– Что вы так кричите? – растерялась Анна, – И не хамила я вам вовсе, просто про образование спросила. Разве это преступление? Это вы мне сейчас хамите, а не я.
– Все! Баста! – окончательно разошелся Василий, – Можете мне больше не звонить! Ждите, когда ваш трухлявый дом рухнет вам на голову!
После этих слов он бросил трубку, оставив Анну пребывать в полном недоумении и расстройстве чувств. "Вот тебе и соотечественник, – обиженно думала она, – наорал, нагрубил, и в результате бросил трубку". Она даже всплакнула от обиды, но совсем недолго, так как ее совершенно неожиданно отвлекли от этого занятия.
– Хозяйка! – услышала она зычный мужской голос и обернулась. – Пани Морозова! – продолжал ее звать пока невидимый за деревьями посетитель.
– Я здесь! – отозвалась она, удивленно разглядывая появившуюся из зарослей рослую фигуру в рабочем, темно-зеленом комбинезоне.
– Здравствуйте, – приветливо сказал мужчина, подходя ближе, – я Веверка, сантехник.
– Пан Веверка! – радостно выдохнула Анна, и слезы тут же высохли у нее на глазах.
Дефицитный и долгожданный мастер оказался весельчаком, работал с шутками и прибаутками, что-то напевал себе под нос и совершенно незаметно, быстро и ловко делал свою работу. Уже вскоре у Анны появились нормально функционирующие ванная комната и туалет. Остальные два санузла за ненадобностью были пока заблокированы. Сломанные краны он, экономя ее средства, до основного ремонта заглушил. Еще за четверть часа подключил и настроил бойлер.
– У меня будет горячая вода? – не веря своему счастью, спросила Анна.
– Будет, будет, конечно, – улыбался мастер в ответ. – Только без электрика вам все равно не обойтись, придется звать.
– Я бы рада, но пан Павелка все время занят.
– Ничего, – успокоил сантехник, – я с ним договорюсь, думаю, он найдет время для вас.
– Спасибо, – от души поблагодарила Анна, – я так рада, что вы приехали. Значит, вы закончили свой прежний заказ?
– Заказ? Нет, еще не закончил. Там еще на месяц работы, но Адам позвонил, сказал, что тут полная катастрофа, русская пани совершенно не имеет возможности жить в своем доме, воду носит от соседей в ведрах.
– Адам? – удивилась она и уточнила, – Адам Свобода?
– Ну да, он самый.
– Вы его знаете?
– Еще бы не знать, я ведь его вот таким маленьким, как две моих ладони, в костеле крестил. Мы с его отцом вместе росли, соседями были и до сих пор дружим, на рыбники ездим по воскресеньям, если погода и жена позволяют, – со смехом сказал пан Веверка и лукаво подмигнул ей.
– Понятно, – улыбнулась в ответ Анна, и про себя подумала, что в этих краях видимо так: все или друзья, или родственники, или родственники друзей, или друзья родственников. И в первую очередь спешат помочь тем, кто причислен к этому широкому, но все же очерченному кругу, а планы и расписания составляют для тех, кто за его границами. Ей, иностранке, каким-то чудом удалось попасть в число избранных, поэтому вода у нее будет сегодня, а не через месяц.
На следующий день Анна прямо с утра села на автобус и привезла свои вещи из отеля, и уже почти не удивилась, застав у своей калитки темно-синий фургончик электрика пана Павелки.
Всю неделю Анна с упоением работала над новым романом, убиралась в доме, возилась в запущенном цветнике, готовила себе вкусные завтраки и ходила обедать и ужинать в крошечный ресторанчик неподалеку, где все знали друг друга с рождения, и где почти сразу с ней стали здороваться как со старой знакомой.
Она собрала яблоки и сливы в саду и сушила их на противне в духовке, чувствуя себя рачительной и ответственной хозяйкой. По вечерам она часто сидела на скамейке под сосной, слушая звуки засыпающего леса. А в плохую погоду поджав ноги и закутавшись в плед, смотрела из глубокого уютного кресла в окно на пробегавшие вдалеке, у самых гор игрушечные красно-белые вагончики местной электрички.
Василий напрасно пугал ее своими ужасными прогнозами. Дом остался стоять, как стоял, и даже более того: подвал действительно просыхал сам собой, хотя еще не окончательно, но уже вполне заметно.
И на восьмой день она позвонила Адаму.
***
Их рабочие отношения складывались весьма непросто. Куда девалась обычная вежливая и улыбчивая сдержанность.
– Ты ничего не понимаешь! – кричал он.
– Нет, это ты ничего не понимаешь! – кричала она ему в ответ.
– Ох, эти бабы! – возмущался он на чешском, в бессилии воздевая руки к небу.
– Мужлан корявый! – ругалась она по-русски.
Первый месяц они практически постоянно спорили: до хрипоты, до гнева, до обиды, до хлопанья дверьми. Анна сердито краснела и топала ногой, настаивая на своем мнении. Говорили, каждый на своем языке, поэтому частенько больше догадываясь о смысле, чем полностью понимая его, но даже этого было достаточно для их диалога. Адам переубеждал ее вначале спокойно, аргументированно, затем, постепенно теряя терпение, тоже начинал злиться и, в конце концов, махнув рукой, уходил не прощаясь, бухнув дверью напоследок.
Анна остывала, пугалась, что он больше не вернется, и ее снова будут мучить своими мутными обещаниями нерасторопные строители, корила себя за несдержанность, то порывалась ему звонить, то в отчаянии бросала трубку. И когда он появлялся рано утром у нее на пороге, как всегда бодрый, приветливый и улыбающийся, как ни в чем ни бывало, она, измученная сомнениями и переживаниями, была действительно счастлива. Но это ее радостное состояние длилось только до нового спора.
А спорили они по любому поводу. Анна никогда не занималась строительством и ремонтом, но прочитала кучу разномастных журналов и статей в Интернете, и стала полагать, что полученные знания вполне могут заменить ей недостающий опыт, и позволить дискутировать вопросы реконструкции с Адамом чуть ли не на равных.
Каждое его предложение она автоматически принимала в штыки, не сомневаясь, что он движим только поиском своей выгоды. И потребовалось немало времени, чтобы она смогла признать, что он делает как лучше и выгоднее для нее, довольствуясь сам лишь своей ежемесячной обговоренной оплатой.
Они давно были на "ты".
Уже на второй день знакомства он сказал ей:
– Можешь мне "тыкать".
Она лишь чуть кивнула в ответ. Анна не переносила никакого панибратства и практически ни с кем, кроме самых близких, не была на "ты".
– А я? Я тоже могу, да? – не отставал он. Она снова с неохотой кивнула, уверенная, что до этого дело точно не дойдет.
Но она и сама не заметила, как стала звать его просто по имени, и откликаться на его короткое и какое-то ласковое "Ани".
Он предлагал реставрировать старую люстру. Анне она казалась полной рухлядью. Он настаивал на замене радиаторов. Она находила, что старые вполне жизнеспособны и даже по-своему милы. Он советовал восстановить витражи, она их считала скучными, простоватыми и не представляющими художественного интереса. Он убеждал устанавливать только деревянные окна, ее устраивал более привычный и демократичный пластик.
Сложнее всего дело обстояло с верандой. Анна никак не могла дать добро на ее снос. В ее голове не могла уложиться мысль, что для улучшения нужно что-то разрушить. Разруха никак не могла способствовать переменам к лучшему. Зачем отказываться от того, что уже есть? Веранда, пусть и покосившаяся, но ведь уже была, существовала, Анна ею владела, а Адам утверждал, что это совершенно неправильная постройка, не подходящая к дому по стилю, некачественная и полностью убыточная.
Анна сдалась только тогда, когда в гостях у пани Клаусовой случайно увидела ее детское фото на фоне старой виллы с детьми тогдашних хозяев. Никакой веранды там и в помине не было. А Йитка окончательно все разъяснила.
– А вот с той стороны раньше проходила дорога, – говорила Анне по-английски Йитка, тыча хорошеньким, но покрытым по последней моде жутковатым черным лаком пальчиком, в рассохшуюся до трещин фотографию, – давно, еще, когда дом принадлежал старому фабриканту. Но потом, при русских коммунистах у него все отобрали и национализировали. Земли, где были поля и сады, поделили на куски и раздали людям. Так получилась целая улица.
Не говорившая на английском пани Клаусова, тем не менее, уловила смысл и вклинилась в разговор.
– Йитка, ну как ты говоришь? Что ты говоришь? Пани Морозова может тебя неверно понять и обидеться, а мы ведь ничего против русских не имеем, – упрекнула она внучку и виновато улыбнулась Анне, словно извиняясь перед ней.
Она волновалась, чтобы новая соседка не приняла ничего на свой счет и их отношения не испортились еще в самом начале. А в Чехии до сих пор между словами "русский" и "коммунист" по умолчанию стоит знак равенства. Поэтому во избежание обид, некоторые слова из прошлого стараются употреблять пореже и с мудрой осторожностью. Чехи каким-то чудесным образом забыли, что коммунисты в их стране были свои собственные, отечественные, а не импортированные из России. Там этого добра было много, но в основном для внутреннего потребления.
Анна молча улыбнулась в ответ и кивнула головой, мол, все в порядке, меня такие слова не задевают. Пани Клаусова едва слышно с облегчением вздохнула.
Йитка непонимающе посмотрела на бабушку и на Анну, и слегка приподняла в удивлении светлые брови. Она была из другого поколения, более молодого и мало интересовавшегося историей, и вовсе не находила в своих словах ничего обидного. Их новая русская соседка, по слухам, известная писательница, была молодая и современная. А коммунисты существовали в каком-то необозримо далеком прошлом, как, впрочем, и все остальное, бывшее прежде ее рождения. И что же их могло связывать? Йитка хмыкнула, пожала плечами и продолжила свой прерванный рассказ.