Когда на площадке третьего этажа я увидел Агнеш, в голове у меня мелькнуло, что произнести первое слово дьявольски трудно. Какой-нибудь слюнтяй никогда б не решился. Что ж, попытаюсь, подумал я кисло. Нельзя быть слюнтяем.
Агнеш, конечно, заметила меня сразу и еще у дома нарочно замедлила шаг. Она шла и оглядывалась, будто бы совсем равнодушно, но походка ее выдавала: она меня форменным образом подманивала. Агнеш не выбирает. Попадись ей хоть пень березовый и обрати на нее внимание, она б и его не пропустила.
У Майора на перекрёстке она остановилась. И сгорала от любопытства, куда я поверну. А я, не дойдя до нее нескольких шагов, молча остановился и довольно стойко выдержал ее взгляд.
Помахивая сумкой, она заговорила первая:
- Ты шел за мной?
- У меня тут как раз дела.
- Да? А какие?
- Я хотел попросить прощения у одного человека, - сказал я с удивительной легкостью, зато Агнеш смутилась.
- Ну, пожалуйста! - сказала она и шевельнула плечом, подзывая к себе.
- Вот только не знаю, будет ли тот человек один.
Агнеш засмеялась.
- Не валяй дурака, Андриш... Я уже не сержусь.
- Словом... ты ждешь кого-нибудь или нет?
- Противный мальчишка! Никого я не жду.
- Тогда дело другое. Прости меня.
- Ха-ха, просто взять и простить?
Я промолчал, зная, что сейчас начнется самое безрадостное кривлянье - она потребует, и мне придется ломать комедию, хочу я того или нет.
- Я смотрела телеспектакль, - хихикнув, начала она, - и там, представь себе, он упал перед ней на колени.
- Этого ты не дождешься!
- Нет, погоди! Она с надменным видом протянула руку, и он поцеловал.
- Ну, это еще куда ни шло! - сказал я, считая, что это мне по зубам.
- Давай! - моментально согласилась Агнеш и протянула руку. Я взял ее обеими руками, наклонился и вдруг почувствовал, что игра давно кончена, она кончилась еще там, на горе, и невыносимая дрожь пронизала все мое тело. Она заметила, отняла руку и посмотрела на меня таким взглядом, какого я никогда еще у нее не видел.
- Я иду в гастроном. Ты меня проводишь? - Прежней игры не осталось и в помине.
Я ее проводил. У входа в магазин она сделала рукой прощальный жест, куда более ласковый, чем когда бы то ни было, и я очень хорошо знал, что это значит.
■
Я пустился бегом, это меня успокаивало. Мне предстоял еще один разговор, На который я решился с величайшим усилием и отступать не хотел.
Быстро оправив воротничок рубашки, я постучал. Тишина. Тогда я нажал на ручку двери, она легко подалась, и я вошел. Дверь комнаты, куда в последний раз так приветливо пригласила меня Зизи, была распахнута настежь. В плотной дымовой завесе взад и вперед расхаживал Фараон. В полумраке комнаты нельзя было разглядеть его лица, но фигура казалась совсем чужой - никогда, даже летом, я не видел Фараона с расстегнутым воротом.
Увидев меня, он махнул рукой, и я поклонился.
- Приветствую, Андриш! - неестественно громко, с каким-то надрывом произнес Фараон. - Заходи... садись... Сегодня ничем угостить не могу.
Он возвестил это так театрально, словно цитировал "Трагедию человека": "Борись, человек, и верь", но глаза у него были такие же тревожные и с красными прожилками, как у папы в Зугло. Он, без сомнения, пил, и я невольно покосился на столик: там стояла бутылка ликера и одна-единственная рюмка. Фараон заметил мой взгляд.
- Это не для тебя, напиток слишком крепкий, - сказал он недовольно и с явным намерением осадить, словно я напрашивался на выпивку.
- Мама сказала... - начал я, но он не дал мне договорить.
- Да. Я долго разговаривал с твоей матерью, - сказал он торжественно, но я видел, что ему трудновато собраться с мыслями. - У вас, - подчеркнул он хрипло, - в скором времени все наладится. Ты тоже так полагаешь?
- Не знаю, - сказал я неуверенно. А в действительности просто не знал, стоит ли принимать его сейчас всерьез - ведь он пьян.
Он неподвижно смотрел перед собой, потом пристально взглянул мне в лицо и быстро вышел из комнаты. Минуты через две он вернулся - с лица его исчез маслянистый блеск, редкие волосинки были тщательно приглажены, глаза стали строгими, как обычно.
- Твоя мать спрашивала мое мнение. И просила совета. Вмешиваться в такие дела неудобно. Я не знаю, каковы отношения между ними, - он смотрел на меня вопросительно, и моя недоверчивость вдруг испарилась, мне даже в голову не пришло, что я должен хранить тайну. Какое-то чувство подсказывало, что так даже будет лучше.
- Сейчас им плохо обоим, - сказал я. - Одинаково.
- Одинаково?
- Да.
- Это и есть главное! - сказал он категорично. Сперва я подумал, что в нем говорят пары алкоголя, но потом понял. - А в чем, по-твоему, дело? - спросил он более дружелюбно.
Я долго молчал, не желая отвечать, но потом смекнул, что мама, наверное, много чего наговорила... Фараон терпеливо ждал.
- Им трудно, - сказал я наконец. - Они не находят нужных слов.
Глаза у Фараона сверкнули.
- Мать тревожится о тебе. Она утверждает, что ты говоришь вещи, которые... тебе просто приснились... Одним словом...
- Ничего мне не приснилось. Все правда. Но сами они не умеют этого высказывать!
Я говорил очень решительно. И знал - за спиной у меня дребезжал телефон и велись оживленные переговоры. Дело ясное: Кати звонила папе. Старики дико растроганы и считают меня арбитражной комиссией.
Фараон тарашил на меня глаза, как на победителя Олимпийских игр.
- Странный ты парень. Зачем ты взял на себя вину Перцела?
И это уже известно. Что за мания трепа? Начиная с Чабаи и кончая Живодером, никто не способен держать язык за зубами.
- Весь класс обозвали сборищем трусов, - сказал я, пожимая плечами.
- Понимаю, - сказал Фараон, и глаза его влажно заблестели. - Я преподаю уже двадцать лет, и не раз мне казалось, что ребята механически затверживают то, чему я их учу: коллектив, справедливость, самопознание... Но порой я бываю счастлив...
Он не договорил, чем счастлив: женщина, убиравшая в квартире, просунула голову в дверь и объявила, что господин учитель помрет от дыма.
- Не беда, - очень логично заметил Фараон и закурил. - Разумеется, - сказал он, как бы продолжая прерванную мысль, - у твоей матери причин для беспокойства достаточно. Вот хотя бы из-за коррупции...
Я чуть не взвился. Из горла у меня уже рвался крик, но я лишь рот разевал, как рыба. Узнай об этом папа, он бы не только стулом грохнул об пол!
- Мама вечно боится! - вырвалось наконец у меня в сердцах. - Есть ли коррупция, нет ли ее, она все равно боится. Только зря она так. Папа напишет заявление, несмотря ни на что. Там ведь форменное разложение, вор на воре, и каждый норовит урвать у государства! Не беспокойтесь, он подаст заявление! - с жаром уверил я.
Я встал, готовый кинуться со всех ног.
- Вполне естественно, - сухо сказал Фараон, глядя на меня странно-холодным взглядом. А я вдруг на себя обозлился. Какого черта я тут распинаюсь! Тайна у Фараона все равно что в могиле, но он уже раскусил, что я тоже боюсь.
Тут Фараон подтвердил, что ему все известно.
- Отец еще не вернулся из Зугло?
- Нет.
- Мне хотелось бы тебя успокоить, Андраш, - сказал он серьезно, подошел и погладил меня по голове. - Мне кажется, они найдут общий язык... - Взволнованный, он умолк и развел руками.
Я наклонил уже голову для прощального поклона, но напоследок все же выдавил из себя:
- Вы... нездоровы, господин учитель?
- Нездоров? Кто тебе сказал?
- Никто. Просто...
- Я плохо выгляжу, правда? - Он немного подумал, потом, отведя взгляд в сторону, с напускным оживлением спросил: - Значит, ты уже слышал о том, что у нас произошло?
Я не ответил и проглотил подкативший к горлу комок. До последней минуты я пытался не верить болтовне Живодера, но сейчас уже не оставалось сомнений, что каждое его слово правда.
- Ты ничего не слыхал? - тихо, с легкой запинкой, спросил Фараон, глядя на меня с мучительным волнением.
- Нет, - солгал я. Раз надо, приходится лгать.
- Ну, все равно. Еще услышишь. Итак... в скором времени... я разведусь со своей женой. Тебе скажут об этом, не беспокойся. Здесь я преподаю уже десять лет. Добрых несколько тысяч людей знают меня в этом районе... Я попал в глупейшее положение... Ребята, конечно, будут потешаться... - Он намеренно себя растравлял, и голос его прерывался. А я просто рассвирепел: неужто Фараон всерьез думает, что до этого над ним не потешались?
- Ребята не... ребята будут молчать... все до единого, - пробормотал я.
- Какое-то время в школе меня не будет, - сказал он несколько суше. - Не подводите меня пока... Ну что ж... до свиданья, Андраш. Заходи, - и он протянул руку.
Не помню, как я оказался на лестнице. А там уж как следует выругался. Кормят всякой тухлятиной. А ты переваривай, если сможешь!
■
Вечера длинные, время тянется, как резина. Пойти пошататься и то нельзя - обидятся дома. Женщины! Часы тикают так, что гремит в ушах, с минуты на минуту ждешь истерики - того и гляди, вскинутся, как вспугнутые птицы.
Пытался позаниматься, но в голову ничего не лезет. От класса я как-то отстал, а на математике так дергался, что даже пример до конца не списал. Хорошо бы как-нибудь улизнуть, но поздно. Все же я сунул под мышку тетрадь и вышел в проходную комнату. Мама, лежа на диване, читала. С тех пор как папы нет дома, у нее масса свободного времени.