Ни мир, ни историю невозможно переделать таким образом, чтобы из Кита вышел какой-то толк. Неподалеку от Плимута, штат Массачусетс, вверх по побережью, с незапамятных пор возлежит огромный валун, и о нем ходит слух, что это первый клочок Америки, на который ступили ноги отцов-пилигримов. Так вот, чтобы осуществились чаяния тех, кто хотел бы надлежащего хода истории, этот первый образчик штатовской недвижимости, идентифицированный в восемнадцатом веке, следовало бы передвинуть поближе к берегу. Чтобы осуществился Кит, чтобы из него хоть что-то могло получиться, пришлось бы переделать всю планету - лишь повсеместная смена декораций могла бы обеспечить столь колоссальные преобразования на задворках его сознания. И тогда утрамбованному лицу пришлось бы смяться и сморщиться.
Кит не был похож на убийцу. Он походил на собаку убийцы. (Не в обиду Клайву, Китову псу, который появился у него задолго до описываемых событий и ни в малейшей степени не напоминал своего хозяина.) Кит походил на собаку убийцы - близкого приятеля потрошителя, расчленителя трупов или гробокопателя. Глаза его излучали некое странное сияние: на мгновение оно напоминало о здоровье - здоровье спрятанном, спящем или отсутствующем еще по какой-то таинственной причине. Его глаза, хоть частенько и наливались кровью, казалось, обдавали холодом. Собственно, из них так и хлестало светом. Но этот односторонний блеск не был ни привлекательным, ни ободряющим. Глаза его были - телевидение. Что до лица, то его вы назвали бы львиным, - оно было отекшим от назойливых желаний и таким же сухим, как мягкая шкура льва. Шевелюра Кита - краса, так сказать, его венчающая - была густой и пышной; однако же всегда казалось, что он недавно ее вымыл, плохо прополоскал, а затем, все еще скользкую от дешевого шампуня, медленно сушил в каком-нибудь пабе - в парах алкоголя, в желтоватых клубах сигаретного дыма. О, эти глаза, их городская жестокость… Как душераздирающая веселость педиатрической лечебницы, не имеющей собственных фондов ("Добро пожаловать в палату Питера Пэна"), или как кремовый "роллс-ройс" какого-нибудь преступника, припаркованный в сумерках между станцией метро и цветочным киоском, глаза Кита Таланта сияли готовностью на что угодно во имя Денег. Но убийство? Его глаза - достаточно ли было в них крови для этого? Не теперь, пока еще нет. Где-то внутри у него был запрятан этот талант, но, чтобы дать ему раскрыться, необходима была жертва, необходима была та, чье предначертанье - быть убитой. И вскоре он найдет свою даму.
Или она найдет его сама.
Чик Пёрчес. Чик. До чего же неподходящее имя для прославленного громилы и сексуального маньяка! Уменьшительное от Чарльз. В Америке это Чак. А в Англии, как видно, Чик. Какое-то имя. Какая-то страна… Я, конечно, пишу эти слова в благоговейной тишине, наступившей после того, как завершил первую главу. Пока что не осмеливаюсь ее перечесть. Интересно, осмелюсь ли хоть когда-нибудь.
По причинам, пока не вполне мне понятным, я, кажется, взял этакий веселенький, слегка заносчивый тон. Он может представляться несколько затхлым, подгнившим: точь-в-точь как Кит. Надо, однако, помнить: Кит современен! современен! современен! Так или иначе, я полагаю, что смогу четко дать понять это. А вскоре я окажусь лицом к лицу и с жертвой, с той, чье предначертанье - быть убитой.
Славно было бы пораспространяться сейчас на тему того, "как это здорово, как это здраво": спустя все эти годы ничегонеделания просто взять да усесться, чтобы безотрывно писать прозу. Но давай не очень-то обольщаться. Все это происходит на самом деле.
Откуда, к примеру, я знаю, что Кит работает кидалой? Да потому что он пытался кинуть меня - по дороге из Хитроу. Я стоял под вывеской, возвещавшей "ТАКСИ", около получаса, когда ярко-синий "кавалер" выписал второй круг и подался к стоянке. Шофер выбрался наружу.
- Такси, сэр? - сказал он, подхватывая мой чемодан - причем, если говорить честно, совершенно профессиональным манером.
- Это же не такси.
На что он сказал:
- Никакого риска! А такси вы здесь все равно не заполучите. Ни в коем разе.
Я спросил о цене, и он назвал мне какую-то заоблачную сумму.
- Ведь это же, блин, "лимо", - пояснил мне он.
- Какой, к черту, "лимо", - обычная тачка.
- Ладно, братан, мы же поедем по счетчику, - идет? - оттарабанил он, но я уже вскарабкался в пассажирский отсек и вырубился - задолго до того, как мы тронулись с места.
Какое-то время спустя я проснулся. Мы приближались к Слау, и на счетчике значилась сумма: 54 с полтиной фунта.
- Слау?..
Взгляд его бдительно полыхал, устремленный на меня в зеркальце заднего обзора.
- Погоди-ка, погоди-ка, - начал я.
И все потому, что был я болен и вообще не в себе. В жизни не чувствовал себя храбрее. Силы меня так и переполняли - я это чуял нутром. Вроде как ищешь нужные слова - и они находятся, и от этого выправляется позвоночник.
- Слышь, ты. Я знаю, куда мне надо. Я сюда приехал вовсе не для того, чтоб повидать Хэрродз - или Букингемский дворец - или там Стрэтфорд-на-Эвоне. Я что, сказанул тебе: двадцать фунтов? И за мной Трафальгарская площадь и все лондонские бары? Слау? Валяй-валяй. Ежели это похищенье или убийство, то нам есть о чем поговорить. А ежели нет, то доставь-ка меня в Лондон за ту сумму, о которой мы сговорились.
Он стал неторопливо перегибаться через сидение. О господи, пронеслось у меня в голове, да это же и впрямь убийство. Когда он полностью обернулся, я увидел у него на лице доверительную ухмылку.
- Да ладно, - сказал он, - все нормально, не бухти. Я увидел, что ты задрых, вот и подумал: "Раз уснул, то и пусть поспит как следует. Это на пользу, я знаю. А я тем временем заскочу к своей мамаше". На это, - дернув головой, он с пренебрежением кивнул на счетчик, который был довольно любопытной конструкции и, возможно, не фабричного, а самопального производства и сейчас показывал уже 64 фунта 80 пенсов, - не обращай внимания. Ты же не против, дружище? - Он указал на засыпанные гравием дорожки и ряд сдвоенных особняков. Я теперь видел, что мы находились в каком-то спальном районе, кое-где виднелись клочки зелени, а магазинов и учреждений не было и в помине. - Она вроде как нездорова. Я на пять минуточек, идет?
- А это что? - спросил я, имея в виду звуки, которые доносились из автомобильного радиоприемника, - увесистые удары, сопровождавшиеся насмешливыми выкриками.
- Это - дартс, - сказал он и выключил радио. - Я пригласил бы тебя зайти, но - матушка моя совсем старенькая. Держи-ка. Прочти вот это.
Итак, я остался сидеть на заднем сидении "кавалера", а мой водитель отправился повидаться со своей матерью. На самом деле, однако, ничего подобного не было. Чем он занимался на самом деле (об этом он с гордостью поведал мне позже), так это кувыркался с едва одетой Энэлайз Фёрниш: пристроившись к ней сзади, он избороздил с нею всю гостиную (причем она выступала в роли чего-то вроде тачки), пока ее теперешний покровитель, работавший по ночам, спал в комнате наверху, сотрясая все вокруг своим легендарным храпом.
Я держал в руках буклетик из четырех страниц, сунутый мне убийцей (хотя, конечно, он пока еще не был убийцей, он был лишь на пути к этому). Сзади там красовалась цветная фотография королевы и грубо надпечатанное изображение флакона духов: "Ярость - от Амброзио". Спереди помещалось черно-белое фото моего водителя с не вызывающей доверия улыбкой, подпись "Кит Талант", а также следующее:
● Водительские и курьерские услуги;
● Собственный лимузин;
● Консультации по игре в казино;
● Предметы роскоши и приобретение товаров от известнейших производителей;
● Обучение игре в дартс;
● Лондонское представительство миланской фирмы "Амброзио", специализирующейся в области парфюмерии и мехов.
Далее следовала кое-какая информация о духах - "Скандале", "Ярости" и некоторых менее распространенных сортах, именовавшихся "Мираж", "Маскировка", "Двуличность" и "Жало". Ниже, в двойных кавычках, имела место надпись: "Я - Кит, это имя запомнить пора. Духи для меня - это вроде игра", а затем давался адрес и телефон. Две страницы в середине буклетика были пусты. Я сложил его и сунул во внутренний карман, совершенно бесцельно; однако впоследствии он оказался для меня бесценен.
Нетвердой походкой, по пути дважды невзначай поправив поясной ремень, Кит вернулся к машине по садовой дорожке.
На бесстыже лгущем счетчике значилось 143 фунта 10 пенсов, когда машина наконец доехала и я опять проснулся. Чувствуя себя как после повторного полета в самолете, я медленно выбрался из сонного, трейлерного какого-то запаха, воцарившегося в салоне, и выпрямился перед домом - домом огромным, как старинный вокзал.
- Штаты? Мне там нравится, - говорил Кит. - Нью-Йорк? Да, обожаю. Мэдисон-сквер, Центральный парк. Обожаю эти места. - Он взял из багажника мой чемодан и вдруг, вздрогнув, остановился. - Да это же церковь… - удивленно проговорил он.
- Раньше здесь был дом священника, викария или кого-то в этом роде, - пояснил я, указывая на доску с надписью, закрепленную высоко в каменной кладке. Надпись гласила: "Год 1876 от Рождества Христова".
- 1876! - воскликнул он. - Значит, какой-то викарий жил в эдаком доме!
По лицу Кита было ясно, что он сейчас недоумевает по поводу трагического упадка спроса на викариев. Что ж, людям по-прежнему требовалось то, для получения чего викарии разного рода некогда служили посредниками. Но сами викарии были теперь не нужны.