Когда больше не смогу сочинять (надоест, или всё само закончится), заведу себе нетбук, возьму его в охапку, суну в карман айфон и устроюсь где-нибудь около кафе. Чтоб от ихнего вай-фая прикормиться.
Буду снимать людей на айфон. И за умеренную сумму посылать портрет по электронной почте. Если заказчику понравится.
Уличный айфонщик - поди плохо!
Haute couture
рассказывал мой покойный однокурсник Володя О.
Рассказывал знаменитый московский портной:
"В конце марта пятьдесят третьего года мне позвонили оттуда. И говорят:
- Вы знаете, Климент Ефремович Ворошилов избран Председателем Президиума Верховного Совета!
Я говорю:
- Очень приятно, но какое это имеет ко мне прямое отношение?
Они говорят:
- Ему таки надо пошить приличный костюм. Материальчик есть, настоящий инглиш. Приклад хороший: подкладка шелк, бортовка с конским волосом, пуговицы импортные. Портного нет. Вы таки согласны?
А что я мог сказать? Что нет, не согласен? Я говорю:
- Я таки согласен.
Сажают меня в машину. Машина едет, въезжает в Спасские ворота, меня ведут, приводят в комнату, показывают материал и клиента. Материал настоящий инглиш. Клиент тоже вполне.
- Здравствуйте, Климент Ефремович. Снимайте пиджачок, будем обмеряться.
Обмеряю, записываю на бумажке. Он говорит:
- А когда примерка?
Я говорю:
- Климент Ефремович, я знаю, что у вас сплошные срочные государственные дела. Поэтому я таки сошью вам костюмчик без примерки.
Он говорит:
- А получится?
Я говорю:
- Не бойтесь! Вы таки будете иметь приличный вид. А нет, вы меня расстреляете.
Он смеется.
Через две недели мне звонок. Звонят оттуда.
- Ну, как там костюмчик?
- Уже три дня как готов.
- Что же вы молчите?! - говорят.
- А я знаю, куда вам звонить? - отвечаю.
Сажают меня в машину. Машина едет, въезжает в Спасские ворота, меня ведут, приводят в комнату. Там Климент Ефремович. Достаю костюм. Он примеряет. Сидит, как на артисте! Он улыбается. Благодарит. Жмет руку. И говорит:
- А сколько я вам должен за работу?
Я говорю:
- Вы мне ничего не должны. Я просто счастлив, что Председатель Президиума Верховного Совета будет-таки иметь приличный вид! Всё, всё, до свиданья!
Меня ведут, сажают в машину, тут подбегает военный, дает конверт: от Климента Ефремовича.
Сажусь в машину, открываю конверт. Три тысячи рублей.
Ай! Председатель Президиума Верховного Совета мог-таки дать больше!"
Утренний самолет
всё прекрасно, всё так ясно..
- Что мы будем делать? - тихо спросила Саша, глядя в потолок.
- Просыпаться, - сказал Алексей Ильич. Вздохнул и добавил: - В прямом и переносном смысле.
- И всё?
- Боюсь, что да.
- Ты правда боишься? - прошептала. - Или просто так сказал?
- Неважно, - ответил он. - Юлия Кирилловна прилетает в час. В три она будет здесь. Сейчас одиннадцать.
- Я уйду, конечно, - покорно сказала Саша. - Но скажи, неужели мы будем общаться на кафедре, как будто ничего не было? Ты мне будешь говорить: принесите, сделайте, позвоните? А я буду отвечать: хорошо, Алексей Ильич, сейчас, Алексей Ильич? Так, да? Да?
- Я увольняться не собираюсь, - сказал он. - И тебе не советую.
- Хорошо, - тоненько и сипло сказала она и задрожала всем телом.
Он скосил на нее глаза. Приподнялся на локте. По ее лицу текли слезы. Двумя ручейками. Подушка потемнела. Внезапное бешенство охватило его.
- Вставай, - закричал он, садясь в постели. - Начало двенадцатого! Бегом в душ! И одеваться! И мне надо тут прибрать, следов не оставить!
- Я люблю тебя уже четыре года, - зарыдала она. - И ты это знал, знал!
- Вставай, Юлия Кирилловна скоро приедет! - нарочно жестоко повторил он.
- Она не приедет, - сказала Саша и вытерла слезы.
- То есть? - нахмурился он.
- Я ей позвонила сегодня в семь утра, на сотовый. Пока ты спал. Поймала ее в аэропорту. Я ей все рассказала. И дала послушать, что ты мне ночью говорил. Я записала на диктофон и дала ей послушать. И она сказала, что пропади ты пропадом и что я могу взять это сокровище в подарок. Леша! Она мне тебя подарила! Какая она добрая… - Саша опрокинула Алексея Ильича на спину, обняла, легла сверху, - и какой ты у меня хороший… Ты теперь мой, мой, мой…
Она покрывала его лицо и плечи мелкими поцелуями, а он смотрел в потолок и думал, что это, в общем-то, неплохо и даже очень мило. И что для начала надо попить чаю.
Когда они сидели в кухне, раздался звонок в дверь.
Кто там? Почта, заказная бандероль. Он отворил. Вошел почтальон, за ним двое крепких парней.
- Беги отсюда, сучка, - буднично сказал парень Саше и спихнул ее с табурета.
- Леша, дай ему в морду! - закричала Саша.
- И ты, козел, тоже беги, - сказал другой парень Алексею Ильичу.
Саша побежала по лестнице вниз.
Алексей Ильич побежал за нею. Догнал, уцепился за рукав.
- Не тронь меня, слабак! - зашипела она.
А снизу послышался мерный стук каблуков по ступеням. Юлия Кирилловна приехала. Всё громче, громче, громче…
Алексей Ильич проснулся. Лаборантка Саша лежала рядом.
- Что мы теперь будем делать? - скорбно спросила она.
- Просыпаться, - сказал он. - Начало двенадцатого, с ума сойти.
Дачное. Дизайн интерьера
когнитивный диссонанс…
С одним не очень близким приятелем разговариваем. Давно это было. В самом начале восьмидесятых.
- А у тебя на даче как? - спрашивает.
- В каком смысле? - спрашиваю я в ответ.
- Скромно или уютно?
Я даже удивился. Я никогда не противопоставлял уют и скромность. Скорее наоборот. Мне легче было вообразить неуютную роскошь, бессмысленный шик. Я такое видывал. В мое время такое тоже бывало.
Я сказал:
- Ну, скорее все-таки скромно. Но очень уютно! Да ты приезжай, сам увидишь.
- Да, спасибо, конечно, - сказал он. - Обязательно. Вот на той неделе буду у вас в поселке, зайду непременно.
Но видно было, что он потерял интерес. Так и не зашел.
Академик
ставок больше нет
Академик женился на аспирантке.
Конечно, его все поздравляли, трясли руку и улыбались. Даже преподнесли красивый букет и подарки: ему старинный серебряный портсигар, а ей серебряную подвеску на серебряной же цепочке. С пожеланием во взаимной любви дожить до серебряной свадьбы. Что и было оглашено на кафедральном чаепитии с большим двухэтажным тортом.
Но за глаза, конечно, недоумевали. Весь факультет шептался: слыхали, наш Три-Три женился на Верочке Федосюк! Ну, на этой, ну! Ааа! Е-мое! Совсем мужик спятил…
Только декан, в силу своего служебного положения, позволил себе заметить:
- Однако вы рисковый мужчина, Григорий Григорьевич! Не страшно? А?
На что академик натянуто улыбнулся и сказал, что это его сознательный выбор.
- Тогда поздравляю, - сказал декан. - Жалко, ставок нет и особо не предвидится. А то напишем письмецо в министерство?
- Спасибо, - сказал академик. - Пока не надо.
- Пожалуйста, - сказал декан.
Посмотрел ему вслед и покрутил пальцем у виска.
Потому что академику было двадцать восемь лет, а аспирантке тридцать пять. Он был коренной петербуржец из старинной ученой семьи, дедушка у него тоже был академик. А бабушка с другой стороны - поэтесса, подруга Ахматовой.
Аспирантка была из Новочеркасска.
Она стеснялась своих румяных щек, толстых ног и громкого голоса. Особенно рядом с ним, таким худым и тихим. Он все время курил и покашливал, глядя в окно. Наверное, там, среди мокрого питерского снега, летали его идеи и мысли. Она не понимала, что он в ней нашел. Она не знала, что ему больше нравится: чтобы она была нелепой провинциальной девицей, или заботливой хозяюшкой, или вообще не разбери чего. Ночью он смотрел на нее и говорил, что всю жизнь мечтал о такой. О какой? - спрашивала она. О такой, такой, такой! - шептал он, кидался на нее, обнимал до синяков, любил ее жарко и шумно, быстро насыщался и засыпал, откинув голову, посвистывая своим тонким интеллигентным носом.
Через год он умер от рака легких.
Родственники академика объяснили ей, что квартира у него родительская, то есть ихняя, а все имущество приобретено до брака. Она, конечно, могла начать судебный спор, декан факультета ей очень советовал, но она махнула рукой, бросила аспирантуру и уехала к себе в Новочеркасск. Устроилась лаборанткой на кафедру в политехническом институте.
Иногда, после кафедрального чаепития, пропустив рюмочку сладкого вина, она закуривает сигарету, кашляет с непривычки и рассказывает аспиранткам, как жила в Петербурге и была замужем за академиком.
Слушают вежливо, но вопросов не задают.