Он кивнул на сценарий, лежавший на комоде у окна.
- Пора обедать, - сказала Аннабел.
- Воздержись, понятно?
- Не волнуйся, хлеб, картошку и спагетти я не буду есть. Так что я не растолстею и смогу играть Дафну.
Он сказал уже мягче:
- Я говорил о письмах; воздержись показывать их на суде.
- Я так и поняла. Я хочу есть.
- Может, куда-нибудь сходим? Куда бы тебе хотелось?
- Нянька ушла до утра, а на кого-нибудь другого я ребенка не оставлю. - Она посмотрела на часы. - Скоро придет Билли. Если ты не против, мы могли бы пообедать здесь втроем и обсудить в деталях, что нам завтра говорить. Кроме Билли, меня и доктора, других свидетелей не будет.
Они сидели и вдвоем обедали за круглым столом на колесиках, доставленным для этой цели в номер, когда явился Билли, опоздав на два часа. Все засуетились, начали заказывать ему обед по внутреннему телефону; ресторан уже закрылся, и вместо бифштекса Билли пришлось довольствоваться холодной телятиной.
Он был на удивление кроток. В ожидании обеда угостился их вином и съел несколько ломтиков хлеба.
Когда еда была принесена и официант ушел, Аннабел принялась давать инструкции, а Билли ел и слушал. О Марине ни слова. Ладно, согласился он. Потом он выразил желание взглянуть на письмо. Ему дали взглянуть. Билли тут же выпачкал страницу маслом.
- Какое счастье, что письмо у тебя, - сказал Билли, - это же просто счастье, что Марина им не воспользовалась. Такое письмо для нее целое богатство. Если бы ее назвали виновницей самоубийства, она выложила бы письмо, а уж покупатель нашелся бы, - произнес он со смаком.
- Какой-то репортер одолевал ее расспросами. По-моему, этот твой ужасный Курт.
- Он видел письмо?
- Нет, конечно, нет. Я не сомневаюсь, что она мне говорила только правду.
- И она не сняла фотокопий, ты точно знаешь?
- Да.
- Что ж, везет человеку, - заключил Билли, сложил замасленное письмо и довольно бесцеремонно ткнул его в руку Аннабел. - Одно могу сказать - везет.
Луиджи тоже согласился, что ей везет. Потом спросил:
- А не могло случиться, что Фредерик еще кому-то написал?
- Случиться-то могло, - ответил Билли, - только вряд ли. Я знаю всех его знакомых. Марина единственная, кому, как мне казалось, он мог написать. Ишь ты, а мне она и не обмолвилась насчет письма.
- О, так ты к ней заходил? - спросила Аннабел.
- Я ей звонил. Она была напугана и отвечала очень уклончиво. Сказала, что не хочет втравлять в неприятности свою родню. Говорит, что, если она попадет в скандальную историю, ее мать этого не переживет. А о письме ни звука.
- Итак, нам повезло, - с раздражением сказал Луиджи, которому, должно быть, надоело рассуждать об их неслыханной удаче и не терпелось перейти к другим делам. Он тут же объяснил Аннабел, что помощь его адвоката, который тоже явится на следствие, будет чисто формальной, но это и неважно, поскольку Аннабел не придется почти ничего говорить - пусть лишь повторяет, что она не верит, будто муж ее покончил с собой.
- А это ты и так уже говорила репортерам, - сказал Луиджи, - да и вообще это всегда полезно повторять. Еще прибавь, что у Фредерика, по всей видимости, было очень уж много поклонниц и они его заморочили до полной потери сознания.
- Передайте, пожалуйста, вино, - сказал Билли.
- На том и стой, - учил Луиджи. - Если тебя спросят, знаешь ли ты этих женщин, отвечай, что ты не знаешь их, но прощаешь. Если вспомнят американку, которая приняла у тебя в квартире пилюли, скажи, что ты прощаешь и ее. Ох, не нравится мне режиссировать следствие, - вдруг пожаловался он.
Билли сказал:
- Предоставьте все мне.
- Да, но от вас не требуется, чтобы вы прощали девушек.
- Где уж мне.
- Вы хоть подтвердите, что их было много.
Аннабел сказала:
- Значит, Том действительно мог бы не приезжать?
- Ну конечно, - ответил Луиджи. - Он здесь совсем не нужен. Он ведь не входит в здешнюю коллегию адвокатов. Моего адвоката вполне достаточно. Мне надо было заранее вас познакомить, но он сегодня за городом. В суде он проследит, чтобы тебя не обижали и чтобы допрос продолжался не больше нескольких минут. Я на твоем месте не стал бы вызывать сюда еще второго. Позвони своему в Лондон, дай отбой. Ему нечего тут делать. Версия с оргией лопнула окончательно и бесповоротно. Еще был бы смысл, если бы предстояло торговаться с прессой или, скажем, чего-то потребовала Марина. Дай отбой, пока не поздно, - повторил он, разминая пальцами кусочек хлеба.
- Э, нет, - вмешался Билли, - не уговаривайте ее. У Аннабел еще будут разные хлопоты с бумагами и имуществом Фредерика. Ей не обойтись без адвоката. Сами подумайте: все мужнины дела вдруг сваливаются на нее одну. А она, не забывайте, всего лишь женщина, и вовсе не такая пробивная, как вам кажется.
Не оборачиваясь, Аннабел глядела в открытое окно на звезды.
VIII
В понедельник в половине десятого утра только что прибывший из Лондона адвокат Аннабел входил к ней в номер.
Она сказала:
- А, Том, у вас здесь почему-то стал ужасно итальянский вид.
Он и в самом деле был похож на молодого адвоката-итальянца - тонкий, смуглый, быстроглазый, с блестящими черными волосами.
Он заговорил прямо с порога:
- Аннабел, эти письма... Как мог Фредерик с вами так поступить? Я никогда в жизни не слышал о таком адском...
- Какие письма? Как вы о них узнали?
- В аэропорту меня встретил какой-то... О'Брайен.
- Билли!
- Да, он сказал, что он ваш друг и друг Фредерика. Так прямо и представился. Не очень-то тактично, по-моему.
- И он рассказал вам о письмах?
- Показал фотокопии - уже по дороге сюда. Вообще-то у него была с собой машина... Едва я вышел из таможни, этот тип подошел ко мне и окликнул: "Мистер Эскон!" Я отвечаю: "Да?" Он говорит: "Меня прислала Аннабел, вас ждет машина". И, понимаете ли, тотчас же хватает мой портфель. Что-то мне в нем сразу не понравилось - то ли его повадка, то ли эта машина, то есть, конечно, не машина сама по себе - у него маленький английский "остин", - но мне показалось сомнительным, что это вы его прислали, и я сказал: "Благодарю вас, я возьму такси. Мне нужно по дороге просмотреть бумаги". Забираю у него свой портфель и посылаю носильщика за такси. Не отстает, идет рядом. Я уже понял, что речь будет о деньгах: таких субъектов как-то сразу узнаешь. Он твердит, что для вас чрезвычайно важно, чтобы наша с ним беседа состоялась до того, как начнется следствие. Что делать, я пустил его к себе в такси. Свою машину он просто бросил. Потом вытащил эти письма.
- Сколько?
- Четыре.
- Наверное, снял копии в тот вечер, когда умер Фредерик. Мне он клялся, что не снимал. Я в самом деле тогда подумала, что он меня жалеет. Таким добрым прикинулся. И вчера вечером он тут сидел, тоже добренький-предобренький.
- Значит, он вас обманывал.
- Вижу.
- Он намекнул, что вам не обязательно знать о нашем разговоре. Я ответил, что это исключено. Ведь копии, может быть, даже поддельные.
- У меня есть тут эти письма, подлинники, - сказала она. - Их писал Фредерик, это совершенно точно. Одно мне, другое Билли, третье его матери, которой давным-давно нет в живых, а последнее Карлу. Было еще письмо к его любовнице Марине, но Билли оно не досталось, оно у меня.
Когда Том начал рассказывать, она села на стул. Выглядела она неважно.
- Том, - сказала она, - не платите ему ничего. Ни пенса.
- Заплатить придется, - ответил он. - Я думаю, это необходимо сделать. В противном случае он грозит предъявить фотокопии уже сегодня, во время следствия. У нас в запасе только час.
Она вдруг громко закричала, хотя в смежной комнате, дверь в которую была приоткрыта, няня собирала на прогулку Карла.
- Сколько? - взвизгнула она. - Сколько он хочет? Том Эскон прошел в детскую, взял ребенка на руки
и принялся его щекотать и тормошить; мальчик залился смехом.
Аннабел вошла следом и спросила уже тише:
- Так сколько же он требует? Девушка не понимает по-английски.
Том отошел к окну с ребенком на руках. Нянюшка, которая, держа коляску наготове, следила за этой сценой во все глаза, пролепетала, обращаясь к Аннабел, нечто сочувственное и добавила, что, когда похороны будут за плечами, синьоре станет легче. Аннабел справилась с собой, сама усадила ребенка в коляску и помахала вслед рукой.
- Дети понимают больше, чем нам кажется, - сказал Том. - Даже при самых маленьких нужно тщательно следить за каждым словом.
- Я знаю, - ответила Аннабел. - Так же как люди, которые не говорят на твоем языке. Вероятно, эта няня знает куда больше, чем я могу предположить.
- Грудные дети не столько понимают, - сказал Том, - сколько регистрируют шумы. Позже они все это каким-то образом припоминают. Дома с обоими своими ребятами я всегда держу себя в рамках.
- Я не хочу платить за письма, - сказала она.
- Знаете что, - сказал Том, - сейчас, когда вы так расстроены, я не буду называть вам сумму, которую он просит. Но игра стоит свеч. Вчера вечером я разговаривал по телефону с вашим Луиджи Леопарди. Он, разумеется, еще не знал, что с писем сняты копии, но он сказал мне, что, если что-нибудь подобное произойдет, никакие опровержения не помогут вам вернуться в кино.
- Сумма? - спросила она. - Сколько он хочет?
Он ответил.
- Много. Очень много. Но вы в состоянии заплатить.
- А потом он выложит новые копии, - сказала Аннабел. - Как быть с теми?
Том ответил: