К
исчезновение
Один раз на даче - уже после папиной смерти - я нашел целую пачку писем к нему. От какой-то женщины. Она подписывалась буквой К.
Я вспомнил, что у папы на руке была татуировка - именно буква К.
У него был еще бледный якорь на другой руке. Я, когда был маленький, несколько раз спрашивал у него, что значит эта буква. Но он смеялся и ничего не рассказал.
Эта самая К. обращалась к папе: "дорогой Ви!" То есть Витя.
Письма были написаны летом 1937 года. То есть моему папе было 23 года. Столько же, сколько мне, когда я их читал. Они были очень интимные. Даже слишком. Тридцать седьмой год в них никак не отразился. Но меня поразила их взрослость. Этой самой К. было явно меньше лет, чем ему. Она писала что-то вроде: "Ты ведь старше меня, и сможешь понять (решить, посоветовать, отвечать)". Но это были письма совершенно взрослой женщины совсем взрослому мужчине. У них что-то не ладилось. Она жаловалась ему на него же: странно и жалко.
Мне было неловко читать. И я не стал дочитывать. Завязал их веревочкой, как были, и положил в ту же коробку на дно ящика письменного стола.
Потом, лет через пять, я решил все-таки их прочитать. Залез в ящик - а их там нет. Обыскал все, что мог. Нет нигде. Спросил маму. Она подняла брови: "Какие еще письма?" Я попытался объяснить. Так, окольными словами. Она сказала: "Не знаю, не знаю. Ты что-то выдумываешь".
Однажды, еще лет через пять, режиссер Инна Александровна Данкман сказала мне:
- Хочешь, расскажу тебе про твоего отца, про все его приключения?
Я сказал:
- Конечно, пожалуйста!
Она сказала:
- Давай не сегодня, ладно?
Довольно скоро Инна Александровна заболела и умерла. Потом моя мама умерла.
И некого спросить, где эти письма и кто была эта К.
Время писем
песочные часы
Была еще одна ужасная история с письмами. В сыром дачном сарае я нашел сумку, а в ней письма папиного троюродного брата - прекрасно помню его узкий красивый почерк. Фиолетовыми чернилами адрес, и обратный адрес. На штемпелях - сорок восьмой, сорок девятый годы. Усевшись на сломанный чемодан, я вытащил из конверта первое письмо - боже! Бумага была пуста, чиста. Второй, третий, десятый, двадцать пятый конверт - то же самое. Сон какой-то. Серая пористая бумага. И слабые синеватые следы на ней.
Скоро я понял, в чем дело. Конверты дядя надписывал крепкими чернилами (наверное, на почтамте) - а сами письма писал слабым химическим карандашом. Две зимы в сыром сарае - и все слиняло.
Я помнил, конечно, пугающие часы без стрелок в "Земляничной поляне". Но, доложу я вам, вытаскивать из надписанных конвертов пустые странички - тоже страшновато.
Да, господа, я еще жил в эпоху писем. У меня целый чемодан корреспонденции. Письма отдельные, по разным случаям, и письма сериями: с некоторыми людьми я постоянно переписывался. Например, с одним поэтом-переводчиком, на литературные темы. С моим факультетским товарищем Сашей Алексеевым (ныне покойным, увы): он на втором курсе уехал по обмену учиться в Лейпциг, и мы написали друг другу целый том всякой всячины. Он из моих писем действительно сделал том - переплел их. А я его письма держу в конвертах, но в порядке. Это я про большие серии говорю - были и поменьше. Мамины письма и папины. Письма от друзей мне на отдых и от них с отдыха. То есть не могли прервать общение даже на три недели. Письма от девушек, но немного. А также деловая переписка.
Нет, я не спорю, e-mail - это очень удобно, быстро и вообще прекрасно. Но что-то было особенное в бумажных письмах. Одна девочка написала мне с юга. В конверте оказались три песчинки. Много ли надо, чтоб вообразить, как она лежит на пляже, и дописывает письмо, и складывает его, и тонкий белый песок сыплется на бумагу с ее смуглого запястья. И сойти с ума. На три минуты. По числу песчинок.
1. Пятый в мундире
тема с вариациями.
Всего их было шесть. В программке так и было написано: шестеро в мундирах. Его фамилия была пятой: В. Крутилин. Витя Крутилин, боже ты мой…
Марина училась с ним в одном классе, все десять лет, но они не дружили. Она была отличница с толстой косой, мама врач, папа бухгалтер. А у него отец был дипломат, а старший брат - оператор на "Мосфильме". Кажется, вообще ни разу слова друг другу не сказали. Хотя нет. Один раз был, смешно вспомнить. Он в десятом классе снялся в кино, в роли чьего-то сына: крохотная, но настоящая роль, со словами и переживаниями. Он пригласил в Дом кино весь класс - в воскресенье в час дня был общественный просмотр. После фильма все подходили к нему и поздравляли. Она тоже сказала, что ей понравилось, как он сыграл. Он пожал ей руку и сказал, что очень рад. Рад, что именно ей понравилось. Что он имел в виду?
А в понедельник одна девочка рассказала, что они потом пошли к Вите, посидеть в своей компании. А потом он пошел ее провожать. "Слава богу, мои были на даче до понедельника", - небрежно сказала она и замолчала. Но Марина ее ни о чем не расспрашивала.
Она посмотрела на сцену. Эти шестеро в мундирах что-то символизировали. Вроде жестокой авторитарной власти. Небогатая метафора, однако. Снова заглянула в программку. А. Лесков, В. Аркин, Б. Садовский, Э. Вихор, В. Крутилин. С ума сойти. И еще М. Барчук. Витя Крутилин, с ума сойти…
В антракте пошли в буфет. Муж усадил Марину за столик и пошел к стойке. Она глядела на красивую широкую спину мужа и думала, что пятый в мундире - это, конечно, смешно, но все равно лучше здесь играть пятого в мундире, чем Гамлета - в передвижном райдрамтеатре. Ничего страшного. Все образуется. Дай ему бог.
Подошел муж, неся полный поднос и две бутылки пепси.
- Пепси? - возмутилась Марина. - Гадость какая. Что с тобой? Принеси минералки, сока, не знаю…
Муж пошел к буфету, смешался с толпой. Марина посидела недолго, съела тарталетку и отправилась в зал на свое место.
Муж прибежал, когда уже гасили свет.
- Ты где была? - зашептал он. - Я обыскался, я принес сок…
- Началось уже! - огрызнулась она. - Сиди тихо.
И уставилась на сцену. Он прикоснулся к ее локтю, она отдернула руку. Он обиженно вздохнул - для нее, чтоб она слышала, - а сам тихонько улыбнулся. Ему нравились эти непонятные приступы злости, потому что потом она просила прощения, иногда даже плакала, и любила его особенно сильно. Виновато, покорно и нежно.
Тем более что детей отправили на все каникулы в Австрию. С обеими бабушками.
2. Расследование причин
дополнение к предыдущему
"Слава богу, мои были на даче до понедельника", - небрежно сказала она и замолчала. Но Марина ее ни о чем не расспрашивала.
Потому что она знала точно: даже если бы он вдруг пригласил ее в гости, просто так, за компанию, - все равно провожать бы не пошел. А если бы пошел - ну вдруг, ну представим себе, - она бы его к себе не позвала. Потому что папа тут же стал бы знакомиться и спрашивать, чем молодой человек увлекается, и в какой вуз собирается поступать, и этак ненароком - кто его родители, где работают и так далее. А тут мама с чаем и вареньем пяти сортов в пятисекционной вазе. Клубничное, сливовое, черносмородинное, райские яблочки с веточками, и коронный номер - изумрудное крыжовенное с вишневым листом, так называемое царское. "Зачем эти допросы?" - бесилась Марина после таких встреч и бесед. "Должен же я знать, с кем общается моя единственная дочь?" - подмигивал папа.
Папа, зам начальника ПЭО, то есть планово-экономического отдела завода имени Тевосяна, и мама, врач медсанчасти того же завода. На работу и с работы ездили вместе. Папа всегда был замом. Зам главного бухгалтера на одном заводе, зам главного экономиста на другом, и вот теперь - зам начальника ПЭО. Его хотели назначить начальником этого ПЭО, но он отказался, потому что метил в замы начальника ПЭУ - уже не отдела на заводе, а управления в главке. Это сорвалось, но папа даже гордился. "Если бы я ходил перед ними на задних лапках, я давно уже был бы замминистра!" - надменно говорил он. "А почему тогда не министром?" - думала Марина. Юлий Цезарь наоборот. В Риме, но вторым.
Все вечера родители были дома. Если в кино или в гости, то всей семьей. Но допустим, они уехали на дачу к папиному брату, что случалось раз в год. Предположим невероятное, несбыточное - ее оставили ночевать одну в пустой квартире, и вот он пошел ее провожать, они стоят у подъезда, потом в подъезде, потом у дверей - но нет! Не надо! Потому что дома тюлевые занавески, сервант с парадной посудой, семейная фотография над диваном и большой фарфоровый кролик на пианино, настоящий Копенгаген… А в ванной сушатся на натянутых лесках ее беленькие блузочки.
Потому что девушку украшают не наряды, а скромность и аккуратность.
Она это хорошо запомнила. Так хорошо запомнила, что с первой стипендии купила себе американскую футболку с жуткой переводной картинкой. А когда поехали на картошку, в первую же ночь дала первому, кто обнял.
Теперь у него небольшой лесоторговый бизнес.
А дети в Австрии. С обеими бабушками.