15
В ту ночь, когда мы с Марленой общались в Беллингене, я был еще вполне приличным человеком, но на омерзительной выставке Стюарта Мастерса я успел напиться, несся на всех парусах, все, на что падал взгляд, казалось подделкой на продажу, безвкусицей, как позолоченная дверь туалета, но вдруг - вот она, узкие глазки, набухшие губы, две глубокие ключичные впадины с медовой тенью. Она улыбнулась, сощурив глаза, протянула мне руку, и я подумал: "Ты украла чертова Лейбовица".
А Хью - черт бы его побрал! - подмигнул мне.
Ах ты, сволочь! - подумал я. Тебе все хиханьки-хаханьки.
Но он уже схватился за стул, готовясь к путешествию, стукнул, столкнул стакан, стремглав в стену.
Марлена Лейбовиц отскочила в сторону от осколков.
- Пошли! - Брат ногой затолкал стекло под стол. - Бьюкенен, - сказал он. - Бу-бу-лула. - Ради читателя я подсокращаю его речь, вы ничего не упустили, и перевода не требуется, разве что "Бьюкенен" означает "Балканы", ресторан на Оксфорд-стрит, где мне полагается развлекать миссис Лейбовиц, пока он, жирный проглот, будет нажираться хорватским грилем. И знаете что? Через пять минут мы все трое уже ехали по Оксфорд-стрит, стул Хью громыхал, сталкиваясь с лежавшим на заднем сидении подносом, а похитительница картин, ибо таковой я считал ее, сидела возле меня - легкая и шелковая, как шепот желания. Пассажиры мои без умолку разговаривали, Хью - о том, как отбивать деревянным молотком мясо нерожденных телят, а поверх этих садистских подробностей я отчетливо различал обращенную к Хью повесть Марлены Лейбовиц о ее неприятностях с полицией. Весьма важные для меня сведения просачивались сквозь пелену пино-нуар, но в районе Ормонд-стрит я проскочил на красный свет и на подъезде к Тейлор-сквер уже сомневался - коллеги-выпивохи поймут меня, - не приснилось ли мне все это.
Следовало бы расспросить насчет полиции, но когда я припарковался и опустил окна, чтобы торчкам легче было залезть в машину, она сама заговорила со мной. Мол, полицейские из отдела искусства обыскали ее квартиру.
- Да вы и сами знаете, - добавила она.
- Нет, кажется, не слыхал. Нет.
Она поморщилась:
- Его разыскивает Интерпол.
- Кого?
- Оливье. Моего мужа. Он сбежал. Вы что, газет не читаете?
Мой брат уже прокладывал себе путь сквозь толпу и так угрожающе размахивал стулом, что пришлось прервать разговор.
- Но вы же помните, - настаивала она, с трудом поспевая за мной.
Я в этот момент больше думал о брате, и ей пришлось пояснить:
- Мы говорили о моем муже.
- Что-то было.
- Нет! - Она даже ухватила меня за рукав. - Не "что-то", а вполне конкретно. Он ненавидит отцовские картины. Ему от них плохо. Не забыли?
На это я не знал, что ответить, не знал, куда девать глаза, и тем более не мог спросить, как это кому-то может быть дурно от шедевра великого художника.
- Полиция ищет единственного человека на земле, который не способен был ее украсть.
Почему она говорит все это мне?
- Он физически не способен притронуться к картине Лейбовица.
Я только плечами пожал.
Она скрестила руки на груди и стала смотреть на машины. Мы стояли в угрюмом молчании, пока нам не предоставили столик, а Хью получил дозволение расставить свой стул. Когда взгляд Марлены обращался на Хью, она явно смягчалась и даже улыбалась слегка, вернее - верхняя губа ее слегка подергивалась, сперва я подумал, что она собирается заплакать.
- Вы решили, что это сделала я, да? - спросила она, разламывая хлебец и не слишком изящно запихивая кусок себе в рот. - Вы сказали мне "пропавший Лейбовиц". Грубовато, Майкл!
- Вас зовут Марлена Лейбовиц, и вы пропали.
- Нуда, - кивнула она.
Персиково-розовое платье шелковой простыней обволакивало прекрасное смуглое тело. Я не вынес взгляда ее влажных глаз.
- Извините за грубость, - сказал я. - Но мне эта история всю работу перебила. Я лишился своей студии.
- Ладно, - спокойно возразила она. - Если хотите знать всю правду, картину мистера Бойлана украл Оноре Ле Ноэль.
Но тут подошел официант, у Хью имелись весьма конкретные пожелания, а Марлена тем временем деликатно сморкалась.
- А теперь слушайте, - сказала она, когда вино было разлито по бокалам.
И она вновь пустилась рассказывать про то, как Оноре Ле Ноэля застигли в постели с Роджером Мартином. Доминик вышвырнула его из дома номер 157 по рю де Ренн, и он с готовностью повиновался, поскольку располагал куда более красивым домом в Нёйи. Но когда она потребовала его отставки из комитета, Оноре не уступил. До того момента Доминик считала, что комитет у нее в кармане. В конце концов, она же сама его создала. Однако стоило потребовать, чтобы Ле Ноэля уволили, и комитет уперся: мсье Ле Ноэль - величайший знаток Лейбовица и подобное решение причинит ущерб всем заинтересованным лицам. В итоге Доминик нашпиговала комитет своими приверженцами, но на это ушли годы сложных интриг, и Оноре хватило времени, чтобы ей насолить.
В 1966 году Доминик, как всегда, испытывавшая недостаток в средствах, предъявила миру шедевр позднего периода под названием "Ампер". Она выставила его на аукционе в Нью-Йорке, но "Сотбиз", памятуя о репутации этой особы, потребовали подписи комитета. Картину снова заколотили в ящик и отправили обратно в Париж. Этого-то случая и дожидался Ноэль - кто знает, может, он сам шепнул словечко в "Сотбиз" и успел убедить многих членов комитета в том, что над этим полотном поработала Доминик. Как раз эта картина оставалась нетронутой, однако Оноре считался главным экспертом, и с таким человеком лучше не ссориться: послушав его, члены комитета уже не доверяли собственным глазам. Вся история заняла не день, не два, а недели и месяцы. В раз-гар спора Доминик вошла в "Ля Куполь" и вылила на голову Оноре кувшин воды, но тем самым еще ухудшила свое положение, и в итоге комитет не признал аутентичность "Ампера", и "Сотбиз", вопреки всяким droit morale, отказались принять картину.
- Объявив "Ампер" подделкой, - продолжала Марлена, - комитет распорядился его уничтожить.
- Что?
- Картину сожгли.
- Вы смеетесь?
- Это же Франция. Поверьте на слово: таков закон. Вот почему нельзя доверять картины этим комитетам. Они обратились за помощью к полиции. Потом, конечно, правда все-таки всплыла: они сожгли подлинник. Разразился страшный скандаль.
- Сожгли Лейбовица?
- Хоть плачь, - сказала она.
- Так зачем он украл картину Дози?
Она прожевала еще кусочек хлеба и яростно закивала:
- Погодите - эта картина еще всплывет во Франции.
- Как? Почему?
- Он богат, заняться ему больше нечем. Как сумасшедший низложенный король, он пытается вернуть себе престол. Зациклился на "истории Лейбовица". Они с Бойланом оказались рядом в самолете, оба летели первым классом и разговорились. У Бойлана имеется Лейбовиц, Оноре - пиявка, присосавшаяся к вене. Глазом не успеешь моргнуть - он уже летит в Австралию. Берет с картины образцы краски (не то, чтобы он так уж аккуратно работал руками), возвращается в Париж и пишет отчет о состоянии этой работы. Отчет безумца: утверждает, что это - картина среднего периода, слегка подмазанная, чтобы придать ей вид более ценного произведения раннего периода. Почем он знает? По какому праву? Он возомнил себя душеприказчиком Лейбовица. Он - эксперт. Предлагает доказать это с помощью рентгеновских снимков, которых, однако, никто до сих пор не видел. Поверьте, Майкл, лично мне все равно. Я бы ни за что не стала портить произведение искусства. Вы дурно судите обо мне: правда, я бы ни за что этого не сделала.
И тут, к моему удивлению, Хью погладил жирной ладонью обнаженную руку Марлены, я увидел крупную слезу, повисшую на нижней реснице ее левого глаза, и тоже взял ее за руку. Что прикажете делать с моими чувствами? Где им место - на костре или на стене?
16
Марлена станет подружкой моего брата, у меня сосиски полопались, когда я сообразил, но это же не в первый раз я соображаю такие вещи раньше брата. Иногда мне хотелось врезать вмазать заехать ему, такой жестокий, так и не понял, что я был влюблен в Шлюху Алиментщицу сильнее даже, чем он. Мы вроде близнецов, в лучшем мы совпадаем. В "Бьюкенене" я положил ладонь на тонкую ручку Марлены и смотрел, как сочится влага печали из ее прекрасных глаз, такие голубые, никогда не видел, тонкие полоски ультрамарина, синева опала, Господи Боже, и все это - глаз человека.
Мясник вечно твердит, что Бога нет, и чудес не бывает, всех судит, обвинил Марлену в краже, но тут я подметил скверную усмешку на его лице, и мне стало дурно, как вообразил, чем он займется, толстому хрену его нисколько не помешает вынесенный ей без суда приговор. Художник всегда одинок, ОТШЕЛЬНИК, СВЯЩЕННИК, КОРОЛЬ, и тем не менее всегда ищет себе женщину, чтобы спрятать свою ЖИРНУЮ ИРЛАНДСКУЮ РЯШКУ промеж ее грудей. Кому не хотелось бы заснуть в аромате лаванды, исходящем от женской кожи?
Когда мы раньше жили в Сиднее, брат возил меня ПОСМОТРЕТЬ КЛАСС в Сурри-Хиллз, только сперва насмерть запугал презервативами и инструкциями, что можно и чего нельзя брать в рот. Я-то знаю побольше его, всегда знал. Девушки очень милые, БАТАРЕЕК НЕ НУЖНО, ИГРУШЕЧКА МОЯ, трое откладывали деньги, чтобы учить детей в средней школе, но Мясник всякий раз дожидался снаружи, пока я кончу. Говорил, что времени хватает, он пока посидит, подумает, но кое-какие мысли никогда ему в голову не приходили, и когда я прикоснулся к руке Марлены, мои мысли ушли в страну, для него навсегда закрытую, входа нет, ГРЕБИ ПО ДЕРЬМУ без весла.
В Бахус-Блате многих девушек звали Ма, Ва, Ла. Шутили на этот счет. Вду-Ва. Тоже шутка.