- Он не хочет выходить? - спросил Стивен, отчасти с надеждой.
- Нет-нет, он пойдет с тобой, - ответила она, со знанием дела запихивая ребенка в куртку и затем усаживая на пол. Засовывая его ноги в "веллингтоны", она остервенело твердила, как заклинание: "Если ты думаешь, что я позволю тебе лишить меня этой несчастной пары часов в неделю, когда весь дом в моем распоряжении… единственное время, когда я могу поговорить по телефону, да хотя бы просто вымыть голову… У тебя и мысли такой не возникает, правда? У тебя вообще никаких мыслей…"
Малыш, в свою очередь, продолжал стоять на своем:
- Мне нужно кое-што показать папе, ‘тамушто… а Дэниел сказал, что я не пойду… он завзял, он… он…
- Джош хочет взять с собой свою каталку, - объяснил Дэниел.
- Я ему говорила, что она будет только мешаться, - добавила старшая, Мелисса.
- Но она мне нужна! - крикнул Джош с порога.
- На, забери свою чертову игрушку! Забери-свою-чертову-игрушку!
На слове "забери" бывшая жена Стивена взяла с полки игрушку - переднюю часть автомобиля с колесами и рычажком переключения скоростей; на слове "свою" она сунула ее в руки Джоша; на слове "чертову" - выставила его на порог; и на слове "игрушку" захлопнула дверь.
В застывшем мгновении, перед тем как Джош начал отчаянно реветь, Стивен обернулся и посмотрел назад. По противоположной стороне улицы мимо шли две монашки. Обе были в очках, на обеих - синие платки и синие плащи. Из-под плащей виднелось около пары сантиметров белого нейлона. Во всей этой амуниции, подумал Стивен, они выглядели одновременно как богомолки и как медсестры, словно шли ухаживать за Спасителем в специально оборудованное отделение для только что снятых с креста. Монашки сверкнули линзами в его сторону, и Стивену захотелось крикнуть: "Спасите этих крошек, возьмите их под свою опеку! Более нуждающихся в вашей помощи не найти…" Но вместо этого он обернулся к Джошу, все еще причитавшему: "Ууу…ууу…ууу…", малыш был на грани истерики: "Уаааа-а-а-а-ааа".
- Пойдем-пойдем, Джош, нечего плакать, мы уже идем, пошли…
Стивен поднял ревущего мальчугана, сжимающего в руках игрушку, и, продолжая бормотать что-то утешительное, понес по тропинке к тому месту, где возле коляски столпились остальные; усадил его внутрь, пристегнул ремнями, положив игрушку малышу на колени, выкатил коляску за ворота, старших расположил по обеим сторонам от нее - маленькие ручонки схватились за поручни - и вместе с потомством, вчетвером выстроившимся в ряд, пустился в обратный путь. Несудьба заняла исходное положение в арьергарде.
- Все в порядке, Джош, все хорошо. Мы здорово проведем время, вот увидишь…
Мелисса взяла дело в свои руки, и, хотя он был ей за это благодарен, на Стивена вновь накатило тошнотворное чувство неадекватности, собственного родительского бессилия, растекавшееся по нему слоем напалма, от которого нельзя было избавиться.
- Итак, дети, - произнес он с воодушевлением, - куда мы сегодня отправимся? В музей? Зоопарк? В кино? Решать вам - как скажете, так и будет!
- Мы уже ходивали в кино…
- Ходили, - Стивен поправил Дэниела; от этих нервных встрясок у шестилетнего малыша в первую очередь страдала грамматика.
- Ходили в кино вчера.
- И как?
- Ничё.
- Тогда как насчет зоопарка или музея?
- У-у, скучища, - хором ответили те, что постарше.
- Тогда куда? Для прогулок по парку немного пасмурно, нет?
Молчание было знаком несогласия.
- Может, хотите пойти к четырем качелям?
- Да, и ты нас подбросишь вверх, все выше и выше…
- Так высоко-высоко, что мы перелетим через перекладину…
- Или улетим в космос, на Луну, на Марс, на…
- В другую галактику…
- В другую вселенную, ты хотел сказать?
- Хорошо, качели так качели, но космических путешествий не обещаю.
Другая вселенная - хорошая мысль! Стивен не сомневался, что Дэниел и Мелисса хотели пойти к четырем качелям, потому что это было связано для них с тем временем, когда они еще жили все вместе. Старшие дети полюбили эту забаву: двое качелей на ближайшей площадке, еще одни в примыкающей части заброшенного парка и, наконец, последние были запрятаны на площадке муниципального микрорайона. Может, они надеялись взлететь на этих качелях как можно выше и, описав огромную дугу, попасть в прошлое?
- Плющщщ, - выдал малыш, сидевший в коляске по левому борту, и только теперь Стивен осознал, что на дворе осень: ребенок пытался воспроизвести звук шагов и колес, шуршащих листьями на тротуаре.
Осень, понятно, почему такое сырое, гнетущее небо, похожее на грязную серую тряпку, которая ждет, когда ее выжмут. Осень, чувство невосполнимой утраты в самом полном смысле этого слова. Осень, отсюда эта непреходящая ноющая усталость, одолевающая Стивена. Он отдал бы все что угодно, лишь бы завалиться до весны в этот колючий кустарник. Осень, теперь ясно, откуда этот силос под ногами, валяющиеся палочки от карамелек, колечки-открывашки от жестянок, размокшие бумажные стаканчики - урожай после школьных каникул. Осень, тогда-то все это и случилось.
- Ну-ка, поди сюда! Ты, ты, иди сюда! Подойди и сядь рядом. Сядь сюда, кому сказала!
Ее живот, округлившийся и распухший, покоился посреди смятых подушек, ночнушка задралась недовольными складками.
- У Мелиссы месяцами ничего такого не было - месяцами! Я каждый день расчесываю ей волосы - каждый! Ну-ка, сядь, дай-ка я гляну в твои волосы. В твои чертовы волосы!
Вот так, точно полураздетые обезьяны, разрушая все социальные устои, они занялись каким-то первобытным грумингом. Она шебуршит и скребется в его волосах.
- Вот! Вот! У тебя тоже! И гниды - чертовы гниды! Что это, Стивен? Ты, гребаный ублюдок! Вшивый подонок. Кто она, а, Стивен? Школьница?
Нет, никакая она не школьница. В тот момент, все еще размышляя о волнующих прелестях Барби, Стивен подумал, что, возможно, будь она школьницей, с правдой было бы проще смириться, в этом случае правда не показалась бы такой гротескной, такой необычной. Но, разумеется, необычной была ложь; правда была гораздо прозаичнее: она - школьная учительница Мелиссы.
На торговой улице паровоз Стивена, с буфером в виде двухместной коляски, прогрохотав мимо невидимых стрелок и разъездов, повернул налево, на холм, по направлению к детской площадке. Несудьба ехала в тормозном вагоне.
- Ту-тууу! - выдал малыш, а сидевший рядом Джош, то и дело хватаясь за рыжее пластмассовое колесо, подудел в рожок.
- Как дела в школе? - спросил Стивен у Мелиссы, потому что почувствовал, что должен это спросить.
- Ниче, - ответила она.
- Ничего хорошего или ничего плохого? - уточнил он.
- Ничего. Ни-че-го.
Вот так вот, в этом заключалось все его участие в образовании дочери.
Только они добрались до площадки, как двое старших бросились прочь от коляски, как две ракеты, самонаводящиеся на качели, и понеслись по грязной траве. Чайки с недовольными криками разлетались в стороны. Стивен толкал коляску по тропинке, мимо дурацких скамеек, на которых лизались двое подростков. Он почувствовал сильное физическое родство к пацану с его прыщами и угрями на подбородке. Ему даже захотелось дотронуться до них, но он переборол в себе этот порыв - глянул под ноги и обнаружил, что наступает на лепешки собачьего дерьма: где коричневого, где черного, где побелевшего и ссохшегося, где серовато-желтоватого. Занятно, как два карапуза в коляске умудрялись не обращать внимания друг на друга. Может, через пару месяцев Джош обернется к соседу и ни с того ни с сего спросит: "Ну что, ты уже способен поддержать беседу?"
На площадке Мелисса и Дэниел заняли места на самых больших качелях. Дэниел отталкивался ногами и, раскачиваясь, набрал уже приличную высоту, но Мелисса никак не могла справиться и просто болталась из стороны в сторону. Стивен вынул Джоша из коляски и посадил на небольшие качельки, продев его ноги в специальные отверстия. Потом проделал ту же процедуру с другим малышом и стал качать обоих.
- Держитесь, держите равновесие! - командовал он.
- Пап, покачай меня! - крикнула Мелисса. - У меня не получается!
- Она не умеет! - радостно закричал Дэниел. - Не умеет! Не умеет!
- Заткнись, Дэниел! Замолчи! - Мелисса чуть не плакала.
- Восемь лет, а на качелях кататься не умеет! - верещал он, болтаясь где-то наверху.
- Заткнись - я серьезно!
- Так-так, - сказал Стивен, отходя от малышей, - давайте-ка я покачаю вас обоих.
Он раскачал качели Мелиссы, затем стал качать одной рукой качели сына, другой - качели дочки. Сначала подталкивая сами сиденья качелей, потом спины детей. Он чувствовал эти спины, изгибы позвоночников, тепло маленьких поп. В самой высшей точке, куда улетали качели, детские тела на мгновение оказывались в невесомости, поддерживаемые только его руками. И при этом он не чувствовал физического родства с этими детьми - своими детьми! Качаясь, Мелисса и Дэниел отделялись от неожиданно повзрослевших самих себя и отправлялись странствовать во времени - если не в пространстве - в те края, где живут радость и веселье, к простому и понятному здесь и сейчас. На подъеме Стивен щекотал их под мышками, и они хихикали. Потом забегал спереди и как полоумный матадор уворачивался от их ног-рогов, уже летевших вниз под радостное верещание. Затем он мчался к малышам и раскачивал их маленькие качельки, после чего снова возвращался к старшим и опять принимался за них. Теперь смеялись уже все, кроме самого мелкого. Несудьба взяла рукавичку, которую кто-то повесил на ограду, и примерила, не подойдет ли ей по размеру.