Как раз в этот момент поп Рыжко вышел на воздух. Выгостив за день в трех домах, он вышел на улицу, помочился на дровяную поленницу, раздумывая, к кому бы еще сходить, услышал шум драки и утробные крики. Чей-то пронзительный женский визг подкинул Николая Ивановича над землей… Он схватил с поленницы березовое полено, выбежал на улицу и бросился в самую гущу.
- Ух! А кто ныне басурман? Опять усташинцы? Ух! Пакостники, такие-сякие, нехристи. Стой, голову оторву! Стой!
Полено у него из рук выбили. Камень шмякнулся в широкую поповскую спину. И тут отец Николай по-бычьи взревел, окончательно выходя из себя. Схватил какого-то усташинского парня с колом. Парень задрыгал ногами и выронил уразину. Николай Иванович мял и кружил его в воздухе, не опуская на землю. Откинул, как шубу, сграбастал второго, третьего. Он бросался влево и вправо, хватал кого попало и тряс на весу, спрашивая:
- Чей?
Пуговицы трещали и сыпались с каждого, кто попадал в объятия попа. Драка сразу пошла на убыль, но отец Николай вошел в раж. Расчистив середину деревни, он уже не смог остановиться, начал бросаться то в один конец, то в другой. С жутким возгласом он хватал мужской пол.
- Чей, бусурман? Ольховский или усташинец?
- Шибановский, - догадывались иные усташинцы, спасаясь от медвежьей хватки отца Николая.
- Пляши, антихрист! - поп ставил парня на ноги и бежал за другим, хватал и поднимал на воздух.
- А ты чей?
И со всего маху кидал в крапиву, если жертва не отзывалась либо подозрительно сучила ногами. Наконец отец Николай устал, выдохся и, запнувшись за что-то, растянулся в траве…
Он очнулся в глухом и безлюдном месте, тяжело дыша, огляделся. "Ох, вроде опять с пупа сорвал, - мелькнуло в хмельной голове. - Где это я?"
Пахло головешкой, крапивой да испаренным веником, видимо, чья-то баня чернела в двух шагах. Отец Николай потряс головой, соображая, куда его занесло. Гром, ворочаясь с боку на бок, грозно приближался к деревне. Синие и желтые молнии шарахались совсем близко, они слепили отца Николая.
В деревне все еще гуляли.
Отец Николай поднялся на четвереньки, пощупал около брюха. С левой стороны, в кармане что-то тяжелило, и отец Николай вспомнил про бутылку вина, взятую еще днем про запас. Он никогда не ходил в гости пустой. Бутылка каким-то чудом устояла в кармане подрясника. "Пойду! - твердо решил отец Николай. - Надо подночевать где-нибудь".
Гроза широко и жутко грохотала над полем, дождевой шум приближался к деревне. Ветвистые молнии беспрестанно вздымались в небе, гром уже не гремел, а жутко трещал, чиркая, казалось, у самого уха. Свежий ветер вдруг вздохнул в крышах ольховских бань. Он рванул, затрепал в темноте тесовые кровли, срывая все, что было плохо прибито. Но дождь все еще не спешил, словно дразнясь и сберегая свою силу.
Во время очередной вспышки отец Николай разглядел чье-то гумно, побежал, увидел другое громоздкое строение из толстых бревен.
"Амбар, - догадался отец Николай. - Кажись, бывший земской. Ну, теперь дорогу найду…" Ему показалось, что небольшая дыра в амбарных дверях слегка светилась. Он высморкался, зажмурился и поглядел, но яркая широкая молния надолго залила все вокруг зеленым неземным светом.
- Что за штука такая? - вслух сказал отец Николай, бодря сам себя.
Окошечко в амбарных дверях и впрямь светилось. Он не был робким, подполз к амбару, заглянул и отшатнулся в ужасе. "Или блазнит мне? Дьяволы не то разбойники. Вот до чего допился, рыжая голова!" - мысленно произнес он и, набравшись духу, глянул опять.
Посреди амбара, на полу, по-сиротски тускло горела свеча. Она освещала снизу три какие-то страшные рожи и три бороды, которые выявлялись в слабом свете колеблемого воздухом огня. Николай Иванович решил, что он спит, что все это наверняка ему снится. Но один дьявол при вспышке молнии перекрестился, а другой голосом шибановского Жука произнес:
- Ишь, опять хрястнуло!
- Пазгает, - добавил третий.
- А много ли вас, не надо ли нас? - крикнул в дыру отец Николай. Он узнал еще двоих. - Вы, товарищи, почему тут?
В амбаре зашевелились, обрадовались живому голосу с воли.
- Это ты, Николай Иванович?
- Да вы под замком, значит! - удивился отец Николай.
- Ох, слава те господи!
- Сидим!
- Достукались, вот…
- Выручи, батюшка! До ветру страсть как охота.
- Да как вас выручить?
- Да вон у Кузьмы ключ есть!
- Отопри, пожалуйста!
Жук сквозь кошачью дыру подал попу связку ключей.
- Этот вроде! С маленькой-то бородкой…
Отец Николай отомкнул замок, распахнул двери.
- Ох, вовремя! Ох, спасибо… - Дедко Клюшин побежал в темноту, за ним торопливо выбежал Носопырь. Жук не спешил, сперва взял у попа ключи.
- А я вот… - оправдывался Павло. - Нехорошо вроде бы… В дыру-то.
- Куды? - отец Николай поглядел на порог, который только что обмел бородой с той стороны.
- Да ведь… давненько уж, - застыдился Павло. - Должно высохнуть.
- Ладно! - махнул рукой отец Николай. - Ну? Так за что это вас? В темницу-то…
- Это ты, батюшка, у их спроси, - ответил дедко Никита Рогов. - Они скажут тебе, за что.
- А не тужи, робятушки! Вот и скляница есть… - отец Николай хлопнул бутылкой по полу.
- Домой бы, да куды в экую непогодь?
- А ежели к Данилу идти?
- Нет уж, лучше тут ночевать, - сказал Павло, косясь на бутылку. - Только народ тревожить.
- Истинно, - засмеялся отец Николай. - Погодушка-то… Ишь что Делается, Никита Иванович?
Никита не отозвался.
В амбар один за другим возвращались остальные узники. Двери прикрыли, зажгли погасшую от ветра свечу.
- Пойду луку грозд выдерну. Пока дожжина-то не припер, - сказал поп. - Тут чья загорода? Скажите после, ежели заругают. Дескать, на общее дело.
Отец Николай вернулся из темноты с гроздом свежего луку, ободрал с головок верхнюю кожуру.
- Ну-с? Применительно к печальным сим обстоятельствам придется прямо из горлушка. Алексей, божий человек, не с тебя ли начнем?
- Нет уж, я после всех ежели, - произнес Носопырь с достоинством.
- Ну, тогда не осудите, почну сам!
Отец Николай сделал три мощных глотка, подал бутылку Жуку. Тот после двух глотков отдал Павлу, Павло - Носопырю.
Никита Рогов и дедко Клюшин вина не пили. Они, кряхтя, ворча и шепча молитвы, устраивались на полу.
- А ну зажигай все, сколько есть! Веселей будет. - Отец Николай сгреб свечи.
Павло зажег три свечи, установил их на пол.
- Никита Иванович, - шепнул дедко Клюшин, - пойдем-ко ночевать, парень. К Данилу.
- Истинно, тут не уснуть. Пойдем, в утре придем пораньше.
Рр-ревела буря, дождь шумел,
Во мррраке молнии блистали.
Отец Николай зычно запел. Могучий его голос был заглушен раскатами грома.
Буря и впрямь ревела вокруг. Дождь падал сплошной водяной стеной: он топил амбар, Ольховицу, весь мир, все и повсюду, казалось, было огнем, водою и грохотом.
- А вы куда, распротак твою так? Сидеть!
- Остепенись, Николай Иванович.
Дедко Никита и дедко Клюшин незаметно, по одному, выбрались на волю и по дождю направились к Данилу Пачину.
- Ушли! - зашумел отец Николай.
В дверях появились чьи-то широкие плечи и черная мокрая голова. Отец Николай обрадовался.
- Свято место да пусто не будет. Ты ли, Дмитрий? Явился яко из преисподней самой. Садись, компании для!
В дверях стоял и в самом деле Митька Усов. Он шагнул, не мог перекинуть хромовую ногу через амбарный порог и полетел на улицу, в темноту.
Ночью, еще до грозы, Митька Усов был послан сторожить шибановских арестованных. Он пошел, мысленно матерясь. Не больно-то и приятно всю ночь сидеть у амбара, да еще в свой законный ольховский праздник - в казанскую! Ко всему прочему Митьке с самого начала не нравилась эта история. "Для чего эдаким нечередником прижимать стариков? - думал он. - Велика беда, соплюна выпороли. Бить стекла, хоть бы и в церкви, последнее дело. Подростков пороли за это испокон веку".
На крыльце исполкома, от злости за испорченный праздник, Усов даже сплюнул: "А куды они денутся?" - решил он и захромал не к амбару, а к Гривеннику. Выпил у Гривенника он стопку вина и два стакана кислого пива. Гривенник сроду не варивал хорошего пива. К Митьке сразу привязалась изжога с отрыжкой.
В это время и поднялась на улице драка. Митька забыл сам про себя и про то, что он караульщик. Он вылетел от Гривенника пулей. Даже простреленная нога как будто перестала хромать, он, как бывало в молодости, ринулся в самое пекло. Усташинских быстро прогнали, потом Усов нечаянно оказался в гостях у Акима Дымова, а тут пришла вторая волна, и Усов опять устремился на улицу. Он худо помнил, что было дальше. Кто-то из усташинцев огрел-таки его батогом по лопаткам. Митька тоже кого-то стукнул и очутился опять у Гривенника, потом опять на улице, а тут началась гроза, и он, пересилив себя, очнулся и только теперь, с натугой, вспомнил, что он амбарный патруль. Весь мокрый с трудом приковылял к месту своего назначения.
…Двери амбара были настежь, внутри светло, как в церкви, и поп Рыжко хлопал по плечам то Носопыря, то Павла Сопронова. Усова заволокли внутрь, усадили на амбарном полу.
- Хо! Дмитрий, воин Христов! Откуда? И аз грешный препоясан весельем! Одно прискорбно: мал сосуд сей! - Отец Николай поднял почти пустую бутылку. - Причастись, одному тебе достаточно.
- А где Никита? И Клюшина нету, мать-перемать!
- Да придут, - сказал Носопырь. - Куды деваются?
- К утру, сказали, явятся, все три.