Тот день, который, по-видимому, естественно-календарным образом последовал за этой рваной ночью, он потом никогда не мог толком вспомнить. Помнил только, что где-то в районе полудня (по-видимому, почти бессознательно рассчитав, что в это время декан уйдет на ланч и разговаривать с ним лично не придется) он позвонил прямо в кабинет Кевина, минуя секретаршу, и, с облегчением убедившись, что действительно его самого в кабинете нет, оставил на автоответчике сообщение, что заболел и проболеет дня два-три. Что было до и после этого звонка - кануло куда-то совершенно намертво. Невнятно помнилось только, как он лежал одетый на кровати и с ужасом смотрел на потолок, медленно спускавшийся всё ближе и ближе к его потерявшему формы телу и растекшемуся по подушке лицу, чувствуя одновременно, что и покрытые обоями в скромный светло-зеленый кустик стены тоже стягиваются всё ближе друг к другу, а значит и к нему, находившемуся точно посередине между ними. А потом стены с потолком выдавили его из привычного антуража комнаты в какую-то вялую серую муть, в которой он вдруг стал жить назад, постепенно продвигаясь во времени от злобного лица утренней дамы в деканском кабинете к первой встрече с Деби, а потом к переговорам о переходе в этот самый университет, потом к начальным дням в первом своем американском университете, и еще дальше - к своей московской лаборатории, к по-зимнему обледеневшей дорожке от их подворотни до метро, к кучам снега на соседней крыше, куда выходило окно их квартиры на Хмельницкого, которую его мама никогда не прекращала прозорливо называть Маросейкой, и всё глубже и глубже, пока ему не стало беспамятно, а значит и спокойно. Во всяком случае, он снова более или менее осознал себя лишь утром следующего дня, когда проснулся в своей кровати совершенно одетый, но все-таки под одеялом, и увидел, что стенные часы напротив показывают одиннадцать. Судя по тому, что за окном было светло, это было одиннадцать утра. В голове, выкристаллизовавшись, похоже, за время его забытья (оставалось надеяться, что за это время он из дома не выходил и никаких глупостей не наделал), билась одна-единственная, но резко повелительная мысль - надо срочно идти к адвокату, и тогда еще можно что-то спасти. Что именно спасти - свое имя, свою работу или свои отношения с Деби - он понимал не очень, но тем не менее торопливо встал, наскоро привел себя хоть в какой-то порядок и тут же схватился за городской телефонный справочник.
Разумеется, кого-кого, а адвокатов в этом справочнике было полно: ешь - не хочу! Встала проблема выбора. Главное, совершенно неясно было, по каким критериям выбирать: узкая специализация была указана только у некоторых и то, в основном, у специалистов по иммиграционным делам, а кто нужен ему? Что - по фамилии выбирать? А потом звонить и, потея, объяснять тот кошмар, в который он попал? И в конце услышать, что обратился не по адресу? Андрей понял, что проделывать всё это ему просто не по силам.
Он задумался, благо течение мыслей в голове после этих выпавших из его жизни суток приняло более упорядоченный характер. И как бы свидетельством этого у него зашевелилась некая идея. Началось с того, что он вспомнил, как почти сочувствующе смотрел на него тот самый Берт из комиссии по половым конфликтам и как именно благодаря его давлению Андрею была отпущена передышка. Значит, можно было надеяться если и не на поддержку, то во всяком случае на человеческое отношение, а уж всех местных юристов по его вопросу Берт должен был знать наперечет. Может и подсказать. Надо было звонить. Хоть какая-то надежда. Он быстро отыскал телефон бертовской комиссии в университетском телефонном справочнике и набрал номер.
IX
- Вы говорите с дежурным сотрудником комиссии по сексуальным конфликтам на рабочих местах, - почти немедленно откликнулся на его звонок профессионально задушевный, но всё равно приятный женский голос. - Чем мы можем вам помочь?
- Здравствуйте! Простите, мог бы я поговорить с Бертом Стивенсом, - вежливо поинтересовался Андрей.
- Конечно. А могу я узнать для него ваше имя и по какому вопросу вы звоните?
- Доктор Левин. По личному.
- Подождите, пожалуйста, у телефона.
Голос отрубился, и в трубке зазвучала приятная музыка.
- Небось какой-нибудь местный Глиэр, - подумал Андрей и невесело усмехнулся. Слушать музыку, однако, пришлось недолго. Она вновь уступила место человеческому голосу. На этот раз мужскому.
- Добрый день, доктор Левин. Чем могу быть полезен? Берт звучал вежливо, но осторожно.
- Здравствуйте, мистер Стивенс!
- Зовите меня просто Берт, - перебил его спец по сексу на работе.
- Но тогда и я Эндрю, а не доктор Левин. Так мне будет проще.
- Хорошо, Эндрю. Так что я могу для вас сделать?
- Берт, как вы понимаете, я вас беспокою в связи со всей этой историей по поводу жалобы на меня. Когда мы разговаривали у Кевина в кабинете, мне показалось, что вы не считаете меня законченным мерзавцем и хоть отчасти верите, что ничего из того, в чем меня обвиняют, я и в голове не держал! Мне сейчас не до стеснения, да к тому же у меня среди официальных лиц никого из знакомых и нет, вот я и рискую обратиться к вам за советом. И хочу узнать ваше мнение о том, кому вообще всё это надо было заварить и уговорить Дебору на меня жаловаться и как из подобной ситуации можно выбраться? Конечно, я понимаю - если просто надо было какой-то показательный процесс устроить в связи с новыми веяниями и я просто под руку подвернулся, то мое дело плохо. Но ведь не могут же люди не понимать, что на самом деле происходит. Особенно юристы!
- Боюсь, Эндрю, что вы сильно заблуждаетесь, - сухо перебил Андрея Берт - и, по-видимому, переносите на сложившуюся ситуацию какие-то стереотипы, усвоенные вами в той стране, откуда вы приехали. Я по образованию историк и занимался Европой
XX века, так что о так называемых показательных политических процессах на вашей родине я некоторое представление имею. Должен вас настоятельно заверить - ничего подобного в вашем случае не происходит. И подозрения по поводу того, что кто-то загадочный хочет устроить над вами судилище, не только беспочвенны, но и просто оскорбительны. В том числе и для меня. Я, конечно, понимаю ваши переживания, но и вы подумайте - разве нужна университету дурная слава в связи с поведением одного из ведущих профессоров?
Андрей почувствовал, что Берт действительно разозлился, и хотя собственные переживания занимали его сейчас больше, чем что угодно другое, но это ему нужен был совет от Берта, а не наоборот. Приходилось себя сдерживать.
- Простите, ради Бога, Берт! Я никак не хотел вас обидеть. Просто очень нервничаю. Попытайтесь понять и меня - с точки зрения полученного мной воспитания и своего жизненного опыта я вел себя совершенно нормально - и вдруг такая история! У меня не укладывается в голове, что она могла произойти, так сказать, сама собой. Буквально из ничего! Значит, ее зачем-то соорудили. Вот я и пытаюсь понять - зачем? Но, может быть, я вообще всё как-то не так понимаю. Именно поэтому я вам и звоню, а вовсе не для того, чтобы кого-то обвинять...
Он плел всю эту невнятицу, но именно она и помогла. Похоже, что Берт ощутил его искренность, и извинение было принято.
- Хорошо, Эндрю. Только не ищите таинственных врагов. Никто доктора Тротт ни в чем не уговаривал. Более того, если бы она пришла к нам одна, без адвоката и без свидетельств подруги и врача, мы сами бы постарались погасить конфликт, серьезно поговорив с вами и успокоив ее в случае вашей нормальной реакции. Но это был ее выбор - принести именно жалобу и именно с такими требованиями, хотя, конечно, некоторого влияния ее адвоката я не исключаю. Но оно могло сказаться только на деталях, а не на существе. Так что теперь мы совершенно ответственно стоим на охране ее интересов, тем более что, похоже, фактическая сторона событий вами и не оспаривается. Кстати, эта ситуация заметно ограничивает мои возможности давать советы вам. Но скажу честно: я за годы своей работы в этой комиссии видел много людей и ситуаций, и сейчас у меня сложилось впечатление - надеюсь, правильное, - что вы действительно не хотели ничего дурного и просто не представляли себе возможных последствий вашего поведения. Так что хотя я этого поведения одобрить и не могу, но в определенных пределах советом помочь вам я готов. Так что вы хотели спросить?
- Берт, я действительно совершенно не представляю себе, что и как мне теперь делать и как себя вести и с Деборой, и с вами. И, похоже, без профессионального совета я всё только еще хуже напорчу. Я попробовал найти адвоката, но не знаю, как его искать. В справочнике не указано, кто чем занимается. А если звонить всем подряд и рассказывать свою историю, то это может продолжаться вечно, а времени у меня, как вы сами понимаете, совсем нет. К тому же я с адвокатами никогда дела не имел. Вот я и решил, что у вашей комиссии должны быть какие-то связи. И если это не нарушает каких-то ваших правил или обязательств, может быть, вы смогли бы мне кого-то порекомендовать?
Похоже было, что Берт ожидал с его стороны каких-то куда более серьезных требований, поскольку ответил ему почти по-дружески.