3.
Я ответил матери, стараясь писать буквы чётко, делать их похожими на печатные. Подбирал слова тоже, в свою очередь, попроще, чтобы она поняла русский текст. Я просил ничего не присылать, не так уж всё дорого в Сибири.
А живут здесь подолгу, потому что кедры, воздух ионизирован, как после молнии. да и зарабатываю я неплохо в своей геологической экспедиции.
И мама немедленно мне позвонила, как только, видимо, получила письмо. Хотя я просил её, что не надо звонить, я сам ей буду звонить.
- Здравствуй, сынок.
- Исенме, эни.
- Как жизнь? Как погода, сынок?
- Барсыда айбат. Всё хорошо, мама.
- Как Люба? - Это она про мою жену. - Люба хорошая.
- Спасибо, мама, всё хорошо.
- Как Надежда Ивановна? - Это она про тёщу. - Привет ей.
- Спасибо. Она тебе тоже кланяется.
- Надежда Ивановна очень, очень хорошая.
- А как твои-то дела?
- У меня всё хорошо.
Но я чувствовал, что она звонит неспроста. И вот, наконец, моя дорогая старушка тихим голосом, сдерживая рыдания (господи, что случилось? Не с Шурой ли?) начинает говорить по-татарски, что видела по телевизору наш город, возле которого много-много атомных бомб.
- Мама, это не бомбы! Это твелы… урановые сборки.
- Урановые, урановые! - подтвердила мама по-русски. И продолжала по-татарски. - Я слышала, если на этот склад упадёт метеор или ударит молния, от вашего города останется одна большая яма. - и по-русски. - Диаметыр сто кило-метыр. - И в голос запричитала.
- Мама! Эни!.. Откуда здесь бомбы, откуда молнии???
- Ты же сам написал: молнии. Надо большой громоотвод поставить, скажи начальникам. Или уезжай оттуда.
- Мама, я имел в виду свежий воздух! Ионизация, ионизация! А по телевидению глупости говорят! - я уже сердился. - Зачем ты телевизор смотришь?
- А что же мне смотреть, сынок? Я в эти три окна всё уже увидела и запомнила. Читать не могу - глаза болят. Радио слушать - голова кружится, да и новости… то убили, то подожгли… А в телевизоре люди ходят, не всегда одетые, но красивые.
Кажется, она уже иронизирует, не смотря на плачущий тон.
- Куда же мне смотреть, сынок? Я с помощью Шуры вчера сходила на старицу, посмотрела на неё, тебе письмо отправила. А сегодня твоё получила. Ты моё ещё не получил?
- Нет, мама. Спасибо, мама. Я внимательно прочту.
- Позвони мне, если сможешь.
- Сразу же позвоню.
- Спасибо, сынок, сынок.
- Тебе спасибо, мама. Я тебе сам позвоню. Меня не было неделю - летал на север.
- На самолёте?
- Нет, на вертолёте. Что, мама? Голос её снова еле слышен.
- Не летай на вертолёте. Они падают.
- Да брось, мама! Наши не падают.
- Все падают. Я в газете читала в прошлом году. Поклянись, что будешь летать только на самолёте. Который с пропеллером.
- Мама, там самолёты не садятся. Лес, горы.
- Хорошо, перед каждым полётом ты мне будешь звонить, а я буду просить.
- Что ты будешь просить?
- Я буду просить аллаха, чтобы он не разрешил упасть вашему вертолёту. - Слово вертолёт она произносила по-русски, но искажённо: виртулит.
- Рахмат, эни. - Спасибо, мама. Попросив её не болеть, слушаться Шуру, я положил трубку.
4.
В следующем письме она вновь писала про нашу старицу, бывшую речку. Когда речка была ещё речкой, в ней во время половодья утонул отец мамы, мой дед. Он ехал на санях, льдины разошлись - и вместе с лошадью сани ушли в воду. И дед мой в тулупчике тоже утонул.
Бывают такие промоины, писала мама. Дальше я строк пять не понял. Я купил на днях татарско-русский словарь, порылся в нём, смысл отдельных слов мне был ясен (хэсрет - несчастье, муен - шея…), но что мама хотела сказать этими словами? Может быть, какое-то время дед плыл по шею в воде?
Далее она писала, что и я, когда мне было пять лет, едва не утонул в полынье. Вы, мальчишки, прыгали через проруби. Ты быстрый был мальчик, прыгал хорошо и далеко, но однажды, визжа, как девочка, прыгнул, перепрыгнул - и заскользил по гладкому льду прямо к полынье. все ахнули: думали, улетишь под лёд… Но тут один взрослый парень снял с ноги валенок да с силой бросил в тебя. получилось сбоку. ты ехал к воде на спине, раскинув руки. И когда валенок тебе попал в бок, ты очнулся, подскочил и, царапая ногтями лёд, отпрыгнул в сторону. пролетел мимо воды. а потом и сам валенок палкой вытащил. Помнишь ли ты этого парня? Его звали Ислам.
Нет, я не помнил такого дядю. Наверно, от пережитого страха всё забыл, да и этот Ислам, конечно, был слишком взрослым для меня. Нет, помню какого-то дядьку, который иногда со мной здоровался - высокий, с папироской в смеющемся рту.
Так вот, сыночек, он умер на днях. Он механиком работал в МТС, потом в совхозе. Говорят, когда работал, иногда во рту держал болтики или гайки… наверное, в лёгкие попал болтик. Так говорят. Шёл по улице, схватился за грудь и упал.
А ещё в нашей речке утонула моя подруга Рабига. красавица была, пела, как соловей.
А зачем я тебе пишу, сыночек? А сейчас, сыночек, старицы уже нет.
Я разглядела вчера - она вся засыпана песком, сором, какими-то колёсами. Здесь растёт тальник, камыш… даже не скажешь, что вода была. Что тут люди тонули.
Вот и моя жизнь, сынок, как эта старица. Живого места не осталось. Копай не копай. Помирать пора.
5.
Дочитав письмо, я тут же позвонил маме. Было воскресенье.
Сестра Шура сняла трубку. От её быстрого весёлого говорка мне стало легче:
- У нас всё хорошо, всё хорошо.
Хотя она всегда так говорит. Даже когда беда. Я помню, лет семь назад мама на улице в гололёд ногу подвернула… и Шура уговорила маму не говорить мне, чтобы не расстраивать.
- А что с мамой?
- Мама немного болела, но сейчас уже ей лучше. Я ей делаю уколы… кокарбоксилазу… бе один, бе шесть.
- А что случилось? Что-то же случилось?
- Слабость, больше ничего. Она немного упала. - Сестра, прекрасно говорящая по-русски, иногда вот так, слегка по-татарски ломает речь. - Совсем немного! Хорошо упала - виском никуда не попала… У нас всё хорошо. Как ты там? Не болеешь?
- Подожди. Она дома? К телефону не подойдёт?
- Она недавно уснула.
- Тогда не надо.
- Нерсе, эни? (Что, мама?) Услышала… сейчас я помогу ей встать. немножко поспала.
В трубке наступает тишина, слышен какой-то шорох, треск. Лезут чужие голоса. Боже, когда в России будет хорошая телефония? У мамы с Шурой телефонная линия включена в электросеть. Да и то хорошо для села.
- Здравствуй, сынок, - слышу, наконец, слабый голос мамы. Она пытается говорить по-русски. - Как твои дела? Как погода?
- Да при чём тут погода! Мамочка, тебе лучше? Ты слушайся Шуру.
- Я слушаюсь. - Мама переходит на родной язык. - Она меня опять колет, как сено вилами, я уже лежать не могу.
- Но так надо.
- Ой, сынок. Надо ли? Зачем? Недавно моя старая подруга умерла… а она была на год моложе. Румяная была, красивая… и вдруг упала. Говорят, гриб.
- Грипп?!..
- Шура подсказывает: не гриб, а тромб. Оторвался и куда-то ударил. - И она заплакала. - Сынок, если я ходить не могу, если всё забываю. зачем жить?
И я снова говорю те же слова, искренне, с великой болью в душе:
- Ты нам нужна!.. Эни! Багемем! (Родная) - пытаюсь ввернуть татарские слова. - Мы тебя любим. Мы тебя очень любим. Живи, как родной наш Урман, сосновый бор. Помнишь, я тебе рассказывал? Шишкин в нашем районе своих мишек рисовал. Всю жизнь, куда ни приезжал в России, в любой столовой висело "Утро в сосновом бору"… и так на сердце становилось радостно, словно к тебе приехал.
- Ты редко приезжал.
- Мама!.
- Понимаю. У нас тут нефть открыли, всё открыли. А в Сибири ещё не всё открыли, я понимаю.
- Да, мама.
- А наш Урман рубят вовсю. Скоро будет степь.
- Ты нам, как солнце, нужна, - я бормочу. Я знаю, мама всю жизнь любила высокие слова. - А солнце никто не погасит.
На мою старуху эти слова, кажется, произвели впечатление. Плачет, но молчит, не возражает.
- Мама, я тебе напишу письмо… а потом позвоню. Дай Шуре трубку.
Вновь слышу весёлый говорок Шуры. Так и вижу её, быструю, со шприцем или с чашкой в руке, скуластенькую, с улыбкой до ушей, которую она никогда не снимает с лица. Кажется, даже во сне улыбается. И вовек не поймёшь, что у неё на душе.
- У нас всё хорошо, - говорит Шура. Она одинаково быстро говорит и на русском, и на татарском. - Я за ней слежу, ты не беспокойся. А если беспокоишься, я тебя прошу: купи глицин и под язык. У нас даже врачи его сосут.
- Погоди! Может быть, что-то надо для мамы? Какие-то лекарства? Я достану.
- Всё есть.
- Денег пришлю.
- Ни в коем случае! - возмущается Шура. - У тебя семья, ты мужчина, нет! Я получаю достаточно, у мамы пенсия. Не надо.
- Тогда я буду звонить.
- Конечно, звони. Мы всегда рады. - И уже перед щелчком аппарата тихая её просьба. - Мама, не плачь.