- Благодарю, - сказал мистер Скоуган, - но я, например, предпочитаю эти еще более чудесные кресла. - Всякий раз, когда он затягивался своей трубкой, в ней что-то тихонько хлюпало. Мистер Скоуган чувствовал себя совершенно счастливым.
Счастливым чувствовал себя и Генри Уимбуш. Мгновенье он смотрел сквозь пенсне на Айвора, затем, ничего не сказав, вернулся к маленьким засаленным конторским книгам шестнадцатого века, которые были сейчас его любимым чтением. Мистер Уимбуш знал о хозяйственных расходах сэра Фердинандо больше, чем о своих собственных.
В отряд, собравшийся под знамена Айвора, вошли Анна, Мэри, Дэнис и - несколько неожиданно - Дженни. Ночь была теплая и безлунная. Они ходили по траве взад и вперед, по террасе, и Айвор запел неаполитанскую песню "Stretti, stretti..." и дальше что-то о маленькой испанской девушке. В воздухе началась какая-то пульсация. Айвор положил руку на талию Анны, а голову уронил ей на плечо и шел так, распевая песню. Казалось, нет ничего проще и естественнее этого. Дэнис подумал о том, почему ему никогда не приходила мысль так поступить. Он ненавидел Айвора.
- Давайте спустимся к бассейну, - сказал Айвор. Он высвободил Анну из своих объятий и повернулся, чтоб вести свою паству. Они прошли вдоль боковой стены дома к началу тисовой аллеи, которая вела к нижнему саду. Дорожка между глухой высокой стеной дома и громадными тисами была как ущелье, в котором стоял непроницаемый мрак. Где-то справа был проход в тисовой изгороди и ступени вниз. Дэнис, который шел впереди, осторожно нащупывал путь: в такой темноте человеком овладевала безотчетная боязнь сорваться в глубокую пропасть или наткнуться на какое-то усаженное шипами препятствие. Внезапно за спиной Дэниса кто-то пронзительно вскрикнул, раздался резкий хлопок, который мог быть звуком пощечины, и голос Дженни, объявившей: "Я возвращаюсь в дом". Это было сказано решительным тоном, и не успела она еще закончить фразу, как уже растворилась в темноте. Инцидент, в чем бы он ни состоял, был исчерпан. Дэнис продолжил свой путь ощупью. Где-то позади Айвор тихо запел по-французски:
Филлиса по дороге к дому
Сдалась Сильвандру наконец
И поцелуй дружку младому
За тридцать отдала овец.
Мелодия песни переливалась с какой-то мягкой томностью, теплая ночь, казалось, пульсировала вокруг них, как кровь.
Назавтра, выгоду учуяв,
Нежнее стала к удальцу...
- Ступеньки! - громко сказал Дэнис. Он провел своих спутников через опасное место, и мгновение спустя они уже почувствовали под ногами дерн тисовой аллеи. Здесь стало светлее - или по крайней мере мрак казался менее глубоким, ибо тисовая аллея была шире, чем дорожка, ведшая вдоль дома. Подняв голову, они увидели полоску неба и несколько звезд между высокими черными стенами живой изгороди.
И что же? - тридцать поцелуев, - продолжил Айвор и, прервав себя, воскликнул.- Я вниз бегом! - и умчался по невидимому склону, допевая на бегу:
Он просит за одну овцу.
За ним побежали и остальные. Дэнис тащился позади, тщетно призывая всех к осторожности: склон был довольно крут, можно и шею сломать. Что с ними случилось, недоумевал он. Они стали как котята, нализавшиеся валерьянки. Он и сам чувствовал, что где-то внутри него резвится котенок, однако, как и все его эмоции, это было скорее теоретическое чувство, оно не стремилось бесконтрольно выплеснуться наружу и воплотиться в какие-то практические действия.
-Осторожнее! - снова крикнул он и, не успев закончить, услышал впереди глухой удар тяжелого падения, потом долгий звук втягиваемого от боли воздуха - "с-с-с-с..." и вслед за этим очень жалобное "о-о-о!" Дэнис был почти рад: ведь он говорил им, этим идиотам, а они не слушали. Быстрыми мелкими шажками он побежал по склону к невидимой жертве собственной неосторожности.
Мэри устремилась к подножию холма, как набирающий скорость паровоз. Удивительно возбуждал нервы этот бег в темноте; ей казалось, что они никогда не остановятся. Однако земля у нее под ногами стала ровнее, незаметно для себя Мэри побежала медленнее, вдруг наткнулась на вытянутую руку и резко остановилась.
-Ага! - сказал Айвор, сжимая ее в объятиях. - Вот я вас и поймал, Анна!
Она попыталась высвободиться.
-Это не Анна. Это Мэри.
Айвор весело и звонко засмеялся.
-Конечно, Мэри! - воскликнул он. - Сегодня я только и делаю, что попадаю впросак. Один раз так уже вышло с Дженни. - Он снова засмеялся, и что-то в этом смехе было такое веселое, что Мэри не выдержала и тоже засмеялась. Он не убрал обнимавшей ее руки, и все это казалось столь забавным и естественным, что Мэри больше не предпринимала попыток высвободиться. Так они и шли, прижавшись друг к другу, вдоль берега бассейна. Мэри была слишком маленького роста, чтобы он мог удобно положить голову ей на плечо. Он терся щекой, лаская и ласкаясь, о ее густые гладкие волосы. Скоро он снова запел, и ночь отзывалась трепетом любви на звук его голоса. Закончив, он поцеловал ее-Анну или Мэри, Мэри или Анну. Пожалуй, ему было все равно. Имелись, конечно, различия в мелочах, но общий эффект тот же, а общий эффект в конце концов главное...
Дэнис остановился на склоне холма.
-Очень больно? - спросил он.
-Это вы, Дэнис? Я ушибла лодыжку, и колено, и руку! Я вся разбита.
-Бедняжка Анна, - сказал он и, не удержавшись, добавил: - Однако неразумно было бежать вниз по холму в темноте.
- Осел! - раздраженно ответила она голосом, полным слез. - Конечно, неразумно!
Он сел подле нее на траву и почувствовал, что вдыхает тонкий прекрасный аромат ее духов.
-Зажгите спичку, - приказала она. - Я хочу взглянуть на свои раны.
Он нащупал в кармане коробку спичек. Пламя вспыхнуло ярко, затем стало гореть ровно. Как по волшебству, возникла крохотная Вселенная - мир красок и форм: лицо Анны, мерцающий желтый цвет ее платья, белые обнаженные руки, пятно зеленой травы, а вокруг тьма, которая стала густой и совершенно непроницаемой. Анна вытянула руки. Они были измазаны травой и землей, а паленой виднелись две или три красные ссадины.
- Ничего страшного, - сказала она.
Но Дэнис был ужасно расстроен и расстроился еще больше, когда, взглянув ей в лицо, увидел следы слез - невольных слез боли, задержавшихся на ее ресницах. Он вытащил платок и начал вытирать грязь с ее исцарапанной руки. Спичка догорела, зажигать другую не стоило. Покорная и благодарная, Анна позволила ухаживать за собой.
-Спасибо, - сказала она, когда он очистил от грязи и перевязал ее руку, и что-то в ее голосе дало ему почувствовать, что она утратила свое превосходство над ним, стала моложе, чем он, стала вдруг почти ребенком. Он ощутил себя необыкновенно сильным и способным защитить ее. Это чувство так им овладело, что он непроизвольно обнял ее. Она придвинулась ближе и прислонилась к нему, и так они молча сидели. Затем снизу, тихие, но замечательно отчетливые в безмолвной темноте, до них донеслись звуки пения. Это Лйвор продолжал свою незаконченную песню:
Увы, любовь не приневолишь:
Что нынче выдумал хитрец! -
За поцелуй один всего лишь
Он тридцать запросил овец!
Последовала довольно долгая пауза, словно для того, чтобы дать возможность подарить - или принять в подарок - несколько из тех тридцати поцелуев. Потом голос снова запел:
Отдаст, бедняжка, вес на свете -
Овец, и кошек, и собак
За поцелуи, что Лизетте
Негодник дарит просто так.
Последняя нота растаяла в ничем не нарушаемой тишине.
- Вам лучше? - шепотом спросил Дэнис. - Вам так удобно? Она молча кивнула в ответ на оба вопроса.
"Тридцать овец за один поцелуй..." Овца, пушистый ягненок, бе-е, бе-е - или пастух? Да, он решительно почувствовал себя пастухом. Он властелин, защитник. Волна отваги охватила его, согревая, как вино. Он повернулся к ней и начал целовать се лицо, сначала куда придется, потом - стараясь найти ее губы. Анна отвернула лицо, и это движение одарило его возможностью поцеловать ее ухо и нежную кожу шеи.
- Нет, - сказала она. - Нет, Дэнис!
- Но почему?
- Это убивает нашу дружбу, а мы так хорошо дружили.
- Вздор! - сказал Дэнис.
Она попыталась объяснить.
-Неужели вы не понимаете, - сказала она. - Это... Это совсем не наш номер.
Анна говорила вполне искренне. Она никогда не думала о Дэнисе как о мужчине, как о любовнике, ей и в голову не приходило ничего подобного. Он так нелепо молод, так... так... Она не могла подобрать определение, но знала, что имела в виду.
-Почему это не наш номер? - спросил Дэнис. - И кстати, это ужасное и совершенно неуместное выражение.
-Потому что не наш...
-А если я скажу, что наш?
-Это ничего не меняет. Я говорю, что не наш.
- Я заставлю вас сказать, что наш.
-Ну хорошо, Дэнис. Но только в другой раз. Мне надо вернуться в дом погреть ногу в горячей воде. Она начинает распухать.
Против доводов, касающихся здоровья, возражать было невозможно. Дэнис нехотя встал и помог подняться Анне. Она сделала осторожный шаг.
- О-о!
Анна остановилась и тяжело оперлась на его руку.
-Я понесу вас, - предложил Дэнис. Он никогда не пытался носить женщин, но в кино это всегда выглядело как геройство, не требующее особого труда.