Она вспомнила, что вся их родня, и ее и Рэймонда, давно обзавелась детьми. Подумала о сестре Элизабет с ее восемью ребятишками, вспомнила ту девчушку, которая "учительниц отбривает", - хорошенькую, насупленную и оборванную; представила крошку Фрэнсис, как та мусолит соску, обхватив Элизабет за худую шею. И сказала:
- Не вижу, почему бы мне и не завести ребенка.
Оксфорд Сен-Джон отбыл в конце месяца. Он обещал писать, но их не удивляло, что проходят недели, а он все молчит. "Вряд ли он вообще нам напишет", - сказала Лу. Рэймонду почудилось, что она даже этим довольна, и он было подумал, уж не превращается ли она в сноба, как это бывает с женщинами в ее возрасте, когда они понемногу теряют свои идеалы, но тут она заговорила о Генри Пирсе. Генри писал, что он уже почти выздоровел, но врачи посоветовали ему вернуться в Вест-Индию.
- Надо бы его навестить, - сказала Лу. - Мы ведь обещали. Через две недели, в воскресенье, а?
- Хорошо, - сказал Рэймонд.
В субботу накануне поездки Лу в первый раз почувствовала недомогание. Она с трудом поднялась, чтобы поспеть к утренней мессе, но во время службы ей пришлось выйти. Ее стошнило за церковью, прямо во дворике. Рэймонд отвез ее домой, не слушая никаких возражений и не дав почитать розария перед Черной Мадонной.
- Всего через шесть недель! - повторяла она, едва ли понимая, почему ей так плохо: от возбуждения или по естественному ходу вещей. - Всего шесть недель назад, - и голос ее зазвучал на старый ливерпульский манер, - были мы у Черной Мадонны, и на тебе - молитвы наши уже услышаны, видишь?
Глядя на нее с благоговейным ужасом, Рэймонд поднес тазик.
- А ты уверена? - спросил он.
Наутро она почувствовала себя лучше и решила, что они смогут поехать в санаторий навестить Генри. Он раздобрел и, на ее взгляд, стал немного грубее. В его манере себя держать появилось нечто решительное, словно, едва не расставшись с бренной своей оболочкой, он твердо настроился не допускать такого впредь. До его отъезда на родину оставалось совсем немного. Он пообещал зайти попрощаться с ними. Следующее письмо от Генри Лу только что глазами пробежала, прежде чем отдать Рэймонду.
Теперь в гости к ним приходили заурядные белые.
- Генри с Оксфордом были куда колоритнее, - сказал Рэймонд и смутился, испугавшись, как бы не подумали, будто он шутит над цветом их кожи.
- Скучаете по вашим черномазеньким? - спросила Тина Фаррелл, и Лу забыла сделать ей замечание.
Лу забросила большую часть своих приходских обязанностей, чтобы шить и вязать на младенца. Рэймонд забросил "Ридерс дайджест". Он подал прошение о повышении, и его сделали начальником отдела. Квартира превратилась в зал ожидания: к лету, через год после рождения маленького, они надеялись скопить на собственный домик. В пригороде велось жилстроительство; на один из этих новых домов они и рассчитывали.
- Нам будет нужен садик, - объясняла Лу друзьям.
"Я вступлю в Союз Матерей", - думала она про себя.
Тем временем свободную спальню превратили в детскую. Рэймонд сам смастерил кроватку, хоть кое-кто из соседей и жаловался на стук молотка. Лу позаботилась о колыбельке, украсила ее оборочками. Она написала письма родственникам; написала и Элизабет, послала ей пять фунтов и предупредила, что еженедельные переводы на этом кончаются, так как у них у самих теперь каждый пенс на счету.
- Да она все равно в этих деньгах не нуждается, - сказал Рэймонд. - О таких, как Элизабет, заботится государство. - И он поведал Лу о пачке презервативов, которую, как ему показалось, он заметил на столике рядом с двуспальной кроватью.
Лу разволновалась.
- Откуда ты взял, что это презервативы? Как выглядела пачка? И почему ты молчал до сих пор? Какая наглость, а еще называет себя католичкой, как ты думаешь, у нее есть любовник?
Рэймонд не был рад, что сказал.
- Не волнуйся, лапонька, не надо так расстраиваться.
- Она говорила, что каждое воскресенье ходит к мессе, и все дети тоже, кроме Джеймса. Не мудрено, что мальчик попал в историю - с таким-то примером перед глазами! И как я сразу не догадалась, а то зачем бы ей волосы красить перекисью! И все это время я посылала ей по фунту в неделю, в год, значит, пятьдесят два фунта! Никогда бы я этого не стала делать, и еще называет себя католичкой, а у самой противозачаточные средства под рукой.
- Лапонька, не надо расстраиваться.
Трижды в неделю Лу молилась перед Черной Мадонной о благополучных родах и здоровье младенца. Она обо всем рассказала отцу настоятелю, и тот сообщил об этом в очередном номере приходского журнала: "Стал известен еще один случай благосклонной помощи нашей Черной Мадонны бездетной супружеской паре..." Лу читала розарий перед статуей, пока ей не стало трудно опускаться на колени, а живот не вырос так, что она уже не видела собственных ног. И когда Лу стояла перед изваянием, перебирая на животе четки, богоматерь в своих черных деревянных одеждах с высокими черными скулами и квадратными руками казалась ей самой непорочностью.
Рэймонду она сказала:
- Если родится девочка, одно из имен пусть будет Мария. Не первое, конечно, слишком оно заурядное.
- Как хочешь, лапонька, - ответил Рэймонд. Доктор предупредил его, что роды могут оказаться тяжелыми.
- А если мальчик, назовем его Томасом в честь дядюшки. Но если будет девочка, то первое имя давай подыщем пошикарнее.
Он решил, что Лу просто оговорилась: этого словечка - "шикарный" - он от нее раньше не слышал.
- Как насчет Доун? * - спросила она. - Мне нравится, как оно звучит. А вторым именем - Мария. Доун Мария Паркер, очень красиво.
- Доун! Это же не христианское имя, - возразил он. Но потом добавил: - Впрочем, лапонька, как тебе хочется.
- Или Томас Паркер, - сказала она.
Она решила лечь в общую палату родильного дома, как все прочие. Но когда пришло время рожать, она дала Рэймонду себя переубедить. "Тебе, лапонька, это может оказаться труднее, чем молодым, - не переставал твердить он. - Лучше снимем отдельную палату, не обеднеем".
Роды, однако, прошли очень гладко. Родилась девочка. Уже вечером Рэймонду позволили навестить Лу. Она лежала совсем сонная.
- Нянечка отведет тебя в детскую и покажет девочку, - сказала она. - Малышка очень миленькая, но жутко красная.
- Все младенцы рождаются красными, - сказал Рэймонд.
Он встретил нянечку в коридоре.
- Я могу взглянуть на ребенка? Жена говорила...
Нянечка засуетилась:
- Сейчас я вызову сестру.
- Нет, нет, я не хотел бы никого беспокоить, только жена говорила...
- Все в порядке, мистер Паркер. Подождите здесь.
Появилась сестра, степенная высокая дама. Рэймонду показалось, что она близорука, потому что она долго и внимательно его разглядывала, прежде чем повести в детскую.
Девочка была пухленькая и очень красненькая, с курчавыми черными волосиками.
- Странно, что у нее волосы. Я думал, они рождаются лысенькими, - сказал Рэймонд.
- Рождаются и с волосами, - успокоила сестра.
- Что-то она уж больно красная. - Рэймонд сравнил своего младенца с другими в соседних кроватках. - Много красней, чем другие.
- Ну, это пройдет.
Наутро он застал Лу в полубессознательном состоянии. У нее была истерика, она визжала, и ей пришлось дать большую дозу успокаивающего. Он сидел у постели, ничего не понимая. Потом в дверях показалась нянечка и поманила его в коридор.
- Вы можете поговорить со старшей сестрой?
- Ваша жена переживает из-за младенца, - объяснила ему та. - Понимаете, все дело в цвете кожи. Прекрасная, великолепная девочка, но цвет...
- Я заметил, что она краснее обычного, - сказал Рэймонд, - но нянечка говорила...
- Краснота пройдет. Цвет кожи у новорожденных меняется. Но ребенок, несомненно, будет коричневым, если не совершенно черным, а как нам кажется, именно черным. Красивый, здоровый ребенок.
- Черным? - сказал Рэймонд.
- Нам так кажется, и, должна вам сказать, так оно наверняка и будет. Мы не могли предполагать, что ваша жена столь болезненно воспримет это известие. У нас тут рождалось достаточно чернокожих младенцев, но для матерей это, как правило, не было неожиданностью.
- Тут, должно быть, какая-то путаница. Вы, должно быть, перепутали младенцев, - сказал Рэймонд.
- О путанице не может быть и речи, - резко сказала сестра. - Такие вещи тут же выясняются. В нашей практике бывали случаи, когда отцы не хотели признавать собственных детей.
- Но мы же оба белые, - сказал Рэймонд. - Посмотрите на жену, на меня посмотрите...
- Это уж разбирайтесь сами. На вашем месте я бы поговорила с доктором. Но что бы вы ни решили, я прошу вас не волновать жену в ее теперешнем состоянии. Она уже отказалась кормить девочку грудью, утверждая, что это не ее ребенок. Смешно.
- Это Оксфорд Сен-Джон?
- Рэймонд, доктор предупреждал тебя, что мне нельзя волноваться. Я ужасно себя чувствую.
- Это Оксфорд Сен-Джон?
- Пошел вон, мерзавец, и как у тебя язык повернулся сказать такое!
Он потребовал, чтобы ему показали девочку, - всю неделю он каждый день ходил на нее смотреть. Пренебрегая воплями белых малышей, нянечки собирались у ее кроватки полюбоваться на свою хорошенькую "чернушку". Она и в самом деле была совсем черненькая, с плотными курчавыми волосиками и крошечными негроидными ноздрями. Этим утром ее окрестили, хотя родители при сем не присутствовали. Крестной матерью была одна из нянечек.