В первых числах января
рассказ моего приятеля…
Мой товарищ NN рассказывал:
"Была у нас на курсе девочка по прозванию Бледная Клара. Из Вильнюса. Удивительно некрасивая, с бескровным лицом, белесыми волосами, бесцветными глазами и острыми клычками. Хотелось потрогать их пальцами, ощутить легкий укол.
Однажды я позвонил Бледной Кларе (была куча общих друзей-подруг, и на квартире одной такой подруги она проживала в тот момент) - позвонил и сказал: "Кларочка, не откажи в любезности, мне сегодня, представь себе, негде ночевать". Что было отчасти правдой. Она сказала: "Пожалуйста, но ко мне должна зайти приятельница с кавалером, но это ничего".
Ничего так ничего, я прихожу, мы пьем чай, и получается интересная штука: у меня были чудесные женщины, умницы и красавицы, и со всеми я расходился. Но вот сидит передо мной Бледная Клара, похожая на утопшую ундину, тихая, неважно одетая, - и душа моя переполняется желанием и нежностью. "Клара, - говорю я ей. - Ты мне очень нравишься. Ну иди сюда, ну скорее…" "Ты уверен?" - спросила она. Я схватил ее за руки и зашептал слова любви. Вот оно, счастье мое, с вялыми локонами вдоль бледных щек. С острыми зубками и толстыми ножками.
Но тут раздался звонок. Гости пришли. Какой-то красавец, а с ним - звезда и чудо нашего факультета Галя Z. Прекрасная, как я не знаю кто. Я неожиданно для себя стал задирать ее кавалера. Он сносил мои грубые шутки терпеливо. А Галя хохотала и сверкала зелеными глазами. Но вот гости ушли. Я пересел от стола на диван, потом улегся, закинув руки за голову. В окне было видно, как усы троллейбуса искрят по проводам - был сырой январь, буквально первые числа. И я почувствовал, как все мои нежные мысли про Бледную Клару исчезают. Мне стало стыдно. Особенно когда она вошла, села рядом, а потом прилегла и стала ко мне принеживаться.
- Кларочка, - сказал я. - Прости меня. Я говорил разные слова. Не обращай внимания.
- Ладно, - сказала она. - Полежим тихонько. Слушай, что я могу для тебя сделать? Ты мне тоже нравишься. Ну, не тоже, а просто. Давно нравился. Ну, говори, говори.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Тогда вот, - сказал я. - Тогда завтра позвони Гале Z и скажи, что я в нее влюбился. Что я хочу на ней жениться.
- Я обещала, - сказала она. - И я сделаю. Ну, встали… Или поспишь?
- Встали, - сказал я.
Через два дня Бледная Клара позвонила и спросила, под каким соусом устроить мне встречу с Галей. Соус нашелся - какие-то редкие книги. Галя пришла за этими книгами ко мне домой. И ушла через тринадцать месяцев. Но это уже другая история.
А недавно я встретил своих вильнюсских друзей и спросил про Бледную Клару. Оказалось, она потом вернулась в Вильнюс, а там познакомилась с каким-то пожилым и хворым шведом. Обвенчалась с ним, поехала в Швецию, скоро овдовела, немножко преподавала, потом вышла на пенсию и теперь живет тихой шведской старушкой то ли в Упсале, то ли в Гётеборге. Странная штука жизнь", - вздохнул мой приятель NN.
- Ничего странного, - сказал я. - На себя посмотри: тихий московский старичок.
Он засмеялся, но несколько принужденно.
Паша Каграманов
там, за облаками
Ребята сказали, что умер Паша Каграманов, вслух произнес Сидоров. Он был один дома, он поздно встал и ходил по квартире в халате, потому что вчера была сдача номера, а сегодня - день отдыха.
Хорошая фраза, подумал он. Нет, плохая. Как это - ребята сказали? Хором подошли и сказали? Или по очереди подходили и говорили? Не годится.
Однако надо было найти нужную форму для этого сообщения. Строго и без надрыва.
Потому что Паша Каграманов - это была выдумка. Старый школьный приятель, который вдруг возник в одной компании, милый парень, научный сотрудник в каком-то техническом НИИ, холостяк, живший на окраине Москвы, душа-человек, собирал старых друзей чуть ли не каждую неделю. Веселую чисто мужскую компанию.
Вымышленный Паша Каграманов появился в жизни Сидорова именно тогда, когда в редакции появилась вполне реальная N, внештатный сотрудник отдела культуры: быстрый и безоглядный роман. Сидоров просто голову потерял, но все же ему хватило ума сочинить себе вот такое прикрытие.
Несколько лет Паша Каграманов рос по службе, защищал диссертацию, устраивал новоселье и часто звал к себе на дачу с ночевкой.
Время сеять, время жать, время собирать в житницу - вот и для юной N настало время молоть муку и печь хлебы, кормить ребенка маленькой смуглой грудью и развязывать ремешки сандалий на пыльных ногах мужа, но на эту последнюю роль Сидоров никак не годился. Они расстались трезво, без попреков и обид, что бывает редко.
Вчера и расстались. Осталось распорядиться судьбой Паши Каграманова.
У Сидорова от этих мыслей разболелась голова. Он вышел пройтись. Ноги сами привели его на Ваганьково, поскольку жил он на Пресне.
У ворот стояла небольшая толпа: старушки с цветами и фруктами на шляпах, пожилые дамы в ортопедической обуви, девицы в толстых очках, молодые люди с редкими бородками и дети в белых рубашечках.
Подъехал катафальный автобус; гроб вытащили и поставили на тележку. Все собрались вокруг. Тележку повезли вглубь кладбищенских аллей. Толпа тронулась. Там еще был громадного роста азиат в просторной рубахе и барашковой шапке - надо полагать, духовное лицо. Его все время пропускали вперед, а он замедлял шаг - не хотел идти во главе процессии.
Сидоров подошел к нему и, поборов неловкость, спросил, кого хоронят, не Каграманова ли?
Тот покачал головой и назвал короткую незнакомую фамилию.
- А Каграманова завтра хоронят, - вдруг сказал подвернувшийся сбоку кладбищенский мужичок. - На седьмом участке. Уже могилку отрыли. Похороны будут - вы что! Два оркестра, сто венков! Пал Львовича все уважали!
Вечером жена спросила Сидорова, отчего это он такой мрачный.
- Паша Каграманов умер, - сказал он и уставился в угол, чтоб не заплакать. - Молодой мужик, черт знает что…
Гитара Мадонны
транскрипция
Городок был маленький, но лучше деревни, потому что в нем была тарная фабрика, школа, продмаг, универмаг и целых три столовых: трест питания "Ромашка".
Антонина Чугаева по прозванию Тося Чугун там работала уборщицей и судомойкой, ей было семьдесят два, но ее не увольняли, потому что крепче ее не было бабы в городке. А ее муж Саша был на пенсии, он был раньше техник на тарной фабрике. А совсем раньше они были покорители целины, и вот потом вернулись. Но не в родную деревню, а сюда.
Тося Чугун приходила домой поздно; Саша встречал ее ужином. Она молча съедала макароны с мясом, выпивала полстакана портвейна и шла посидеть на крыльце, взяв с собой гитару; это ей на целине подарили. Тося перебирала струны и тихо бурчала:
Ехали на тройке, хрен догонишь,
А вдали мелькало, хрен поймешь…
Мимо пробегала повариха Мадина Мадоева, которую дразнили Мадонной за большую грудь и белую прическу.
- Чугунка, поиграй, а я спою! - кричала Мадонна Тосе.
- Беги давай, блядь нерусская! - кричала Тося Чугун. Мадонна убегала, хохоча. Тося сидела в обнимку с гитарой до темноты.
- Тося, - в один такой вечер вдруг позвал ее Саша из дома. - Помнишь, у нас сыночек был? В Иртыше утонул…
- Чего это ты вдруг вспомнил? - спросила Тося, входя в комнату. Саша лежал одетый на кровати.
- Как его звали-то? - просипел Саша.
- А тебе зачем? - обозлилась Тося.
- Я помираю, - сказал Саша и помер.
Тося и побежала к соседям звонить в "Скорую помощь". Потом вернулась. Саша лежал на кровати. Она вышла во двор.
- Чугунка! - крикнула ей Мадонна. - Чего не играешь?
Тося схватила с земли камень и кинула в нее. Попала по ноге.
После похорон были поминки, пришли из "Ромашки" и два старика с тарной фабрики, все в костюмах, пили за вечную память.
Вечером все ушли, и стало скучно. Теснило в груди. Тося выпила еще, прихватила гитару и пошла на крыльцо. Темнело. Какая-то фигура болталась во дворе.
- Эй! - крикнула Тося. - Поди сюда или мотай отсюда!
Фигура приблизилась. Это была Мадонна в темном платьице. Тося вспомнила, что она ее одну не пригласила на поминки, хотя они работали вместе.
- Извини, забыла - сказала Тося. - Забегалась. Горе такое, потеряла друга жизни. Заходи, налью. В дом иди, бери бутылку, тащи сюда.
А сама перебрала струны и громко запела:
Ехали на тройке, хрен догонишь,
А вдали мелькало, хрен поймешь…
- Какая у вас гитара красивая, - сказала Мадонна.
- Возьми себе, - сказала Тося Чугун. - У нас сыночек был. Восемь лет было. Утонул в Иртыше.
- А как его звали? - спросила Мадонна.
- Отвяжись! - закричала Тося Чугун и вдруг повалилась с табурета.
Но никто ни разу не спросил, откуда у Мадонны такая хорошая гитара. Хотя она играет на ней и поет разные песенки. "Браво, Мадонна!" - кричат ребята. А она трынькает ногтями по струнам и раскланивается.