Бледное лицо Еспера Якобссона светится печальным торжеством. "Не будем портить молодым людям радость", - говорит Магда, пытаясь изобразить веселье. "У меня и в мыслях этого не было, - отвечает староста, - воистину, не было!" И он выдавливает из себя улыбку, которая получается мрачнее, чем его прежняя мрачность.
Шагая по заросшей травой дорожке, Анна смотрит по сторонам. Она оборачивается к Хенрику, все еще стоящему у калитки, и говорит: "А здесь красиво". "Ежели только хватит сил вынести перекат", - отзывается староста. "Да, за детьми тут глаз да глаз, чтобы не свалились. Там раньше был забор, но он прошлой зимой обвалился под тяжестью снега". - "Можно и новый построить", - немного раздраженно возражает Магда. "Ну да, ясное дело, - обиженно говорит староста, - можно". Магда, взяв Анну под руку, просит ее не обращать внимания на Еспера Якобссона. Пусть он и шишка в округе, но здесь уже побывал строительный подрядчик из Евле и составил предварительный план реконструкции и ремонтных работ. Подряд готов и одобрен, пусть Анна не волнуется, с перечнем можно ознакомиться. Если возникнут пожелания относительно каких-нибудь дополнительных улучшений (в разумных пределах, естественно), все будет учтено. Работы начнутся в начале нового года и завершатся в середине мая.
Еспер Якобссон с силой дергает разбухшую дверь кухни - вместо стекла в одной из фрамуг вставлен выгнувшийся кусок картона. Кухня просторная, единственное окно ее выходит на север. С дымохода обвалилась штукатурка, железная плита осела, снятая с петель дверь кладовки одиноко притулилась к ржавой мойке.
"Здесь будет все обустроено, - говорит Еспер Якобссон с внезапной благожелательностью. - Я настаивал, чтобы сюда провели воду, под мойкой можно было бы сделать углубление для насоса, но получил отказ. Зато в остальном здесь будет все переоборудовано, дымоход заштукатурят, поменяют плиту. В заводской конторе стоит прекрасная плита, почти новая, ее перевезут сюда. И пол переложат, он совсем сгнил. Вон в том углу несущая балка пришла в негодность. Да, кухней вы будете довольны, фрёкен Окерблюм, это я гарантирую". Староста, глядя на Анну своими бесцветными глазами, с многозначительным видом кивает два раза головой.
Он открывает дверь в тесную комнату для прислуги. Там стоит красный раскладной диван. "Для служанок, - говорит он лаконично. - Они могут спать валетом, а то поставим раскладушку в кухне". Магда Сэлль смягчается. "Предоставьте это дело мне, фрёкен Окерблюм, я вам найду пару умелых девушек. Я уже поспрашивала". "Зачем нам две? - испуганно спрашивает Анна. - Что нам с ними делать?" "Так принято, - отвечает Магда. - В пасторском доме всегда возникают какие-нибудь непредвиденные работы, вы сами убедитесь в этом, фрёкен Окерблюм". Анна молча вздыхает. Хенрик за все время не проронил ни слова. Анна пытается поймать его взгляд, но он отвернулся.
"А это будет столовая и гостиная, - объясняет староста. - Подрядчик из соображений обогрева собирался сделать из этой комнаты две, стена пройдет вот тут, но я отверг его план, пастору частенько бывает необходимо большое помещение для собраний прихожан, ведь церковный зал находится рядом с церковью и туда не всегда легко добраться, особенно зимой. Поэтому я предложил оставить эту комнату в том виде, в каком она есть, а в том углу поставить большую кафельную печь, там проходит дымоход на второй этаж. Так что, фрёкен Окерблюм, здесь будет тепло и уютно". Староста, хлопнув ладонью по стене, отрывает кусок оставшихся обоев. "Не беспокойтесь, фрёкен Окерблюм, здесь будет тепло и уютно, я вам гарантирую".
Еспер Якобссон открывает еще одну дверь: "Это прихожая парадного входа. Лестницу на второй этаж перестроят. Немножко странно, что парадный вход обращен к лесу, а черный - к воротам, правда? Не слишком удобно для гостей, особенно если они приезжают в экипажах?" Хенрик в упор смотрит на Еспера Якобссона. "Дом просто-напросто неправильно развернут", - произносит он с неожиданным вызовом. Староста мгновенно мрачнеет: "Не я строил его". И замолкает.
"Комната для гостей", - кратко бросает он и начинает подниматься по вспучившейся, скрипучей лестнице. "Не становитесь на эту ступеньку, - предупреждает он, останавливаясь. - Ненадежна, можно провалиться. Осторожно, фрёкен Окерблюм! Дайте мне руку. Да, ну вот, это второй этаж, он, в общем, в приличном состоянии, если мне будет позволено высказать свое мнение. Здесь мы только переклеим обои и покрасим. Пожалуйста: спальня, может, и не слишком просторная, но при ней есть небольшая умывальня, и вид отсюда красивый. Можно вырубить деревья внизу, сейчас из-за них не видно реку, но мы уже говорили о вырубке, это же южная сторона. Детская - направо, кабинет пастора - налево. Или наоборот, если вам так больше подойдет. Только скажите, мы все устроим - либо вечером солнце, либо утром". "А где мой кабинет?" - вдруг спрашивает Анна.
Подавленное настроение, копившееся подспудно уже довольно долго, теперь явственно вышло наружу. Магда Сэлль ошеломленно уставилась на маленькую фигурку в элегантном пальто. Темные серьезные глаза. Решительный подбородок, решительный голос. "Мне бы очень хотелось знать, где мое место? У меня будет не меньше обязанностей, чем у мужа. И к тому же без всякого вознаграждения - хорошо, пусть, но куда мне деваться, когда я захочу написать письмо, почитать книгу или заняться бухгалтерией?" Анна смотрит на старосту, который в свою очередь как-то просительно смотрит на Хенрика. "Я привыкла иметь собственную комнату, - продолжает спокойный голос. - Я понимаю, вы считаете меня избалованной, но это - непременное условие".
Растерянность полнейшая: непременное условие, черт возьми, что она имеет в виду? Не приедет, что ли, если у нее не будет собственной комнаты, или что еще? "У пасторских жен обычно не бывает собственной комнаты", - сообщает Магда Сэлль. "Вот как, мне об этом ничего не известно". "А комната для гостей не подойдет? - спрашивает староста, откашливаясь на удивление смиренно. - Ведь фрёкен Окерблюм может сделать себе кабинет из комнаты для гостей?" - "Я предлагаю Хенрику устроить кабинет в комнате для гостей. Я хочу быть поближе к детской". "Там внизу шумно, постоянное хождение, - говорит осторожно Магда Сэлль. - Пастору нельзя мешать, когда он готовится к проповеди". "Заткнет уши ватой", - отвечает Анна, улыбаясь Хенрику: скажи что-нибудь, милый Хенрик! - умоляет ее взгляд. Ведь ты же хозяин, тебе решать.
Но Хенрик потерял дар речи: "Неужели это надо решать прямо сейчас?" - с мольбой в голосе бормочет он. "Мы с господином Якобссоном пойдем в сад, посмотрим хозяйственные постройки", - с неожиданным прозрением говорит Магда.
Анна и Хенрик наконец предоставлены сами себе. "Я же пошутила, - смеется Анна. - Это шутка, а то ведь - сплошное уныние, и у нас начало портиться настроение. - Она крепко обнимает Хенрика. - Засмейся же, Хенрик! Ничего страшного, у нас будет красивый дом, и я - могу - обвести - Еспера - Якобссона - вокруг пальца! Ты ведь заметил? Ну, слава Богу, засмеялся, а то мне на мгновение показалось, что ты сердишься".
Фрёкен Сэлль и староста отмечают, что настроение у молодых людей, вышедших на осеннее солнце, поднялось. Все вместе они осматривают дровяной сарай, столярную мастерскую, нужник, ледник, клеть и погребок: "Смотрите, на крыше будет полно земляники", - говорит Анна.
Затем приходит черед часовни. Хенрик отпирает высокую, железную, безо всяких украшений дверь: "Я взял ключ у Якобссона. Сказал ему, что нам хотелось бы одним первый раз войти в церковь".
Часовня Форсбуды, построенная в конце XVIII века, задумывалась - мы уже упоминали об этом - как зимняя теплица для пальм. Высокие сводчатые окна с цветными витражами на хорах, толстые стены, каменный пол. Вокруг часовни располагается кладбище, местами заросшее, поскольку там больше не хоронят, кое-где в желтой траве виднеются надгробные плиты.
Хенрик и Анна входят в церковь. Несколько голубей, шумно хлопая крыльями, вылетают в разбитое окно. Скамейки убраны, темной грудой они громоздятся у дальней короткой стены, перед алтарным возвышением простирается пустой и гулкий каменный пол. Алтарь не покрыт, деревянное сооружение зияет пустотой, в одном углу прогрызена дыра. На дощечке для псалмов - цифры. Стих 224: "За счастье, хлеб и славу не стоит воевать. И в краткий жизни миг не надо горевать".
"Это словно призыв", - говорит Хенрик, обнимая Анну за плечи. Резкий солнечный свет рисует на оштукатуренной стене узоры из квадратиков и теней деревьев. У входной двери до самого потолка, образующего округлый свод, высятся строительные леса. Хлопанье крыльев. Солнечные тени. Где-то завывает ветер. Сквозь разбитые, местами заколоченные окна задувает внутрь увядшие листья.
"Кафедра XVI века, - говорит Хенрик со знанием дела. - Посмотри, какая прекрасная резьба! Вот Петр и Иоанн, а там архангел с мечом, солнце и око. Интересно, куда они дели сам алтарь? Может быть, он в ризнице?"
Но в ризнице пусто. Там лишь шкаф с дверцами нараспашку да на широких досках пола ведро с кистями, стена с окном уже покрашена, трещины и раны в штукатурке заделаны. "Видишь, они вовсю ведут ремонт", - шепчет Анна.
Потом они обследуют закрытый брезентом орган, стоящий вплотную к алтарю справа. Инструмент высокий, украшенный великолепной резьбой, с двумя клавиатурами и множеством регистров. По бокам педали. "Попробуем звучание", - предлагает Анна, усаживаясь на скамеечку.
Хенрик сбрасывает брезент на пол и педалью накачивает воздух в мехи. Анна вытягивает несколько клапанов регистров и берет широкий до-мажорный аккорд. Инструмент издает мощный, но пугающе немелодичный звук. "Орган надо тоже ремонтировать, - говорит Анна, снимая руки с клавиатуры. - Интересно, Еспер Якобссон учел эту деталь? Прекрасный старинный орган. Где же он стоял, прежде чем был сослан сюда? Кстати, вон там в углу под покрывалом, не алтарный ли образ?"