Мы сделали одну пересадку, доехали до станции "Бабушкинская", вышли на поверхность и направились к автобусной остановке, но не стали дожидаться общественного транспорта, а договорились с водителем, стоявшим возле своего автомобиля в ожидании клиентов. Сошлись мы на двадцати рублях, погрузились в салон и через несколько минут уже въезжали во двор высокого длинного бетонного дома с прямоугольной аркой посередине.
На скамейке у второго подъезда, возле которого мы расплатились и вышли, расположился весьма колоритный персонаж, тот самый, как выяснилось, к которому мы и направлялись. Дядюшка Лик протянул ему руку для приветствия, в ответ человек встал, церемонно раскланялся, причем в этой его позе не было даже мало-мальски заметной доли притворства или игры, а затем пожал протянутую руку. Потом дядюшка Лик представил меня, и я тоже удостоился поклона и рукопожатия, крепкого и какого-то настоящего, без всякой примеси жеманства или пошлейшего мачизма.
Я с любопытством наблюдал за новым знакомым с первой же минуты, как увидел, и было это не простое любопытство, поймал я себя на мысли, а неподдельный интерес, настолько этот человек притягивал к себе. Во всем его облике чувствовалась незаурядная сила характера, угадывающаяся в выражении глаз, форме губ и подбородка, посадке головы. Его взгляд был направлен прямо на собеседника и в этом взгляде была какая-то особенная открытость и уверенность в себе.
"Ну и где наш друг, пан Малаш?" – так назвал моего нового знакомого дядюшка Лик, на что тот ответил улыбкой, в которой читалось явное удовольствие от предложенной игры в прозвища. Пан Малаш протянул руку в направлении автомобиля баклажанного цвета, стоявшего неподалеку. "Он тут, отошел на минутку. Скоро подойдет. – сказал пан Малаш, а затем взглянув прямо в глаза дядюшке Лику, спросил – Я вам верю, мы дружим уже не первый год, вы всегда покупаете у меня картины и ни разу не подвели, несмотря на мое положение, но куда мы едем теперь?". "Не волнуйтесь, скоро все узнаете" – ответил дядюшка Лик. Только он произнес эти слова, как из-за дома вышел грузный человек с застывшим на лице выражением недовольства, махнул нам рукой издалека, приглашая садится в машину, и мы тут же тронулись в путь.
В тот день я отметил для себя странную особенность, касающуюся водителей, услугами которых мы пользовались. Все их приемники были настроены на какую-то одну радиостанцию, и на этой волне звучала пошлейшая музыка, словно специально подобранная кем-то, ненавидящим конкретно этот вид искусства, и бросившим все свои силы и саму жизнь на то, чтобы его внутреннее убеждение разделило как можно большее количество людей. Поначалу мне было любопытно, я даже пытался вслушиваться в произносимые сиплыми мужскими и вульгарными женскими голосами тексты, но уже через десять минут поездки я понял причину вселенского недовольства нашего водителя и настойчиво попросил его выключить приемник. Выражение на лице стало недовольным в квадрате, но в салоне воцарилась тишина и уши перестали терзать жуткие поделки, среди которых за прошедшие минуты я не услышал ничего достойного внимания.
Тем временем мы уже двигались по кольцевой дороге, а через несколько километров съехали на загородное шоссе и покинули город. Вскоре, миновав невысокую эстакаду, по ту сторону которой стоял памятник в виде белой космической ракеты, свернули направо, въехали в какой-то городок, и наш водитель снизил скорость почти до минимума, вынужденный объезжать многочисленные колдобины. Минут через пятнадцать такой езды, мы повернули налево, тут же еще раз, теперь уже направо, и въехали на узкую дорогу, углубляясь в район частных домов.
Судя по виду, почти все из них были построены десятки лет назад, в некоторых прохудились крыши, и почти все заборы, покосившиеся и давно некрашеные, являли собой однотипное и печальное зрелище. Даже цветом они не отличались друг от друга, и если забор был выкрашен, то это был зеленый цвет, почти потерявший свой природный цвет из-за покрытых пылью и никогда, судя по всему, не приводившихся в порядок досок. Картину несколько сглаживала буйная растительность и стоявшие во множестве вдоль дороги ведра с яблоками, помидорами, огурцами, картошкой и прочими дарами земли. Рядом сидели на раскладных стульях женщины, причем всех возрастов, иногда переговариваясь между собой.
Все это изобилие закончилось за очередным поворотом, у одиноко стоявшего светофора, и когда зажегся зеленый, мы еще раз свернули направо, вскоре съехали с главной асфальтированной дороги и оказались на грунтовой, по левую руку от которой выстроились дома вдоль опушки леса, тянувшейся справа.
Через сотню метров дядюшка Лик показал на узкий переулок, и как только мы свернули с главной деревенской дороги, вдруг откуда ни возьмись выскочили две собаки и с громким лаем бросились с обеих сторон в атаку на автомобиль. Водитель чуть прибавил газу, собаки отстали, потом остановились, еще некоторое время смотрели нам вслед изредка побрёхивая, затем повернули обратно и вскоре исчезли под заборами домов, стоявших друг напротив друга. А еще через несколько десятков метров мы остановились у ворот и даже не сразу вышли из машины, пораженно разглядывая открывшуюся нам картину.
Пан Малаш был удивлен не меньше нашего, но он первым вышел из салона и направился к воротам, чтобы поближе разглядеть эту красоту. "Тут живет настоящий художник" – сказал он, гладя рукой причудливый рисунок, выполненный несомненно рукой мастера, и сюжет его что-то очень сильно напоминал, вот только мне никак не удавалось вспомнить что же. А наш подопечный не мог оторваться от произведения искусства, которое являли собой ворота дома, все приговаривая: "Ну, надо же, какая красота". Дядюшка Лик тем временем рассчитался с водителем, спросил, сможет ли тот приехать за нами часам к пяти вечера, тот ответил, что сможет, и мы вышли из машины.
Пан Малаш, вдоволь налюбовавшись увиденным, наконец заметил, что мы остались втроем в деревенском переулке, и с удивлением взглянул на дядюшку Лика: "Мы обратно не вернемся?" "Не хотите ли познакомиться с художником?" – задал ему встречный вопрос дядюшка Лик, и когда получил согласие нажал на кнопку звонка у калитки. В глубине двора хлопнула дверь, послышались легкие шаги, калитка ворот открылась и следующие несколько минут мы наслаждались видом оторопевшего пана Малаша.
Да и сам я был немало удивлен – из калитки вышла женщина лет тридцати пяти, одетая в цветочного рисунка длинный красный сарафан, бежевую рубашку, на голове возвышался бежевый же тюрбан, а ноги были обуты в коричневые тонкой работы сандалии. Видно было, что наряд она подбирала специально, настолько это прекрасно подходило к ее фигуре и необычному лицу, скуластому, на котором сияли слегка широко расставленные карие глаза. Эта какая-то особенная гармония так заворожила пана Малаша, что пока хозяйка дома обнималась с дядюшкой Ликом и знакомилась со мной, наш спутник не проронил ни слова и не сдвинулся с места. Он не спускал глаз с прекрасной женщины, когда же дядюшка Лик представил хозяйку, пан Малаш, услышав ее имя, наконец пришел в себя. Он расплылся в улыбке, раскланялся, поцеловал руку даме и повернувшись в нашу сторону, воскликнул: "Ну, я так и знал, так и знал, дядюшка Лик, и совершенно точно ожидал услышать нечто подобное!"
Надо сказать, что я был посвящен в план дядюшки Лика в отличие от пана Малаша, который полагал эту встречу не более, чем приятным знакомством. Все изменилось, стоило ему лишь услышать имя, которым нарек его новую знакомую дядюшка Лик, следуя им же установленной традиции, всеми с удовольствием поддерживаемую, даже несмотря на то, что принимали ее за причуду и игру. Тень удивления пробежала по лицу пана Малаша, а когда мы вошли в дом, он замер, ошарашенный увиденным, и, кажется, понял все.
"Я ждала вас, дядюшка Лик сегодня с утра сообщил мне о вашем приезде, так что, прошу к столу" – сказала пани Флама, показала рукой на дверь в гостиную, и мы с дядюшкой Ликом отправились туда, а хозяйка взяла под руку пана Малаша и молча с улыбкой наблюдала за ним. Веранда старинного, построенного на века дома напоминала скорее большую жилую комнату, которую украшали плетенные кресла и стеклянный столик с курительными принадлежностями. Отсюда открывался прекрасный вид на ухоженный сад, по углам стояли кадки с цветущими растениями, и запах тут витал умопомрачительный, какой может быть только в деревенских срубах, пропитанных ежегодным цветением сада и запахами свежесваренного варенья.
Но все это великолепие пан Малаш оценил гораздо позднее, а пока он все никак не мог придти в себя – к горлу подступил комок, а на глаза непроизвольно навернулись слезы – все стены веранды были увешаны его картинами. Тут было все то, что купил у него за последние годы дядюшка Лик: десятки холстов разного размера – пейзажи, портреты, натюрморты и даже пара эскизов. Ноги у пана Малаша сделались ватными, он переставлял их как-то неуклюже, пытаясь поворачиваться от стены к стене, потом совершенно обессилев от нахлынувших эмоций опустился в кресло, но тут же вскочил, обнял пани Фламу, и взяв ее за руку, отправился в гостиную. Там он подошел к дядюшке Лику, заключил его в объятия, и повторяя "Спасибо! Спасибо!" простоял так не меньше пяти минут. Дядюшка Лик весело поглядывал на нас из-за плеча пана Малаша, похлопывая того по спине, и видно было, что ему чрезвычайно приятно это проявление простой человеческой благодарности.