Лежать, однако, становилось все более и более неудобно. Заныла шея. Хотелось потянуться. И чихнуть. Теперь мне уже не терпелось, чтобы они наконец заметили, что я исчезла, и начали меня искать. Я уже не помнила, какие соображения заставили меня залезть под кровать. Все это нелепо: я буду вся в пыли, когда отсюда выберусь.
Но, сделав первый шаг, я уже не желала отступать. Было бы унизительно выползать теперь из-под кровати, отряхивать пыль; ведь я не какой-нибудь жук, выползающий из мешка с мукой! Вылезти сейчас по своей воле - значило бы признать, что я сделала что-то не так. Нет уж, я сюда залезла, и я здесь останусь, пока меня не вытащат силой.
Я была зла на Питера за то, что он свободно расхаживает по комнате, дышит чистым воздухом, болтает о выдержках и диафрагмах, в то время как я лежу, придавленная кроватью; со злости я начала размышлять о наших отношениях. Все лето мы с ним двигались в определенном направлении, хотя, пожалуй, и не чувствовали этого, - мы обманывали себя, думая, что с нами ничего не происходит. Эйнсли с осуждением говорила, что Питер монополизировал меня, советовала мне, как она выражается, "ответвиться". Для нее это, может быть, вполне естественно, но мне такое ответвление кажется нечестным. Однако в результате я очутилась как бы в пустоте. До сих пор мы с Питером избегали разговоров о будущем, понимая, что мы не настолько увлечены друг другом. Но сегодня что-то во мне переменилось; что-то во мне решило: нет! мы увлечены друг другом. Только так можно было объяснить мою истерику в уборной и желание сбежать. Я пыталась бежать от реальности. А теперь, сейчас, сию минуту, мне придется посмотреть правде в глаза. Придется решить, чего же я хочу.
Кто-то тяжело плюхнулся на кровать, придавив меня к полу. Я глухо квакнула.
- Черт побери! - вскричал он, вскакивая. - Тут кто-то под кроватью!
Я слышала, как они вполголоса совещаются, а потом Питер позвал, гораздо громче, чем требовалось:
- Мэриан, ты под кроватью?
- Да, - ответила я спокойно. Я решила держаться независимо и ничего не объяснять.
- Ты бы вышла, - осторожно сказал он. - Нам, пожалуй, пора домой.
Они обращались со мной как с капризным ребенком, который заперся в шкафу и не хочет выходить. Мне было смешно и обидно. Я подумала было сказать "не выйду", но решила, что Питер может и взбеситься от такого, а Лен вполне способен заявить: "Да пусть лежит там всю ночь, я вовсе не против. Когда женщине шлея под хвост попала, с ней только так и надо обращаться. Проведет ночь под кроватью - как миленькая очухается". Поэтому я сказала:
- Не могу, я застряла!
Я попыталась шевельнуться и убедилась, что действительно застряла. Наверху снова начали совещаться.
- Мы приподнимем кровать, - крикнул Питер, - и тогда ты вылезай, поняла?
Я услышала, как они отдают друг другу необходимые распоряжения. Мне предстояло стать объектом особого достижения инженерно-технической мысли. Зашаркали туфли - это они заняли позиции и ухватились. Потом Питер сказал: "Вира!", кровать поднялась в воздух, и я вылезла из-под нее, пятясь, - точно рак, которого выгнали из-под речного камня.
Питер помог мне встать. Платье было сплошь покрыто пылью. Питер и Лен принялись весело отряхивать меня.
- Что ты там делала? - спросил Питер. По тому, с какой мучительной сосредоточенностью они снимали с моего платья крупные хлопья пыли, я поняла, что, пока я была в подполье, они успели прилично нализаться.
- Там было тише, - уныло ответила я.
- Призналась бы сразу, что застряла! - сказал Питер с рыцарским великодушием. - Я бы тебя спас давным-давно. Ну, и вид у тебя! - Ему было весело, и он держался покровительственно.
- Мне не хотелось прерывать вашу беседу, - сказала я.
К этому времени я уже поняла, какое чувство мной владеет: ярость.
В моем голосе, должно быть, прозвучала такая злоба, что с Питера разом слетел весь его веселый хмель. Он отступил на шаг и смерил меня ледяным взглядом, а потом взял за локоть, словно задерживал за неправильный переход улицы, и, обернувшись к Лену, сказал:
- Пожалуй, нам действительно пора. Было очень славно. Надеюсь, мы скоро опять увидимся. Я обязательно должен показать тебе мой треножник - интересно, что ты о нем скажешь.
На другом конце комнаты Эйнсли освободилась от опутавших ее бархатных подушек и встала.
Я выдернула руку и холодно заявила:
- Никуда я с тобой не поеду. Я пойду домой пешком, - и выскочила за дверь.
- Да делай что хочешь! - сказал Питер, однако тотчас пошел за мной, бросив Эйнсли на произвол судьбы. Сбегая вниз по узкой лестнице, я слышала, как Лен сказал: "Может, останешься, Эйнсли, выпьешь еще кока-колы? Я тебя потом доставлю домой. Пусть эти влюбленные сами улаживают свои дела", а Эйнсли ответила ему с тревогой в голосе: "Нет, нет, лучше не надо…
На улице мне стало гораздо легче; я чувствовала, что преодолела преграду и вырвалась - только не знала, откуда и куда. Не знала даже, что побудило меня к этим странным поступкам; но по крайней мере я начала совершать поступки. Какое-то решение созрело, что-то свершилось. После этих сцен, после этой явной демонстрации, которая вдруг показалась мне постыдной, примирения быть не может; впрочем, теперь, отрекшись от Питера, я уже не питала к нему злобы. Я поняла одну нелепую вещь: ведь между мной и Питером все было так мило! Мы никогда прежде не ссорились. Для ссор у нас просто не было причин.
Я оглянулась; Питера не было видно. Я шла по пустынным кварталам, мимо старых домов, в сторону ближайшей большой улицы, где можно было сесть в автобус. В такое время (а который сейчас, собственно, час?) автобуса, конечно, придется долго ждать. Мне стало не по себе: ветер дул сильнее, стало холодно, молнии, казалось, сверкали все ближе и ближе. Уже слышались раскаты грома. На мне было только легкое летнее платье, я даже не знала, достаточно ли у меня денег, чтобы взять такси; остановившись и пересчитав деньги, я поняла, что на такси не хватит.
Уже минут десять я шла к северу мимо запертых, освещенных ледяным светом магазинов, когда метрах в ста передо мной к тротуару подъехала машина Питера. Питер вышел на пустую улицу и встал, поджидая меня. Я продолжала идти, не замедляя шага и не сворачивая. Бежать ведь теперь не было причины. Нас больше ничто не связывало. Я поравнялась с Питером, и он шагнул ко мне.
- Надеюсь, ты разрешишь мне отвезти тебя домой? - сказал он с непроницаемой учтивостью. - Я бы не хотел, чтобы ты промокла под дождем.
Не успел он договорить, как первые тяжелые капли дождя упали на тротуар. Я колебалась, не зная, как отнестись к словам Питера. Какие у него мотивы? Может, им движет сейчас тот автоматический рефлекс, который заставляет его открывать передо мной двери? Что-то почти инстинктивное? В таком случае я могу себе позволить принять от него эту услугу. А может быть, если я сяду к нему в машину, это что-то изменит? Я внимательно посмотрела на Питера; было видно, что он сильно выпил, но было также видно, что он вполне владеет собой. Глаза у него неестественно блестели, но стоял он прямо и не шатался.
- Вообще-то, - сказала я с сомнением, - я бы охотнее пошла пешком. Но все равно спасибо.
- Брось, Мэриан, не будь ребенком, - сказал он резким тоном и взял меня под руку.
Я не сопротивлялась, и он подвел меня к машине и усадил на переднее сиденье. По-моему, я сделала это достаточно неохотно; на самом-то деле мне не хотелось мокнуть под дождем.
Он сел в машину, захлопнул дверь и завел мотор.
- Может быть, теперь ты объяснишь мне, для чего ты вытворяла все эти глупости? - сказал он сердито.
Мы завернули за угол, и порыв ветра швырнул дождь на ветровое стекло. Как говорила одна из моих двоюродных бабушек, погода рассердилась не на шутку.
- Я могла и пешком дойти, - сказала я, не отвечая на его вопрос. Зная, что мои поступки вовсе не так глупы, я прекрасно понимала также, что посторонний наблюдатель счел бы их довольно глупыми. Мне не хотелось обсуждать их, такое обсуждение лишь завело бы нас в тупик. Я сидела выпрямившись и уставившись в окно, за которым почти ничего не было видно.
- Не понимаю, зачем тебе понадобилось портить такой прекрасный вечер, - сказал он, игнорируя мои слова. Ударил гром.
- По-моему, я тебе ничего не испортила, - ответила я. - Ты прекрасно провел время.
- Ах, вот в чем дело! Мы, значит, плохо тебя развлекали. Наш разговор тебе наскучил, мы уделяли тебе недостаточно внимания. Что ж, в следующий раз мы позаботимся о том, чтобы тебе не приходилось страдать в нашем обществе.
Это было несправедливо. В конце концов, Лен - мой друг.
- Между прочим, Лен не твой друг, а мой, - сказала я. Голос у меня начинал дрожать. - Мне, может быть, тоже хотелось с ним поговорить. Тем более что он только что вернулся из Англии. - Говоря все это, я прекрасно понимала, что Лен тут совершенно ни при чем.
- Эйнсли вела себя прилично, и ты могла бы взять с нее пример. Но нет! - сказал он яростно. - Тебя не устраивает роль женщины.
Комплимент Эйнсли я восприняла как злобный выпад - и взорвалась.
- Чушь собачья! - крикнула я. - При чем тут роль женщины? Ты вел себя попросту грубо!
Я знала, что, обвиняя Питера в нарушении правил хорошего тона, я наношу ему удар под ложечку. Для него это все равно что увидеть свое лицо на рекламе средства от пота.