анна и Хенрик Бергман ожидают в Зеленой гостиной, в личных покоях королевы. Она расположена в западном крыле дворца с видом на Стрёммен, Национальный музей и Шеппсхольмен. С ними протопресвитер Андерс Алопеус, величественный рыжеволосый священник внушительных габаритов. Стоя возле одного из огромных окон, они тихо беседуют о потрясающей панораме. "Вот только дует, - говорит Алопеус. - Сквозит так, что занавеси колышутся, правда, ветер в эту сторону, хорошо, что сейчас не зима".
В глубине комнаты два лакея в ливреях и белых перчатках занимаются устройством чайного стола. Они двигаются бесшумно, разговаривая между собой с помощью сдержанных жестов.
Пропорции гостиной хорошо продуманы, она почти квадратная. Обставлена элегантно, только с излишним уклоном в стиль 80-х годов: пузатые диваны и кресла, обитые блестящей тканью, расписанные вручную шелковые обои, обильная лепнина по периметру потолка и над высокими дверями, установленные друг против друга зеркала в позолоченных рамах, которые делают комнату бесконечной. Массивные хрустальные люстры, искусно задрапированные торшеры, толстые, заглушающие шаги ковры на скрипучем паркете. Потемневшие картины в затейливых рамах, пальмы и бледные скульптуры, шаткие столики, загроможденные безделушками, рояль, накрытый восточной шалью и уставленный фотографиями лиц более или менее княжеского звания.
На Анне серо-голубой дневной костюм и шляпа с загнутыми полями и крошечным белым пером. Мужчины в пасторском облачении, ботинки Хенрика слишком новые, слишком блестящие и слишком тесные. С ужасом глядя на Анну, он хватает ее за руку: "У меня все время бурчит в животе, будет катастрофа". - "Не надо было есть суп из репы, - шепчет Анна. - Попробуй глубоко вздохнуть". Хенрик делает глубокий вдох, лицо у него землисто-серого цвета. "Не надо было мне соглашаться, не надо…"
Открывается дверь, на пороге вырастает камергер Сегерсвэрд. В мундире, с ослепительной улыбкой, обнажающей зубы поразительной белизны. От него исходит запах тонкой помады и снисходительной любезности. Бледная, вялая ручка. "Это, стало быть, женушка пастора, добро пожаловать, и пастор Берглюнд, добро пожаловать. С придворным проповедником мы уже встречались сегодня, мы с ним в одном благотворительном комитете. Хотел бы только, между прочим, обратить ваше внимание на некоторые мелочи: к Ее Величеству обращаются "Ее Величество", если возникнет такая надобность. Однако следует избегать прямого обращения. Вопросы задает и ведет разговор Ее Величество, в собственные рассуждения пускаться не подобает. Должен к тому же заметить, что Ее Величество нездорова и весьма утомлена. Я смиренно предложил отложить свидание до более подходящего времени, но Ее Величество преисполнена сознанием долга и весьма интересуется всем, что касается Софияхеммет. Посему Ее Величество отклонила мое предложение. Но встреча будет очень короткой. Все практические вопросы следует обсудить с нашим другом протопресвитером, который полностью информирован. Ее Величество выйдет из этой двери. Я предлагаю - таков этикет - гостям встать здесь. Ее Величество сначала поздоровается с, придворным проповедником, потом с женой пастора, которая должна сделать глубокий реверанс, и, наконец, Ее Величество поздоровается с пастором Берглюндом".
Алопеус. Бергманом. Хенрик Бергман.
Камергер. Неужели я? Невероятно!! Очевидно, ошибка в моем списке!! Прошу прощения, мне очень неловко, дорогой пастор Бергман. Простите старика!