"Он был нашим любимцем, таких людей –раз, два, и обчелся – сказал мистер Пик, отвлекая меня от раздумий. – Общение с такими людьми – самое большое удовольствие в нашей работе". Он похлопал меня по плечу, обернулся на шум шагов, поприветствовал подошедшего дядюшку Лика, который произнес ту самую фразу о расставании, что каждый раз сулит новую встречу, и мы приступили к завтраку. Есть не очень хотелось, я быстро перекусил, принялся за кофе и, закурив вишневую самокрутку, откинулся в кресле, разглядывая деревья сада, прислушиваясь к щебетанию птиц и наслаждаясь отсутствием мыслей в голове. Вскоре ко мне присоединился дядюшка Лик, тоже принял расслабленную позу и так мы просидели некоторое время, в полном молчании попивая кофе и время от времени выпуская клубы ароматного дыма. Мистер Пик, не переносивший табачного дыма и традиционно отпускавший в адрес двоих курильщиков довольно едкие замечания, куда-то незаметно исчез, так что наслаждаться этим упоительным утром нам ничто не мешало.
"Ну, что ж, сеньор Конти – наконец прервал молчание дядюшка Лик, – Сегодня день не менее насыщенный, чем были все дни до него, и именно с него мы и начнем обратный отсчет. Я имею ввиду отсчет времени нашего с мистером Пиком пребывания тут и полной передачи дел вам с вашим помощником. С ним вы сегодня и познакомитесь. Впрочем, не думаю, что наше с мистером Пиком участие в этом процессе понадобится".
При этих словах я услышал шаги, кто-то направлялся к нам от калитки, и вскоре из-за деревьев показалась фигура мистера Пика, за которым следовал мой однокурсник. Все случилось так внезапно и быстро, что я даже не успел удивиться сказанному дядюшкой Ликом и начать волноваться в ожидании предстоящей встречи с новым человеком. Мало ли как могло все обернуться, ведь нам же предстояло вместе продолжить дело, начатое тут сотни поколений назад, а времени на притирку, на узнавание и привыкание к каким-то особенностям друг друга, я это уже понял, не было совсем. И вот я увидел своего институтского друга, с которым мы бок о бок прожили в одной комнате общежития почти два года – лучшего варианта и представить себе было бы трудно. Я с благодарностью посмотрел на дядюшку Лика, поднялся навстречу другу, мы обнялись и сели за стол.
"Судя по вашему лицу, сеньор Конти, все складывается наилучшим образом – сказал дядюшка Лик. – Итак, мы в полном составе, ваш друг уже получил все нужные инструкции и наставления от мистера Пика, чьи функции при вас он, собственно, будет исполнять, и мы даже дали ему новое имя. Вы же помните условие – никаких личных имен, только те, которыми будут называть вас не только все клиенты лавки, но и вы друг друга. Конечно, настоящие имена останутся у вас в памяти, но поверьте, через каких-нибудь пару месяцев вам и в голову не придет использовать их в разговорах между собой. Сеньор Конти уже об этом знает и даже в разговоре с самим собой теперь называет себя именно так".
Я подтвердил со смехом слова дядюшки Лика, и он продолжил: "Итак, друзья, позвольте мне открыть десятисекундную официальную часть нашего собрания и представить всем месье Фрира, помощника сеньора Конти. Так заведено, что имена последователям придумывают предшественники, и это чрезвычайно занимательная и интересная процедура, поверьте – мы с мистером Пиком несколько дней обсуждали варианты, пока наконец не остановились на самом, как нам показалось, точном и приятном на слух имени. На этом официальная часть закончена, а отметить предлагаю после нашего с сеньором Конти возвращения из сегодняшней поездки. Пока же мы будем отсутствовать, мистер Пик поможет месье Фриру тут освоиться, а теперь давайте выпьем чаю, и в процессе чаепития я вкратце расскажу о цели поездки, и о человеке, к которому нам необходимо ненадолго отправиться".
Нам предстояло отправиться в Москву к еще одному удивительному человеку, который был обделен всем, чем только можно – жил в бойлерной огромного многоэтажного жилого дома, не имел ни средств к существованию, ни, соответственно, элементарных бытовых удобств, ни каких-то мало-мальски ясных перспектив на будущее. При этом жил он полной жизнью – писал картины, сочинял стихи, а еще бесплатно починял бытовые электроприборы всем местным старикам и старухам, а потому пользовался их уважением, что было не только гарантией его безопасности от нападок местных хулиганов, коими были по большей части внуки тех самых пожилых людей, но по словам дядюшки Лика и чрезвычайно удивительным для того мегаполиса, куда нам предстояло отправиться, явлением.
"В этом городе у каждого его жителя есть одно объединяющее всех чувство, которое я попробую описать, и которое просто невозможно себе представить не прожив там некоторое время. – Оглядев сидящих за столом, дядюшка Лик продолжил. – Каждый из нас знает ощущения, которые испытываешь, когда соринка попадает в глаз. Это ужасно неприятно, ты стараешься избавиться от нее как можно скорее, просишь спутника или спутницу подуть в глаз, оттопырив веко, или, если таковых нет рядом, ожесточенно трешь его круговыми движениями, пока наконец, соринка не выдавливается в уголок глаза, к самой переносице, с облегчением извлекается оттуда и летит на землю. А теперь представьте себе, что и соринка тоже может испытывать чувства, но при этом никак не ощущает себя инородным телом, попавшим не туда, куда нужно. Прекрасная белая влажная поверхность, обзор великолепный – ты словно по случаю стал обладателем пентхауса в элитном доме, а тебя кто-то пытается выселить и выкинуть не только из твоего престижного жилья, но и вовсе из города.
Именно такое чувство испытывает каждый житель сегодняшней Москвы, круглосуточно миллионами инородных тел засоряя прекрасную поверхность города, а тот, в свою очередь, борется с лишним в себе, борется истово, в полную силу, пока наконец для всех не становится очевидным, что идеал для него – город без жителей, чего не может быть по определению. Но он продолжает бороться, прикладывая все больше и больше сил по мере того, как растет его территория и увеличивается количество инородных тел на ней, и вот уже только мелкие островки человеческого с трудом можно обнаружить в разных местах этого громадного поселения – там, где людей что-то еще объединяет. Но то место, куда мы отправляемся с вами сегодня, сеньор Конти, вряд ли может служить образчиком такого островка, тут совершенно другая история, уникальная. И если бы она не была таковой, нам и делать там было бы нечего".
Мы договорились отправиться в Москву после полудня, а пока нас с моим помощником, старым другом, которого я отныне никак иначе как месье Фрир называть не стану, оставили одних, чтобы мы смогли поговорить после столь внезапной для нас обоих встречи. Оказалось, что никаких родителей у моего друга, а теперь и помощника, давно уже нет, он круглый сирота, что с самой первой нашей встречи знал о моем предназначении и именно поэтому дядюшка Лик с мистером Пиком приложили некоторые усилия к тому, чтобы нас поселили в одной комнате общежития.
Месье Фрир начал было говорить мне и о том, почему он появился и был представлен мне в качестве помощника именно сегодня, но в этот момент подошедший дядюшка Лик вступил в разговор. "Вы же, сеньор Конти – сказал он, – наверняка понимаете связь между двумя событиями, вчерашним и сегодняшним. О причинах ни мне, ни мистеру Пику ничего не известно, нам совершенно четко было указано лишь на то, что представление вас месье Фриру, а его вам в качестве помощника, могло состояться строго после кончины хозяина юрты. Должен сказать, мы не выдвигаем никаких версий по этому поводу, поскольку догадки строить – худшее из возможных занятий, это ведет лишь к смещению сознания, и тут неважно в какую из сторон, пусть даже и в мирное помешательство, что не исключает самой сути явления, сокрытого в слове помешательство. Ну а теперь пора в путь, сеньор Конти, отправляемся в Москву".
Деревянная филенчатая дверь, выкрашенная в грязно-синий цвет напомнила ту дверь в подъездах ташкентских многоквартирных домов, что мне пришлось наблюдать во время путешествия в середину восьмидесятых. Но теперь мы отправились в совершенно другой город, мнящий себя одной из европейских столиц, да и время было уже совсем иное, середина "нулевых", как их тут принято было называть, но я об этом узнал несколько позже. Эту разницу между десятилетиями и городами я почувствовал сразу же, как только дядюшка Лик открыл эту дверь, и мы оказались в небольшом лифтовом отсеке лестничной клетки с парой стеклянных дверей, ведущих на небольшой узкий балкончик. Дядюшка Лик нажал кнопку вызова, через минуту дверь левой лифтовой шахты открылась, мы шагнули внутрь светлой чистой зеркальной кабины, а еще через минуту уже выходили во двор высокого кирпичного дома с небольшим палисадником перед ним и спортивной площадкой по правую руку, огороженной невысоким бортиком и металлической сеткой в два человеческих роста. "Тут живут мои родственники – сказал дядюшка Лик, – в пятьдесят третьей квартире, так что при случае скажете, что к ним приходили, но никого дома не застали. Очень удобное место – хорошо, что не сняли эти синие древние двери и не заменили стеклянными".
Через пару минут, пройдя дворами, мы оказались на тротуаре у широкой дороги с двусторонним движением, наполненной движущимися машинами разных марок – от суперсовременных для того времени иностранного производства и кончая старыми советскими моделями, на новенькие образцы которых я насмотрелся в первом путешествии, но теперь они выглядели жалко среди того изобилия, что царило вокруг. Мы прошли метров пятьдесят вдоль проезжей части, спустились в подземный переход, и вскоре вошли в вестибюль станции метро. "Курская" – было написано на стене вестибюля, вниз бежали ступени короткого эскалатора, за ним стоял ряд турникетов и еще один эскалатор, теперь гораздо более длинный, ведущий к платформе станции.