А. Красносельская
г. Москва,
18 июля 1928 года
ОНА БЫЛА КОММУНИСТКОЙ, ИЛИ ТАЙНА ЗАКОННЫХ ПОЛНОМОЧИЙ
Валичка прочитал письмо - и словно обухом его ударило по голове. Он стал свидетелем старинных дел, чужой давней жизни. А в жизни той - таинственные портреты, сукно выцветших кафтанов, дурманная сирень в звездной майской ночи, кто-то толкает калитку, она скрипит, шепчутся и уединяются две тени… горькая случилась история! Какие-то мониста, брильянтовые подвески зазвякали в ушах. Клад!.. Перед его предполагаемым блеском померкла чешуя золотых рыбок. Желтые лепестки письма плескались в воздухе и ложились на пол, а Валичка сидел на своем высоком стуле, и замороженно глядел в пространство. Он даже не сообразил тем вечером, что письмо было адресовано его родной бабке, Марте Исидоровне Постниковой, отошедшей в иной мир лет двадцать тому назад в очень преклонных летах. Вывод этот он сделал на другой день, на работе, в который раз перечитывая потрясшее его послание. Получалось так: 1) бабушку его звали Мартой - так же, как и адресата письма; 2) в ранней молодости она состояла в социал-демократическом кружке, за что отбывала ссылку в Якутии; 3) из домашних преданий известно было, что она состояла в большой дружбе с некоей видной революционеркой, своей землячкой. И вот письмо о кладе… Ну и бабка, оказывается! Никакого клада она, конечно, не искала, иначе крика и шуму о таком событии хватило бы на долгие, долгие годы. А может быть, она не получала и письма? Архива от Марты Исидоровны никакого не осталось, разве что так, несколько фотографий. Валичка после работы съездил к матери, живущей отдельно от него, просмотрел их, и, к радости своей, на выцветшей белесой карточке, где улыбались сконфуженно в объектив, выпучив глаза, две девушки в романтических прическах, - вернее, на обороте ее - обнаружил полустершуюся надпись: "Мартоньке от Шуры! В знак дружбы! Помни меня в той счастливой жизни, которую мы приближали. Она обязательно наступит! Помни Минусинск. Март, 1911 г.".
Нимало не медля, Валичка отправился к матери с допросом. Оказалось - да, до какого-то времени подруги общались письменно, и довольно даже активно; вдруг переписка прервалась, и не возобновлялась более. В конце пятидесятых бабушка пробовала разыскать следы; наконец, один осведомленный адресат сообщил, что мятежная старушка скончалась от удара в ноябре 1936 года в тот самый момент, когда в лагерном санпропускнике мордатый зек склонился над нею, чтобы выбрить лобок. К такой реалии возводимого ею социализма она оказалась неготовой. "Она встретила смерть, как настоящий коммунист", - сообщал адресат.
Все сходилось, все получалось… Валичка бросился к Фуренке, чтобы выяснить второй вопрос: как тот завладел письмом? Старик потрубил, покряхтел, поорал в ответ, представляя Постникова полным невеждою в житейских делах, а под конец признался, разведя руками: "А не знаю я. Много барахла накопилось, разве упомнишь? Но ты мне его, гляди, представь обратно… умный какой!" Валичка с готовностью отдал ему письмо, заранее переписанное, и предложил: "Слушай, Фока Петрович: забирай, покуда не передумал, всю мою живность. Надоела она мне, другие вопросы предстоит решать, чувствую, в ближнее время!" Благодарный старик смахнул слезу рукавом обширного балахона, и потопал за пузырьком разведенного спирта. Так директор пожарной выставки не только избавился от моментально опостылевших ему рыбок, но и закрепил знакомство с Фуренкой, которое считал небесполезным. Далее предстояло решить еще один серьезный вопрос. Ведь в письме как было сказано: "Передаю тебе все полномочия", - то-есть, полномочия на отыскание клада отходили к его бабке? А что понимать под полномочиями? Права, что ли? Если так - за отсутствием законных наследников не может ли он считаться владельцем клада, если он будет им найден? Обходить законы Валичка никоим образом не собирался, будучи послушным и примерным гражданином общества (которое сам же, впрочем, иногда называл д и к и м). Одно его смущало: почему от бабки Марты, если она законная наследница, последующие права должны перейти именно к нему? Он с горечью вспомнил многочисленную родню, и червячок засосал его: поехать, отрыть, где он там… и кануть, исчезнуть для всех? Бр-р… Однако ему казалось совсем несправедливым и делить найденное, в поиски которого будет вложен его труд, с людьми, не ударившими ради этого палец о палец. А привлекать их для поисков - тоже дело пустое: они народ суетливый, любят попустомелить, и ничего, кроме большого шума, от них ждать не приходится.
Мелита Набуркина еще сладко дремала под сенью черного растопыренного орла, а Валичка уже обдумывал визит в нотариальную контору.
РОЙТЕ, РОЙТЕ!
Первый вопрос, какой задал ей Валичка:
- Здесь принимают насчет наследства?
И четко отпарировала на него Мелита, будто выстрелила:
- Кто умер? В каких родственных отношениях вы состоите с этим человеком?
Постников заробел и даже чуть посунулся обратно к двери:
- Я, собственно… в особых отношениях ни с кем не состою…
"Лучше не отвечать на такие вопросы, - в смятении думал он. - Скажешь лишнее - а вот тут тебе и выйдет точка с запятой!" Но мониста зазвенели, неясной тенью мелькнул по кабинету старый барин с безумным тоскливым взглядом, проржала лошадь в низине. И, смело откашлявшись, Валичка приблизился к нотариусу, сел перед нею на стул и отчеканил:
- Допустим, знаю, где есть клад. Допустим, знаю примерно, где искать. Допустим, наследницей на него была моя бабушка.
- Так-так… - Мелите что-то мешало сосредоточиться, и она по инерции продолжала дуть в привычную дудку: - Она, конечно же, умерла?
- Она, конечно же, умерла, - Валичкин голос звучал обиженно и немножко с вызовом, - только я вас не совсем понимаю. Уже второй раз вы говорите о смерти. А в нашей семье, между прочим, все отличаются завидным долголетием.
- Вы, гражданин, находитесь в серьезном учреждении, и оставьте при себе лирику относительно ваших родственников, - строго сказала Мелита. - Излагайте суть дела.
- Так ведь я вам уже все сказал. Могу повторить: я намерен найти клад.
Лишь теперь Набуркина очнулась, широко распахнула густо подведенные веки:
- Ах, кла-ад? Извольте немедленно выйти вон.
Жалость к себе достигла крайнего предела. Только что бабка-идиотка добрых двадцать минут морочила голову, теперь вот еще один сумасшедший… Мелита потерла виски успокоительным бальзамом, омахнула лицо платочком. И после всех этих манипуляций крайне удивилась, что посетитель все еще сидит перед нею на стуле, и не собирается, кажется, покидать кабинет.
- Подите же прочь, гражданин. Я не занимаюсь предполагаемыми кладами и тому подобной мистификацией.
- Но клад действительно есть! - подскочил Валичка. - И вы, в свою очередь, не забывайтесь. Я не профан, я окончил два факультета. Вы должны выполнять свои служебные функции. Есть клад, нет его, - это, в конце концов, не ваше, мое дело! Я ведь не приглашаю вас его искать. Я лишь прошу дать четкий и обоснованный ответ: имею я на него права, как наследник, или нет? Со ссылкой на закон - и, пожалуйста, без этого… без вашего…
- Все клады являются собственностью и принадлежностью государства, - фыркнула Набуркина. - И никаких прав наследования на них не передается! При находке вы немедленно должны сдать его государственным органам. И вам должны будут причитаться двадцать пять процентов его стоимости.
- Ах, та-ак… - Валичкина радость была значительнее огорчения: двадцать пять процентов все-таки больше, чем если бы пришлось все делить между многочисленной роднею! - Вот это вы мне сказали хорошее дело. Спасибо. Теперь я эту Потеряевку всю, как крот, изрою…
- Ройте, ройте, - злорадно сказала Мелита. - Да только попробуйте потом не заявить в компетентные органы: как пить дать загремите за решетку!
"Ой, наверно, жулик", - подумала она, и на всякий случай осведомилась:
- Вы где работаете?
- А что такое? - удивился посетитель.
- Да мне кажется, - врала Мелита, - что я где-то вас видела раньше… в театре ли, в ресторане, не помню… где-то в хорошем месте.
- Если вы видели меня в театре или ресторане, - рассудительно произнес Валичка, - то это еще отнюдь не значит, что я там работаю. Впрочем, моя работа на людях и для людей. Вы на пожарной выставке никогда не бывали? Не смею больше задерживать-с-с…
Пятясь и раскланиваясь, он удалился из кабинета. Мелита проводила взглядом его округлую фигуру, облаченную в модный костюм, мелькающие из-под штанин грязноватые желтые носки, и с гневным смешком придвинула микрофон, чтобы вызвать очередного посетителя.
НА ВСЕ, БУКВАЛЬНО НА ВСЕ ИДЕШЬ РАДИ ЛЮДЕЙ - А ГДЕ БЛАГОДАРНОСТЬ?
В сумерках коты темными тенями с сиплым воем бредут по гулким железным крышам. Весна!
В ухоженной, где невозможно даже и подумать о малейшем беспорядке квартире Лизы, Лизоли, - Набуркина говорит расслабленно, отхлебывая сухое винцо:
- Опять орел этот, дурак, будет сниться всю ночь. Как-кая чепуха! Днем глупость, ночью глупость…
- Почему глупость? - возражает из глубокого кресла подруга. - Тебе же ясно было сказано: орел - это радость, слава и богатство.
- Ах, брось, Лизоля! Какая радость, какое богатство! Была радость - съездить летом на море, да и ту отобрали.
- Все дорого, все дорого… - шелестит голос.
- Ко мне приходил сегодня какой-то толстый дурак, - представляешь, собирается искать клад! Откуда он такой нарисовался? Это не страна, а сущий цирк. То-есть, он даже якобы знает, где он находится, и хотел выяснить, что ему полагается по закону. С утра до вечера бедлам, сумасшедший дом! - Мелита шмыгает носом и трет пальцем виски.