Она поспешила в отель, поднялась к себе и, взяв трубку телефона, попросила телефонистку соединить со своим домом в Беверли-Хиллз. В Калифорнии сейчас восемь часов, и Колин должен быть дома. Ей нужно поговорить с ним, услышать его голос, несмотря на то что он не любил разговаривать по телефону и частенько бывал резким и грубым, даже когда ему звонила она. Но к телефону никто не подошел. Тогда она позвонила на студию, попросила соединить ее с монтажной. Но там ей сообщили, что мистер Берк уехал домой. Она медленно положила трубку на рычаг и стала беспокойно ходить взад и вперед по комнате. Сев за стол, вытащила лист бумаги и начала писать ему письмо:
"Дорогой Колин, я звонила, но тебя не оказалось дома, и на студии тебя тоже не было, и сейчас мне очень грустно, так как один человек, мой бывший любовник, отозвался обо мне дурно, а это несправедливо. Это испортило мне настроение. В Нью-Йорке слишком тепло, Билли любит своего отца больше, чем меня, и я так несчастна здесь без тебя. А тебя нет дома, хотя ты должен там быть, и в голову лезут глупые мысли. Я намерена спуститься в бар и пропустить две-три рюмки, и если кто-то попытается ко мне там пристать, я немедленно вызову полицию. Я просто не знаю, как буду жить эти две недели без тебя. Мне только остается надеяться, что во время нашего спора по поводу эпизода в картине я не показалась тебе отвратительной всезнайкой, и если ты простил меня, то обещаю не исправляться, не изменяться и никогда не закрывать рта при условии, что и ты не будешь исправляться, изменяться и закрывать рот. Когда ты провожал нас в аэропорт, я заметила, что у тебя потерт воротничок, и поняла, какая я плохая домохозяйка, но все равно я на самом деле домохозяйка, домохозяйка и еще раз домохозяйка, жена в твоем доме, представительница самой лучшей профессии в мире, и если тебя не будет дома, когда я позвоню тебе в следующий раз, то не знаю, какую месть я придумаю. Про то ведает только один Бог. Люблю тебя. Г."
Запечатав письмо, не перечитав, в авиаконверт, она спустилась в холл, где его проштемпелевали, и она его опустила в щель почтового ящика. Теперь этот листок бумаги, чернила на нем, самолет, летящий ночным рейсом, соединяли ее с центром ее жизни через громадное расстояние в три тысячи миль, через весь темный бескрайний континент.
Потом она зашла в бар, выпила, не перебросившись ни словечком с барменом, два стаканчика виски и, так как к ней никто не приставал, поднялась к себе, разделась и легла спать.
На следующее утро ее разбудил телефонный звонок. Это был Вилли.
- Мы приедем к тебе через полчаса. Мы уже позавтракали.
Вилли, ее бывший муж и бывший летчик, быстро и хорошо вел машину. В небольших красивых рощах Новой Англии листья на деревьях приобрели первый осенний багрянец. Они подъезжали к школе. На носу у Вилли опять красовались солнцезащитные очки, но сегодня они в самом деле прикрывали его глаза от яркого солнца, а не скрывали следы похмелья. Руки его спокойно, без всякой дрожи, лежали на баранке, и в голосе не было предательской хрипоты - этого свидетельства бурно проведенной ночи. Билли по дороге в школу дважды укачало, и им приходилось останавливаться, но, не считая этого, поездка оказалась приятной. Они казались процветающей американской семьей, которая солнечным сентябрьским днем мчится в поблескивающем никелем новом авто по зеленым просторам Америки.
Школа представляла собой большое здание из красного кирпича в колониальном стиле с белыми колоннами с несколькими старыми деревянными особняками-общежитиями, разбросанными по всей ее территории. Их окружали старые деревья и широкие площадки для спортивных игр. Подъезжая к главному корпусу, Вилли сказал:
- Ну, Билли, вот ты и поступаешь в загородный клуб!
Припарковав машину, они вместе с шумной толпой родителей и учеников поднялись по ступеням в большой, просторный холл. Улыбающаяся дама средних лет сидела за столом, регистрируя вновь прибывших. Она любезно пожимала каждому из них руку, говорила, что рада всех видеть и что-то вроде "стоит чудная погода, не правда ли?". Она протянула Билли цветную ленточку, чтобы он продел ее в петлицу пиджака.
- Дэвид Крофорд! - выкрикнула она в направлении группы учеников постарше с разноцветными ленточками на отворотах пиджаков. Тут же к ее столу подошел высокий парень лет восемнадцати в очках. Представляя его, она сказала:
- Уильям, это Дэвид, он займется твоим размещением. Если у тебя возникнут проблемы сегодня или в любое время в течение учебного года, то обращайся непосредственно к Дэвиду и не отставай от него, покуда он все не уладит.
- Да, Уильям, милости прошу, - сказал Крофорд важным голосом облеченного доверием лица, старшеклассника. - Я к твоим услугам. Где твои вещи? Я сейчас провожу тебя в твою комнату. - Он пошел впереди них к выходу, а дама средних лет, мило улыбаясь, дружески беседовала с представшим перед ней уже другим семейным трио.
- Надо же - Уильям, - прошептала Гретхен на ухо Вилли, когда они шли следом за двумя мальчиками. - Я сразу не поняла, к кому же обращается эта дама: к сыну или к тебе!
- Доброе предзнаменование, - ответил Вилли. - Когда я ходил в школу, всех учеников называли только по фамилии. Так нас готовили к службе в армии.
Крофорд взял у Билли из рук его чемодан, хотя тот вовсе не хотел его отдавать, и все они пошли через школьный городок к трехэтажному дому из красного кирпича, который явно был новее всех тех, что стояли поблизости.
- Это Силлитоу-Холл, - доложил их провожатый. - Твоя комната на третьем этаже.
Когда они вошли, то в коридоре им в глаза сразу бросилась дощечка, которая сообщала, что здание общежития - дар Роберта Силлитоу, отца лейтенанта Роберта Силлитоу-младшего, выпускника 1938 года, погибшего, сражаясь за свою родину, 6 августа 1944 года.
Гретхен стало не по себе от этой дощечки, но она приободрилась, услышав молодые поющие голоса, доносившиеся из комнат, а также ритмический гул джазовых мелодий, не сильно отличавшихся одна от другой. Они поднимались по лестнице за Крофордом и Билли.
Отведенная Билли комната была небольшой, но в ней поместились две койки, два небольших столика и два шкафа. Дорожный чемоданчик с личными вещами Билли, который они отослали сюда заблаговременно, стоял под одной кроватью, а другой, точно такой же, кто-то поставил у окна. На нем была бирка с фамилией Фурнье.
- Видишь, твоя сосед по комнате уже здесь, - сказал Крофорд. - Вы еще не встречались?
- Пока нет, - ответил Билли.
Гретхен он казался таким робким, подавленным, даже больше чем обычно, и ей оставалось только надеяться, что этот Фурнье не окажется хулиганом, задирой, педиком или наркоманом. Она вдруг ощутила полную свою бесполезность - жизнь сына от нее больше не зависела.
- Встретитесь за ланчем, - сказал Крофорд. - Звонок может раздаться в любую минуту. - Он улыбнулся Гретхен с Вилли улыбкой облеченного ответственностью лица. - Само собой, и родители тоже приглашаются к столу, миссис Эбботт.
Она поймала на себе страдальческий взгляд Билли, ясно говоривший "прошу тебя, только не сейчас!" - и сумела подавить в себе желание немедленно поправить Крофорда. У Билли еще столько времени впереди, чтобы объяснить ему, что фамилия его отца - мистер Эбботт, а матери - миссис Берк. Только не сегодня, не в первый день! Она посмотрела на Вилли. Тот качал головой.
- Очень любезно со стороны школьного начальства пригласить нас, - сказала она.
Крофорд жестом указал рукой на голую, незастланную койку.
- Я посоветовал бы тебе, Уильям, запастись тремя одеялами. По ночам бывает зверски холодно, а все начальство здесь относится к теплу, как истинные спартанцы, - они считают, что стужа лишь укрепляет наш характер.
- Сегодня же вышлю тебе три одеяла из Нью-Йорка, - пообещала Гретхен и обернулась к Вилли. - Ну, как насчет ланча…
- Но мы ведь не голодны, разве не так, дорогая? - ответил Вилли умоляющим голосом, и Гретхен сразу поняла, что ему совсем не хочется завтракать в школьной столовой, где никакой выпивки и в помине нет.
- Не очень, - пожалела его Гретхен.
- К тому же мне нужно вернуться в город к четырем. У меня встреча… очень важная, - его голос неловко затих. Такая отговорка никого не могла убедить.
Раздался громкий звонок.
- Ну вот, пожалуйте! - сказал Крофорд. - Столовая наша находится сразу за тем местом, где ты проходил регистрацию, Уильям. А теперь прошу меня извинить, нужно помыть руки перед едой. И не забудь, Уильям, если только тебе что-то потребуется - не стесняйся!
Строго выпрямившись, как истинный джентльмен, в своем блейзере и белых ботинках, стоптанных за три года обучения, он вышел в коридор, в котором все еще сбивались в один музыкальный калейдоскоп три разных проигрывателя в разных комнатах. Доминировал, конечно, лихо завывающий, неистовый и отчаянный Элвис Пресли.
- Послушай, - сказала Гретхен, - да он, кажется, ужасно милый юноша, как ты думаешь?
- Хотелось бы посмотреть на него, когда тебя не будет рядом, - попытался разочаровать ее Билли.
- Поживем - увидим. Тогда я тебе точно скажу.
- Иди-ка, Билли, на ланч, - сказал отец.
Гретхен чувствовала, как он жаждет опрокинуть первый стаканчик за день. Он вел себя просто великолепно, ни разу не предлагал остановиться у придорожной забегаловки всю дорогу до самой школы и вообще все утро вел себя как примерный, образцовый отец. Он честно заработал свой мартини.
- Давай мы проводим тебя до столовой, - предложила Гретхен.
Ей сейчас очень хотелось плакать, но она, конечно, не могла удариться в слезы перед сыном. Она осмотрела комнату.
- Думаю, когда вы здесь наведете порядок, все уберете, чуть украсите, то она станет очень уютной комнаткой. А у тебя, несомненно, хороший вкус.