* * *
А Степан дошел до своего "Пассата", согнал забравшуюся на капот кошку, которая как раз выгибала спину, жмурясь на солнце, и продолжил свой путь.
Увиденное в подвале произвело на его мозг чудодейственный эффект - вытеснило тревогу, вызванную утренним звонком. Ну, какие еще самозванцы в такой дивный солнечный денек?
Когда же, через двадцать минут, он входил к Полежаеву, то от утреннего розыгрыша не осталось и следа.
Спецотдел, которым руководил бывший начальник, а ныне хороший приятель Степана, занимал целый этаж в тяжеловатом сером здании в центре Москвы. Лишенное каких бы то ни было опознавательных знаков, здание почему-то сразу же наводило на мысль о том, что внутри не собирают новогодние гирлянды и не пекут самый вкусный в городе хлеб. Скорее думалось, что работают в нем очень серьезные люди, не знающие улыбки, и что решают эти серьезные люди не менее серьезные задачи. Примерно так оно и было в действительности.
Еще в коридоре Степан услышал гневный голосок Полежаева, который, когда тот повышал тон, переходил в корябание вилкой по стеклу.
Открыв дверь, Степан обнаружил, что Усач отчитывает двоих какого-то сухого опера, с которым он никогда не работал, и Димана Путько из третьего кабинета. Оба провинившихся стояли перед Полежаевым навытяжку. Опер пронзительно и грустно смотрел куда-то поверх головы Полежаева, а Путько бросал исподлобья непокорные взгляды, ежеминутно поправляя галстук. Речь шла о каком-то объекте, который провинившимся не удалось "довести".
При появлении бывшего подчиненного Полежаев осекся, и его сумрачная физиономия расплылась в улыбке. Он бесцеремонно раздвинул Мишина и Путько двумя ладонями, как висюльки при входе на кухню, обхватил Степана за плечи и повел к единственному в кабинете креслу. На ходу усач бросил куда-то в пол: "Оба свободны" - и оперы потрусили к выходу.
- Ну, так что? - Полежаев насильно усадил Степана в кресло. - Кто это был?
- В смысле? Ты про что, Сергеевич?
- Как? Ну, ты куда умчался-то, сынок? Разбираться поехал с самозванцем, с лже-тобой, так? Ну, который с тобой шуточки по телефону шутил утром, будет хуже. Разобрался? Два часа всего прошло, а ты уже так остыл, что не помнишь ничего.
- А, этот… Забудь! Так, один старый знакомый Тамары. Имитатор.
- Я же тебе говорил! Что и требовалось доказать, будет хуже. Ну что, тогда вернемся к теме? Ты мне поможешь с этим дельцем или как?
Задав вопрос, Полежаев направился к полированной стенке болгарского производства, где хранил электрический чайник и сахар. "Для эстетики" - почему-то всякий раз пояснял он, хотя было неясно, какой смысл он вкладывал в эти слова, и тем более неясно, что в этом факте было особенно эстетичного.
По всей видимости, для этой же самой таинственной "эстетики" на окнах висели доперестроечные занавески в горошек из верблюдов, на которые всегда отупело таращились допрашиваемые, а на столе стоял олимпийский мишка в шапке из пыли, за которого любой антиквар заплатил бы неплохие деньги.
Официальное имя символа Московской олимпиады 1980 года - Михаил Потапыч Топтыгин. Топтыгина утверждали на самом высоком уровне, в ЦК КПСС Как вспоминает автор олимпийского мишки художник Виктор Чижиков, ему позвонили и сказали: "Поздравляем! Ваш медведь прошел ЦК!" Во время церемонии закрытия Олимпиады-80 гигантская резиновая кукла на воздушных шарах медленно уплыла в московское небо под всхлипывания многотысячной толпы, а где-то через час с лишним приземлилась на окраине Москвы аккурат на пивную палатку, разрушив ее. К советскому правительству обратилась одна западногерманская фирма с предложением купить резинового Мишу за 100 тысяч дойчмарок. Фирме было отказано. Олимпийский мишка закончил полет в подвале советского Олимпийского комитета, где его сожрали крысы.
- Тут дело вот какое, Степан… - сказал Полежаев, включая чайник - Ты, конечно, больше у нас не работаешь и вот так вот отрывать тебя от семейных обязанностей, будет хуже, я не имею особого права…
- Не имеешь, - согласился Степан.
- Но отрываю.
Полежаев неспешно отсчитал нужное количество ложечек заварки, залил кипятком и накрыл все это дело грязной тряпицей, которая в прошлой жизни была вафельным полотенцем.
- Отрываю по простой причине: мы не только бывшие коллеги, но и друзья. Так ведь, Степка?
- Так, Генка.
- А к кому, как не к другу, обратиться за помощью в трудную минуту?
- Угу. В трудную.
- И не просто к другу, а к сумасшедшему другу.
Полежаев поднял указательный палец, как будто сказал значимое.
- Сергеевич, не начинай.
- Ты согласен, что мозг твой устроен не как у нормальных людей?
- Нет.
- Ты согласен, что ты больше похож на поехавшего по фазе Пуаро, чем на нормального человека?
- Сергеевич…
- Ты согласен, что у тебя имеются неадекватные способности? Ты разрешаешь запутанные дела. Причем делаешь это, не владея всей информацией. У нормального человека, будет хуже…
- …говорю: не начинай!
- …таких странных способностей быть не должно. Дела, над которыми мы месяцами бьемся всем отделом. Причем разрешаешь в пять минут. И все это как бы между прочим, за чашкой чая.
- Не всегда, Сергеевич.
- Но часто! Затрат никаких, только разве что вот… с лимончиком. Даже если бы ты распутывал одно дело из десяти, этого уже было бы много. Будет хуже. Что у тебя творится в мозгу - неизвестно, предполагаю, что бардак полный, таракан на таракане, но меня это не касается…
- Касается. Ты же говоришь: друг.
- Но ты же не жалуешься, Степа! Ты же, наоборот, доволен. Пишешь рассказики, профессию помаленьку забываешь… Значит, "сдвинутость" твоя тебе нужна. Помогает в работе. Вот, например, будет хуже, разговор этот сегодня по телефону…
- А что разговор?
У Степана вдруг сильно потянуло где-то в груди, в таком неприятном месте, что, потянись оно сильнее… Степан осторожно выдохнул.
- А что… разговор?
- Ну, это, Степа, был ненормальный разговор. Ты мне заявил, что разговариваешь сам с собой. Я тебе, конечно, подыграл, но… Ты можешь себе представить, что кто-то разговаривает сам с собой по телефону? А? Такого же не может быть, верно? А с тобой вот случилось. Не верю я, Степа, в имитатора у вас дома. Не было на другом конце провода вообще никого.
Полежаев навис над Степаном, облокотившись о спинку кресла и щекоча ухо бывшего коллеги кончиком уса.
- Вариантов тут только два, Степа. Либо все вокруг с тобой играют шутки, либо ты один - со всеми. Вот и выбирай. Я, конечно, помалкиваю, Степа, но…
- Сергеевич, можно к делу?
- Будет и по делу. А вот только способности эти в тебе прорезались, Степа, аккурат, когда ты нас покинул и занялся писательством. Я предполагаю, кто-то тебе дал по голове томиком Конан Дойля в оцинкованной обложке, да ты этого не помнишь.
- Сергеевич, не начинай.
- Ладно, ладно. Ты вот мне только скажи: о чем ты пишешь? Полицейские детективы, небось? Или фантастику? Или…
Полежаев неожиданно зашелся смехом. Смеялся он самозабвенно, весь отдаваясь этому состоянию. Он закрывал глаза, усы его весело топорщились, а из горла выходило что-то похожее на крики голодного птенца.
Отсмеявшись, он вдруг очень серьезно закончил:
- …или про любовь? Я не могу судить о качестве твоих произведений, не читал. Заведомо уважаю. Однако если их не печатает ни одно издательство, то, будет хуже, начинаю подозревать… Ладно, проехали. К делу так к делу. Ты согласен попробовать?
- Конечно. Ты же знаешь, мне даже интересно.
- История такая, какие встречаются только в американских фильмах ужасов, я тебе это, дядя Степа, гарантирую! Да и рассказ у тебя из этого получиться может. Только сначала…
Полежаев любовно разлил чай по чашкам и подал в блюдцах вместе с нарезанным лимоном и кусковым сахаром.
Принимая чашку из рук приятеля, Степан вдруг увидел, что у Полежаева отклеился ус. Это видение было до такой степени невероятно, что чашка дрогнула у Степана в руке, и он пролил чай на колени.
Пришлось вскакивать и отщипывать горячую ткань от ног.
Когда же он вновь взглянул на майора, ус был на месте, а сам его владелец сидел на уголке стола, скрестив руки на груди, и с улыбкой глядел на неприятности друга.
- Можно начинать? - спросил он.
- Можно.
Степан вновь устроился в кресле.
- Ну, так вот, будет хуже, лет пятнадцать назад…
Не в тех руках
- Лет пятнадцать назад - мы с тобой тогда еще не были знакомы - вел я одно престранное дельце. По Заречному району нашего краснознаменного города прокатилась волна загадочных смертей. Об убийствах тогда было говорить еще рано - просто "смертей". Настоящая эпидемия смертей. Почему эпидемия? Потому что, будет хуже, на вирус очень походило. Мне, кстати, дело передали, только когда всплыл подозреваемый. А до этого все так и думали: новый вирус появился. Подожди, не перебивай! Сейчас расскажу какой, у тебя волосы дыбом встанут. Что, горячий? Ну, так подуй, будет хуже.
Ну, так вот. Жертвами становились исключительно девушки. И исключительно миленькие. Молоденькие. Это уже само собой, согласись, немного подозрительно, так ведь? Вирус "со вкусом". Я изучил досье: хорошие девчушки, симпотные такие, "правильные". В разных концах города жили, некоторые даже приезжие были. Друг с другом совершенно незнакомые. Из врагов у них - разве что училка по математике. Что? Да-да, и школьницы были. Но в основном студентки. И одна - взрослая дама, благодаря ей, кстати, и зацепился…
Полежаев отхлебнул чаю, намочив усы.