Лежа на узком топчанчике, Анна Карповна вспоминала и о своем воспитаннике Артеме. Она, конечно, много для него сделала, но и этот мальчик, рожденный, наверное, в любви, тоже немало для нее сделал. В тяжелые годы одиночества наполнил ее жизнь смыслом, помог ей дождаться в добром здравии Александру… А без него как бы она пережила фронтовые годы? Его родители говорят на разных языках и в прямом, и в переносном смысле, а мальчуган растет вон какой славный! Она любит его как родного, это чистая правда. И он отвечает ей пылкой любовью, она для Артема абсолютный авторитет, и радость, и надежда, и тыл перед нападками родной матери, увы, не отягощенной ни большим умом, ни добрым сердцем. Не случайно он ни разу не назвал ее мамой, а все – Надя и Надя.
Лежа без сна, но с закрытыми глазами, потому что луна светила слишком ярко, Анна Карповна думала и вспоминала о многом. Вспомнила и о том, как струилась тень пирамидального тополя, падающая через всю их графскую усадьбу. Вспомнила и Пашу, и Дашу. Где они? Уплыли за море? Как разломилась вся их жизнь в Гражданскую войну. Как страшно разломилась. И ведь говорилось тогда и до сих пор говорится, что все ради народа, ради его светлого будущего. И кто дорожит народом? Он даже сам собою не дорожит, наш великий народ. Почему? Потому что привык за века, что он всего лишь расходный материал. В революцию и Гражданскую войну так и говорилось: "пустить в расход", что означало "расстрелять". Наверное, если сосчитать всех безвинно убиенных в России только за первые пятьдесят лет XX века, то получится целый большой народ. Например, как если взять и убрать с лица земли всю Францию. Анна Карповна не знала цифр, но смутно догадывалась, что это именно так. Только к концу XX века ее дочери и внучке историки предъявили 27 миллионов погибших в Великую Отечественную войну 1941–1945 годов. А война 1914–1918 годов, о которой теперь ни слуху ни духу, как будто ее и не было никогда? А братоубийственная Гражданская война? А голод 1921-го? А голод 1933-го? А голод 1947-го? А раскулачивание, расказачивание? А замученные в неволе: от Соловков до тайги и тундры, от Сибири и Заполярья до безводных пустынь Средней Азии? Советская власть не вечна, но дело не в одной лишь власти. Придет другая, и что, народ перестанет быть для правителей расходным материалом? Вряд ли. Почему-то Анна Карповна думала так всегда: "лучше не будет".
Анна Карповна умостилась спать на узком топчанчике, а Александра и Ксения лежали на большой кровати "валетом", каждая под своим одеялом. Они тоже не спали, хотя и не переговаривались между собой, делали вид, что спят.
Ксения думала о том, как они встретятся с Адамом. Как же это возможно? И до чего великодушна Александра! Ксенина бабушка преподнесла ей много истин, и в том числе эту: "Хочешь рассудить о человеке в тяжелой ситуации, самое простое и правильное – поставить себя на его место, и тогда тебе станет виднее". Мысленно Ксения попыталась поменять себя местами с Александрой и поняла, что, наверное, она не отдала бы своего Адама. Стыдно, конечно, но не отдала бы… А Саша готова отступиться… Ксения в первый раз подумала об Александре "Саша" как действительно о родной сестре. Нет, она, Ксения, точно бы не отдала. Правда, есть Адька и Сашка, и Александра не хочет идти против них, вот в чем дело. Какое счастье, что у нее есть детки, какая сила! Ей вспомнились плывущие в предутреннем тумане домишки ее родного поселка, бесконечно длинная стена заводского забора из белого силикатного кирпича, вспомнилась красавица тетя Глаша, так нелепо ушедшая из жизни, вспомнился и дружок ее детства альбинос Ванек, погибший в неравном бою за ее, Ксенину, честь. Господи, неужели ей суждено воссоединиться с Адамом?! Невообразимо… Какая отчаянная Александра, какие отчаянные у нее фронтовые друзья!
Ущербный диск луны горел так ярко, что его мертвенный свет бил в глаза, и Ксении вдруг пришли на память стихи, которые читала вслух бабушка. Она знала на память много стихов, в том числе и, как говорили в школе, "упадочного поэта" Сергея Есенина:
А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам,
А Русь все также будет пить,
Плясать и плакать под забором.
Может быть, Ксении пришли на ум именно эти строки оттого, что за стеной в кочегарке глухо слышались хмельные голоса, и среди них особенно явственно фальцет всегда пьяненького дяди Васи, который задавал собеседнику третий извечный русский вопрос: "Ты меня ув-важаешь?!"
А Александра тем временем тупо думала об одном и том же: если она беременна, то от кого? Если бы от Адама! Но по срокам рано. Значит, будет дочь Ивановной, а не Адамовной. Она почему-то была неколебимо уверена, что родится у нее дочь. Что ж, если будет Ивановна, то оно и к лучшему… Хотя почему? Да хотя бы потому, что есть Ксенины и Адама двое детишек! А вдруг все это чепуха, вдруг она просто отравилась чем-то, что-то не то съела, – вот и тошнит, вот и мутит. При этой мысли ей стало совсем не по себе: только не это, нет, нет и нет! Пусть от Ивана. Если она и понесла, то фактически чуть ли не на сто процентов от своего Ванечки-генерала. Хороший он человек, и ее любит… Да и она почти любит его, а будет дите – все укрепится.
Почему вдруг в сентябре, накануне Ашхабада, она скоропостижно расписалась с Иваном?
Почему вдруг? Да потому, что это произошло как бы независимо от ее воли, но не против ее желания. Женская логика? Может, и женская (увы, не худшая из логик), но противоречий тут по существу не было. Поездка на розыски Адама, знакомство в поселке с Ксенией и ее синеглазыми малышами вроде бы определили все навечно, а встреча с Адамом, как казалось тогда, могла только присниться. К тому же мама говорила изо дня в день, как ей хочется внуков, какой хороший Ванечка-генерал, да и красивая Нина все твердила про Ванечку. И самой Александре был он тогда неизменно приятен и дорог, почти как родной. И все-таки лавину обрушила Нина, можно сказать, по воле случая. В сентябре старший сынок Нины, доставшийся ей от фронтового мужа генерала, пошел в школу, и там Нина познакомилась с начальницей загса, которая привела в первый класс свою дочку. Фронтовичка Нина была человеком действия: она взялась подвезти новую знакомую на своем трофейном "Рено" к загсу, а по дороге они договорились, что завтра к вечеру, после работы, "распишут чудную пару". Так оно и случилось как-то само собой, без специальной подготовки, экспромтом. После загса Нина, ее муж генерал, Александра и Ванечка в генеральском мундире поехали в Елисеевский гастроном, а оттуда к Анне Карповне в "дворницкую". Никогда прежде не видела Александра свою маму одновременно такой помолодевшей, такой счастливой, такой гордой, как в тот дивный сентябрьский вечер. Когда около полуночи они все уезжали от мамы, она придержала дочь за порогом "дворницкой" и горячо шепнула ей на ухо: "Спасибо тебе".
Александру продолжало мутить, и она не могла смотреть без отвращения на зло горящий лик ущербной луны. От одного только взгляда на зеленовато-медную дольку лунного диска тошнота прямо-таки подкатывала к горлу. Хорошо, что вечером вдруг пришел новый вестовой Ванечки-генерала. Пришел этот испуганный рыжий парнишка и расставил все точки над i.
Хорошо-то хорошо, но ее так и подмывало столкнуть лежащую рядом Ксению с кровати. Стыдно до слез, но подмывало ужасно. Наверное, из-за этой ущербной, тошнотворной луны в окошке над головой…
Все трое уснули почти одновременно. Уснули, чтоб встретить новый день с новыми силами и новыми надеждами. А краешек ущербной луны сдвинулся по небосводу и больше не светил в окошко, не мешал им спать.