Поднимаемся на четвертый этаж ко мне в комнату - эти трое ублюдков и мент. Мент требует от меня написать, что произошло, а мне накануне родители прислали посылку с яблоками, так вот эти уроды расхватали яблоки, стоят вокруг меня, чавкают и пересмеиваются с ментом. Мент забрал мною написанное, сказал мне, что милиция во всем разберется, и наконец ушел вместе с посмеивающимися уродами. Информация о том, что главарь этой шоблы сын начальника милиции, находила свое подтверждение
Надо было заняться и губой, я чувствовал языком, что губа распорота сантиметра на 4 и так просто не заживет. Но я проходил медкомиссию при поступлении на завод и уже знал, где расположена городская больница, поэтому потопал туда. В приемном покое сидели две девчушки, они меня осмотрели и вызвали дежурного хирурга - это тоже оказалась девчушка, но чуть постарше. У них на лицах долго была нерешительность, но, наконец, консилиум эскулапов решил, что губу нужно все же зашить. Вкололи мне новокаин и приступили. Штопали они меня довольно долго и навязали такие узлы, то опухоль шрама на губе у меня, если присмотреться, и сейчас видна, а в те годы не было случая, чтобы я познакомился с врачом, и чтобы он, выбрав время, не отозвал меня в сторону и не поинтересовался - не рак ли это? Но что поделать - город был молодой, все мы были молоды и неопытны, у меня на этих девчушек никогда обиды не было. (Единственно, я с такой губой надолго разучился свистеть, и чертов Гаррик Енин меня вечно при встречах подначивал: "А ну свистни!" Но с другой стороны, как говорится в редко используемой ныне присказке: "Для мужчин всего дороже - шрам на роже!" Девчушки мне его обеспечили.)
Утром я приехал на работу с большим опозданием и с вопросом прежде всего к Гаррику и Леше: "Это что же тут такое, мать вашу, творится?!" Хегай тут же позвонил Владимиру Павловичу Березко, начальнику цеха, и Гаррик меня к нему повел. Березко выслушал, помрачнел и позвонил Пасюкову, исполнявшему обязанности главного инженера в отсутствие Друинского (тот был в отпуске). Владимир Николаевич тут же вызвал меня к себе, выслушал, помрачнел, позвонил начальнику милиции, мы сели в машину Главного инженера и поехали в город. Поднялись на второй этаж милиции в кабинет начальника, тот нас ждал. Вместе с ним был и худой, седой майор, казах - начальник уголовного розыска. Я снова рассказал всю историю в подробностях, хотя, надо сказать, моя губа не располагала к красноречию. Помрачнели менты, начальник милиции, когда я сказал, что, по мнению народа, главарь шайки - его сын, запротестовал, что у него вообще нет сыновей, и было видно, что офицеры милиции догадываются, что будет делать Пасюков (а говорил он с ментами очень зло), если они немедленно не примут меры. Начальник милиции тут же скомандовал майору, чтобы эти сволочи немедленно сидели в КПЗ. Пасюков поехал на завод, а майор завел меня в комнату оперов, в ней было несколько столов и сидели два молодых опера. "Как они выглядели?" - спросил меня начальник угро. Я начал подробно их описывать - не надо было им мои яблоки жрать - я их хорошо запомнил
- Не надо, - остановил меня майор, - мент был рыжий казах?
- Да.
Опера деловито встали, достали из сейфа кобуры, прицепили их на брючные ремни под пиджаки и вышли. А я написал заявление.
- Слушай, - сказал мне майор, сочувственно глядя на мою губу, - ты, наверное, не завтракал, иди, постарайся пообедать, а через часик придешь на опознание.
Я скептически воспринял этот "часик", но город маленький, и если я и жевал медленно и ходил не спеша, то все же вряд ли отсутствовал больше часа. Возвратился в милицию, поднялся в комнату к операм, в ней сидел один из них со скучающим видом. При моем появлении обрадовался, усадил меня за один из пустых столов и позвонил. Сержант привел одного из моих обидчиков.
- Этот бил? - спросил опер. - Да.
Опер усадил подозреваемого за стол, стоявший напротив стола, за которым сидел я, положил перед ним чистый лист бумаги и шариковую ручку, встал у того за спиной и начал диктовать "шапку": "Начальнику Ермаковского городского отдела внутренних дел…", - одновременно глядя подозреваемому поверх плеча, правильно ли тот пишет. Покончили с формальностями, и опер скомандовал:
- Теперь пиши подробненько всё, как было.
- Не помню, - заупрямился сукин сын.
В Днепропетровске я неоднократно слышал, что в милиции бьют каким-то специальным способом - так, чтобы у подозреваемых следов не оставалось. Говорили про мокрые простыни, про мешочки с песком и т. д. Если это и правда, то до Ермака эти хитрые штучки явно не дошли. Опер немедленно и очень резко нанес удар как-то сверху и настолько сильно, что парень, ударившись лицом о стол, разбил нос. С него начала стекать кровь на листок с его писаниной, опер терпеливо подождал, пока она перестанет течь, выбросил листок в корзину, положил новый и снова начал диктовать: "Начальнику Ермаковского…" - и так дошли до места, с которого опер скомандовал: "Теперь пиши все и подробненько", и у подозреваемого провалы в памяти как рукой сняло - он торопливо начал писать. Опер давал советы: "Всех, кто был, напиши… клички не надо - фамилии…" - и, наконец, продиктовал: "Написано собственноручно, подпись".
Сержант увел несчастного, а опер начал деловито подшивать его показания в папочку. Я наивно спросил:
- А остальных поймали?
Опер удивленно взглянул на меня.
- Да они уже давно во всем признались, сейчас с ними там внизу дежурные занимаются.
Я деликатно не стал уточнять, что кроется за загадочным словом "занимаются", поскольку, как мне кажется, понял его правильно. Тем не менее, я полагал, что по такому преступлению должно было быть возбуждено уголовное дело как минимум по статье о хулиганстве, но по опыту Днепропетровска думал, что следствие должно длиться довольно долго, а посему спокойно ждал, когда меня вызовут в прокуратуру. Однако дней через 5 кто-то в общаге мне сказал, что местные на меня обозлены, поскольку из-за меня их главаря и остальных посадили на 15 суток. Теперь уже я страшно обозлился, поскольку меня не успокоило даже сообщение о том, что рыжего мента в тот же день выкинули из МВД и посадили на 15 суток вместе со всеми. Пошел в милицию, там мне эти сведения подтвердили, пошел в прокуратуру и написал заявление на милицию. Спустя неделю или две получил оттуда официальный ответ, что "так суд решил", и прокуратура не видит оснований вмешиваться. Надо было бы жаловаться выше, но штука в том, что губа уже зажила, хотя и некрасиво, а злость прошла
Позже я понял, что менты поступили мудро - не по закону, а по понятиям. Тюрьма оступившимся, но умным, ничего не дает, а из подлых дураков делает преступников. С другой стороны, мне в этом городе жить, город маленький, и зачем мне в нем нужна была слава, что из-за меня какие-то молодые парни сели в тюрягу? Потом - что я сам, что ли, глупостей не творил, чтобы иметь к кому-то особые претензии за их глупости? Тем более, как показала жизнь, менты мне гарантировали такую защиту, что ого-го!
Спустя пару месяцев сталкиваюсь я в городе с тем самым главарем, и он мне выдает, что честные, де, фраера в ментовку не обращаются, а решают дела между собой и т. д.
- Ах ты, сука! А вы что, меня не втроем били, а один на один вызывали? За тобой твоя шобла стоит? - спрашиваю я главаря
- Стоит! - с гордостью подтверждает тот.
- Так вот, и за мной стоит моя шобла - менты. Я им налогами зарплату плачу, а посему в любой момент могу им свистнуть. Так, что дальше будем иметь дело шоблой на шоблу. Усек?
Главарь потужился сделать презрительный вид, но довольно кисло у него это выглядело. Мы расстались.
А по весне я как-то пошел на танцы, пригласил незнакомую девушку и вижу, что в углу, в котором толпились местные, какое-то недовольное шевеление. Выхожу с танцев её проводить, и тут на меня налетает какое-то пьяное мурло, не успел я пару предварительных слов ему сказать, как его тут же схватили местные и оттащили от нас. Так я почувствовал, что моя шобла - милиция - сделала меня своим "авторитетом", и слабо было их шобле против моей шоблы тягаться. И за 22 года жизни в Ермаке у меня не было ни единого инцидента с мордобоем. Без моей инициативы, разумеется, а вот в отпуске случай был, но он тут не к месту.
Потом я множество раз рассказывал эту историю коллегам с разных заводов, и никто не вспомнил у себя ничего подобного, так что сам по себе этот случай можно не принимать во внимание. Все объясняется молодостью города и глупостью местной хулиганствующей группировки, которая, легко запугав разобщенных приезжих, вдруг решила, что вполне способна распространить свое влияние и на завод - организацию, защищенную, помимо администрации, профсоюзом, комсомолом и, главное, парткомом. Я ведь подключил всего один из этих четырех ресурсов и менее чем за сутки закончил все претензии хулиганов на власть. Не было бы меня, нашелся бы другой.
Кстати, тот бич, которого я заставил убрать мусор, и который упросил приятелей меня избить, потом всю жизнь при встречах старался отвернуться, оно и понятно: побоялся сам разобраться со мной, а его приятелям за его трусость менты (с перепугу, что дело дойдет до партийных органов) отвалили от души. А вот с тем, кто меня ударил (я помню, как его зовут, но нужно ли это его детям?), мы впоследствии имели нормальные отношения и даже своеобразные.