Наркотики они перевозят порой группами до десяти человек и провинившегося земляка пускают вперед, чтобы его задержали с наркотой, дабы тем самым отвлечь внимание таможни. Берут они наркотики в основном в Гонконге. И у всех в мире такое ощущение, будто с веток они слезли специально для того, чтобы торговать героином. Я, конечно, не расист, но если этих морд в городе станет больше, пойду организовывать ку-клукс-клан.
В России крепче всего нигерийские наркоторговцы укрепились в Москве благодаря лумумбарию — Университету дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Там негры крепко занялись своим делом, в результате чего схлестнулись с московской братвой, да так, что во время войны между ними славяне подожгли корпус университета. Потом негры стали исправно платить дань московской братве. Той до фонаря — детей травят наркотиками или младенцев, лишь бы баксы исправно капали.
В нашем городе рассадником этой заразы был политехнический институт. Там с давних времен имелся целый факультет для иностранцев. Политехнические науки черные как смоль братья по разуму осваивали без особой охоты, зато моментально усваивали разговорный русский: «купи хероин», «гони бабки», «ништяк», «я не фраер дешевый».
Ловить гадов надо, но, как всегда, — нет средств и людей. Каждое задержание нигерийцев сопровождается воплями, дракой, скандалом. Отборный мат по-английски и на каких-то загадочных языках диких джунглей. Ну и, естественно:
— Уй, менты! Все врут! Это провокация! — это вообще их любимые слова.
Слово «мент» — одно из первых, которому они обучаются в России.
«Провокация!» — это тоже любимое слово. «Сообщите в посольство!» — это их любимое требование, хотя посольство далеко — аж в Москве, а нигерийского консульства у нас, слава те, Господи, нет.
Или просто звучит утробный рык и вой — это ихнее, народное.
— Значит, подлечили гориллу, — кивнул я.
— Ага, — кивнул Галицын.
— Посла требовал?
— Требовал.
— И по-русски не понимал?
— Да уж куда ему… Потом, правда, разговорился. Сказал — жалко, что взяли. Как раз вверх продажи пошли.
— Почему? — напрягся я. — Потому что у азеров и таджиков городские наркоши брать героин боятся — много народу мрет. А у нигерийцев — свои каналы. Их героин — самый чистый…
— И они цены вздули?
— Да. Немножко.
— Даже негритосы знают, что отравленное зелье гуляет, — отметил я.
— Знают, — кивнул Князь.
— На, почитай, — я протянул Галицыну бумаги. — Заключение по порченому героину.
— А мне можно? — подался вперед Рок.
— Чего? А ну брысь в коридор! — прикрикнул я.
— Вот так всегда, — заныл Рок, выходя из кабинета. Галицын внимательно изучил заключение.
— Может, травленый героин таджикам достался по дешевке? — предположил он. — Не пропадать же такому добру.
— Или продали именно такой героин, чтобы свинью Моджахеду подложить.
— Чтобы разборы пошли, почему людей травит, — поддакнул Галицын.
— Так, — прищелкнул я пальцами. — Или… Картина начала складываться у меня в голове. Я изложил идею Галицыну.
— А что, очень может быть, — кивнул он. — И что это дает?
— То, что для разгадки этого ребуса нам надо зацепить по крайней мере несколько звеньев цепочки распространения таджикского «геры» в городе.
— Как ты зацепишь? К Моджахеду с вопросом обратишься?
— А что, идея, — сказал я.
— Дрянная идея, — сказал Галицын.
— Кто ищет, тот всегда найдет. Информации не хватает. Но ведь мы опера, информация — наша стихия. Прав Романов, надо палки рубить… Надо продолжать палки рубить, понимаешь… Палки — это новые источники информации. Не прав? — спросил я.
— Прав, — кивнул Галицын.
Наркотики — широкий бизнес, сегодня в нем огромное количество потребителей. Потребителя найти — нефиг делать.