Когда вечером он вышел к гостям, веселье сменилось волнением. Сад наполнился нарядными лицами, вечерними платьями, музыкой, шпильками, декольте и розоватыми, все еще жаркими лучами предвечернего солнца. Гриша снова чувствовал себя как в кино. Не зная, что полагается делать в таких случаях, он встал столбом, держа крепкой боксерской рукой бокал с вином, врученный ему кем-то. Народ здесь был самый разношерстный, в основном русские, с которыми Виктория успела познакомиться и подружиться, а среди них кого только не было – отошедший от дел бизнесмен-пенсионер, бросающаяся стихами поэтесса, подающий надежды художник, приглашенные за компанию друзья друзей; были и итальянцы, деловые партнеры Саши, они все больше молчали и налегали на аперитивы. Всем и каждому Виктория представила Гришу:
– А вот наш будущий студент, архитектор.
Гриша смущался. Ему все пришедшие казались в высшей степени бомондными и вальяжно-заграничными, так что он смотрел на них, раскрыв рот, и не сразу понял, что почти все они говорили по-русски.
– Не стесняйся, мой мальчик, тут все свои, – подбадривала его Виктория, но какой там. Весь день мысль о встрече с Марианной не покидала его ни на секунду, а теперь и вовсе била молотком по вискам, не давая думать ни о чем другом. Вместо того чтобы общаться с этими, по-видимому, милыми людьми, он как в рот воды набрал и лишь кидался короткими фразами, когда его о чем-то спрашивали. Он хотел казаться расслабленным и улыбаться как все, но вместо этого только натужно гоготал и краснел, понимая, до чего неловок. В любую минуту могла появиться Марианна, он не спускал глаз с дверей гостиной и озирался по сторонам, боясь, что пропустил ее и она уже где-то здесь, стоит и смотрит, как он тут позорится. Когда Виктория потащила его к художнику, рассчитывая, что у них найдутся общие темы для разговора, он вконец разволновался, шел за ней и злился за то, что она согнала его с удачного места, откуда так хорошо просматривался вход. Шея у него так и тянулась назад, в сторону дверей, он весь вспотел, дрожали руки. Меньше всего ему хотелось встретить Марианну с трясущимися руками, и, решив, что теперь вся надежда на вино, он махом заглотнул бокал, потом поискал глазами официанта и взял второй. Сейчас отпустит, сказал он себе, но облегчения пока не почувствовал. А когда появилась Марианна, его как током ударило.
Напрасно он боялся, что пропустит ее. Она совсем не изменилась, как будто все, что случилось за два долгих года, что они не виделись, происходило только с ним и никак не коснулось ее – она осталась такой же, как была. Отсюда ему была видна ее нежная улыбка и ноги на высоком каблуке, и маленькое летнее платье, которое он как будто тоже узнавал. Виктория взяла ее под руку и повела представлять остальным гостям, и Гриша выдохнул с некоторым удовлетворением – у него будет еще время, чтобы подготовиться, но не успел и глазом моргнуть, как обе они оказались прямо перед его носом. Сердце у Гриши ухнуло и заколотилось так громко, что он испугался, что его удары будут слышны всем.
– Ну вот, знакомьтесь. Это наш Гришенька. Между прочим, будущий архитектор. Прошу любить и жаловать.
Гриша оторопело смотрел на обеих, а Виктория тем временем продолжала:
– А это Марьяша. Дочка моей любимой школьной подруги. Марьяша уже хорошо освоилась в Италии, так что можешь поспрашивать у нее, как и что. Надеюсь, с ней ты будешь более разговорчив…
Лицо у Марианны, с самых первых слов заискрившееся улыбкой, сейчас не выдержало и разразилось смехом. Глядя на нее, Гриша тоже не удержался и прыснул.
– Что? Что такое? Да в чем дело-то?
– Тетя Вик, ты же нас вчера знакомила.
– Как знакомила… Да?..
Марианна уже звенела и хохотала в голос, Гриша вторил ей нервным басом.
– Фу ты. Ну вас, молодежь! Никакого уважения к старшим! Все, я пошла. У тети Вики и без вас дел по горло…
Отсмеявшись, Марианна посмотрела на него, сказала "привет", легкое и само собой разумеющееся, как будто они были старыми друзьями, и потянулась к его щеке. Он не ожидал и не успел наклониться к ней, так что она, не дотянувшись, чмокнула его куда-то в плечо.
– Вина? – она взяла с подноса два бокала. – За встречу?..
Они так и не поговорили. Пока Гриша силился выдавить из себя хоть слово, Марианну увлекли за собой какие-то люди – как и раньше, она была в центре внимания и в обществе чувствовала себя как рыба в воде. Потом начался ужин. Виктория зачем-то усадила его на самое почетное место, рядом с собой, и взялась опекать, подкладывая на тарелку закусок и настаивая, чтобы он съел все до последней крошки.
Марианна сидела на другом конце стола, и весь ужин он видел, как она разговаривает с соседями по столу и смеется их шуткам. Он злился на себя за то, что сидел тут, рядом с Викторией, как какой-нибудь тютя подле маминой юбки, и за то, что был так глуп, что не сумел сказать Марианне ничего из того, что собирался. Иногда Марианна бросала на него короткие веселые взгляды, как будто даже подмигивала и подбадривала его, и он не знал, смеется она над ним или ей просто весело. Когда снова подали еду, он не выдержал.
– Ты куда? – зашептала Виктория. – Мы еще не закончили! Ужин только начался. Здесь всегда ужинают долго, спагетти это только первое, будет еще второе, потом десерты… Да что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь? Ну иди, иди, отдохни. Бедный мальчик, – сказала она гостям, – Еще не привык к нашей жизни!..
Он пошел в дом. В комнатах было пусто, только в кухне стоял звон и запах готовящейся еды. Не зная, куда себя деть, он поднялся в свою комнату и сел на кровать. Было тихо, и в этой тишине Гриша особенно остро ощутил собственную глупость. Вот дурак, сказал он вслух и ударил боксерским кулаком подушку. Вино, бессонная ночь, преследующие весь день мысли о Марианне и сама Марианна – все смешалось и навалилось на него одновременно. Что она думает о нем? Как понимать эту ее улыбку? А ее поцелуй (тут он снова ударил подушку – дурак, вот дурак!)? Захочет ли она встретиться, поговорить? Или хочет сделать вид, что они незнакомы? Он прокручивал в голове их сегодняшнюю встречу, ее взгляды поверх стола, и ему начало казаться, что в ее глазах был какой-то намек, какое-то разрешение увидеться наедине. Ну конечно! Не могла же она прямо об этом сказать. Она явно намекала ему на что-то, а он, дурак, сбежал. Сидит тут, в то время как она там, внизу, в двух шагах от него. Ему отчаянно захотелось встретиться с ней заново, по-нормальному, взять ее за руки, посмотреть в ее глаза. Ему нужно было столько ей сказать!.. Черт! Сколько он уже здесь сидит? А вдруг ужин уже закончился, и она ушла?! А у него ни адреса, ни телефона! Вскочив с кровати, он бросился вниз, скатился по ступеням и влетел во двор. И застыл на месте, с облегчением застав Марианну там же, за столом.
– Иди скорей, мой дорогой! – позвала его Виктория. – Ты как раз вовремя! Попробуй тирамису, Моника сама его готовит…
Кое-как он дождался окончания ужина. Доедал уже третье тирамису, кашлял от его приторной сладости и застрявших в горле бисквитных крошек, заливал в себя кофе, пожимал руки отбывающим гостям, хвалил, благодарил, обещал. А сам не спускал глаз с Марианны. Наконец она обняла Викторию, прощаясь. Нашла его глазами и сама подошла к нему:
– Мне пора.
Он прошептал умоляюще:
– Я провожу?
Она согласилась. Стараясь не встречаться глазами с Викторией, он торопливо пошел к выходу.
На улице, не сговариваясь и еще не сказав друг другу ни слова, они вместе торопливо зашагали вниз, чтобы поскорее оторваться от дома и от машин разъезжающихся гостей. Свернув с Миньято и отойдя достаточно далеко, они, опять одновременно, замедлили шаги, отдышались, улыбнулись друг дружке и пошли теперь не спеша, вливаясь в вечерний город. После музыки и шумного застолья воздух здесь казался тихим и свежим, хотя кругом были люди, гуляли парочки, родители с детьми, туристы. Сердце у Гриши предательски громыхало в груди, кроме того, он не знал, куда деть свои длинные, ничем не занятые руки; на извилистых спусках Марианна то и дело соскальзывала с высоких каблучков, и он протягивал руки, чтобы поддержать ее, но казался себе таким неуклюжим, что тут же прятал их за спину и не смел прикасаться к ней. Сил у него было столько, что хотелось подхватить ее и нести на руках, но вместо этого он тихо шел рядом и поглядывал – как он думал, совершенно незаметно – на ее коленки. Подол ее маленького платья колыхался у него перед глазами, и он все не мог понять, было ли это и в самом деле то платье, которое он помнил? Надела она его нарочно? Или все это ему, дураку, только кажется?