Причину ее привязанности ко мне в те годы определить трудно. Ну конечно, я уже тогда был известным писателем, и когда я познакомился с нею в Лос-Анджелесе, ее друзья показывали мне фотографию Наташи с прижатым к груди сборником стихов Лимонова "Русское". Она меня заочно приняла уже тогда. Без сомнения, она понимала, что я дисциплинирую ее хаотичную жизнь и придаю ей "респектабельность" (если можно говорить о респектабельности в применении к такой антиреспектабельной персоне, как она). Без сомнения, она любила меня с 1982-го по 1988-й сильной экстатической любовью большой талантливой русской девки, но после 1988 года? После 1988-го она пыталась от меня уйти. Ей нужна была опора, но в то же время она не хотела больше виться вокруг ствола-мужчины таким женским вьюнком.
Наташа понимала, что больна. Когда она понимала это, она льнула ко мне, когда же в возбуждающих парах алкоголя, и своего таланта, и любви, и страсти она не верила, что больна, она отстранялась от меня. О своем романе с киноведом она написала книгу "А у них была страсть". Это, конечно, звучит как вызов мне. Мол, вот тебе, у нас была страсть!!! "А у них…" сказано в борьбе против моих книг и моего таланта. Она соревновалась со мной не как женщина, а как мужчина с мужчиной. Как-то она мне сказала пьяная: "Я больше тебя!" И это не потому, что она была выше меня на пять сантиметров, а потому, что она соревновалась со мной в величине таланта. Она не уходила, видимо желая продолжения соревнования, хотела, может быть, уйти в момент своей победы. То, что я вносил вклад в ее победу, она не умела увидеть. В конце 1980-х мой приятель Оливье Рубинстайн основал "Editions Climat", где по моему совету издал одну за другой несколько ее книг. Она не поняла, что я убедил и уговорил Оливье издать ее, в противном случае она, возможно, никогда бы не нашла издателя на свои книги во Франции. Не потому, что книги ее не имели ценности, они имели, а просто потому, что тяжелый это и длинный бизнес - выпускать иностранные книги во Франции. Не поняла, потому что позднее представляла свои успехи (кавычки можно поставить, а можно и не ставить, потому что успехи были, хотя не было славы), как нечто отдельное от меня. Она боялась лишиться моей опеки, я знаю, что боялась, однако ее инвалидность нервировала ее. "Ты как террорист, ты не даешь мне жить свободно!" - кричала она в минуты озлобленности.
Тут я воспользуюсь случаем и развею несколько мифов ее биографии, упорно повторяемых и ее поклонниками, и СМИ.
Некоторые уточнения к ее биографии (а то биография навсегда застынет недостоверной):
1. Из СМИ в СМИ перепечатывается глупейшее утверждение, что я, якобы, был ее пятым мужем. То ли это было брошено самой Н. М. в злую минуту, то ли придумано журналистами, но в действительности, я стал ее третьим и последним мужем. Жить вместе мы начали в 1982 году, когда ей было двадцать четыре года. Скрепили свой брак много позднее, в мэрии Третьего арондисмана Парижа. Вместе мы прожили мужем и женой тринадцать лет, до 11 июля 1995 года, когда расстались в Москве. Мы не разводились, и 3 февраля 2003 года я стал вдовцом в Саратовском централе.
2. О моей якобы бедности, и миф о якобы хорошо зарабатывавшей Наташе. Когда она пела (а это бывало периодами) в "Распутине", в "Царевиче" или в "Балалайке" она получала мизерную зарплату, но могла рассчитывать (особенно в "Распутине") на щедрые чаевые клиентов. Торговцы оружием - арабы Аднан Кашоги и Антуан Трабульси - любили ее слушать и давали ей порой и пару тысяч франков чаевыми. Пустых ночей ("Распутин" был ночной ресторан) бывало много больше. Все свои чаевые Наташа беспощадно и быстро тратила (с моего, впрочем, молчаливого согласия) на свои нужды, в основном на винопитие в кафе. Квартира наша, якобы скромная мансарда на 86, rue de Turenne, помещалась в историческом месте Парижа, в сотне метров от исторической площади де Вож (где принимал свои парады Людовик XIII) и стоила очень недешево. Только глупые русские этого не понимали и не понимают сейчас. За квартиру всегда платил только я. Всегда. Зарабатывал я к концу 80-х годов до 350 тысяч франков в год, то есть около 70 тысяч долларов. (Моя парижская бедность пришлась на 1980–1981 годы, то есть до Наташи.)
3. "Editions Climat", где Наташа опубликовала несколько книг, было создано моим приятелем Оливье Рубинстайном. Это я порекомендовал ему книгу Наташи "Мама, я жулика люблю" и убедил перевести ее на французский и напечатать. Успеха у книги не было, хотя ее и заметили.
4. Первый музыкальный дебют Наташи - запись концерта "Кабарэ рюс" - был записан на "Радио Франс" моей подругой-корсиканкой Мари-Сесиль Маззони. Мари-Сесиль немало помучилась и с отвратительно организованной Наташей, и с плохо организованными музыкантами из "Балалайки". Диск был выпущен много позднее в России.
5. Наташа никогда не писала ни для оппозиционной радикальной газеты "L'ldiot International", где я был членом редакционного совета, ни тем более для архибуржуазного "Figaro Madame". Всё это - бредни тупых журналистов и прихлебателей таланта Наташи.
Наташа была яркий, сверхталантливый, невыносимый человек, punk по жизни, но она не добилась нигде сколько-нибудь значительной известности, ни во Франции, ни в России, в конце концов. И не могла добиться, потому что тогда это была бы уже не Наташа. От неуспеха у нее была постоянная горечь.
Я был крепче ее в десятки раз, и она на меня опиралась. За внешней моей якобы сдержанностью всегда скрывалась глубокая любовь к ней и преданность. Она это знала и эксплуатировала.
Таланта у нее было много, неистовства - непочатый край, но ей нужна была опора. До 1995 года чутье не обманывало ее: все три мужа (1-й - Аркадий, 2-й - владелец ювелирного магазина А. Плаксин, впоследствии - муж певицы Любови Успенской + я, грешный) были для нее опорой, каждый по-своему. В 1995-м она пустилась в свободное плаванье (я окончательно устал от нее и решил дать ей уйти), попала не к тем людям и погибла так, как она погибла. Чутье отказало ей, или она сознательно решила обойтись без опор? Никто никогда не узнает.
После французского мотоциклиста - едко пахнущего потом Марселя, - после питерского киноведа у нее появился цыган Прокоп, музыкант из ресторана "Балалайка", где в конце концов нашла себе работу Наташа, разругавшись с рестораном "Распутин", с его хозяйкой, мадам Мартини. В романе "Укрощение тигра в Париже" я неплохо живописал "Распутин", где в интерьере полуцеркви-полубани шейхи, министры, киноартисты и даже президенты пили дорогое шампанское, слушали песни цыган и Наташи Медведевой, напивались и блевали. Бутылка самого дешевого шампанского стоила в "Распутине" не менее 900 франков. "Балалайка", располагавшаяся в старых cave (подвалах) здания наверху улицы Montagne Saint-Genevieve, в полувитке улицы от Пантеона, была в сравнении с "Распутиным" подвалом демократическим, много дешевле, и клиентура была там полурусская и восточноевропейская. Содержал его человек неопределенной национальности, по слухам, чех - Марк Лучек. Он был, со слов Наташи, неглупым ресторатором и талантливым музыкантом. В одно из моих путешествий по Европе или в Россию Наташка осталась одна на срок достаточный, чтобы прилепиться к цыгану Прокопу. Открыв все шлюзы своей страсти, она, как бывало не раз, в день моего приезда спешно скрылась с поля боя, то есть из нашей квартиры, оставив смятую постель и грязные два прибора и два бокала в кухонной раковине. Я никогда так и не понял, оставляла ли она постель и приборы намеренно, желая ранить меня, или же просто не успевала скрыть следы преступления. Я не помню, откуда приехал, помню, что через пару дней я должен был уехать уже в другую страну, на промоушн одной из своих книг. В один из вечеров мне позвонил цыган Прокоп.
- Ваша жена у меня, - сказал он.
- Да, - сказал я, - неужели?
- Она любит меня, мы очень друг друга любим, и она хочет жить со мной… - Он замолчал. Он был, как потом объяснила Наташа, дикий человек, прямо из шатра. Он, наверное, предполагал, что я стану плакать, закричу, упаду и умру.
- Сейчас проверим, - сказал я. - Дайте мне Наташу. - Послышались звуки возни, может, борьбы.
- Я сейчас приеду, - сказала Наташа сердито.
- Только, пожалуйста, без цыган, - сказал я. И стал пить Cote du Rhone, что и делал до того, как позвонили эти двое бесноватых. Одновременно я смотрел музыкальные клипы. Тогда была модна Рита Мицуко и только поднималась Патрисия Каас. Обе девочки мне нравились.
Она приехала часа через два, сердитая. Села, не раздеваясь, в пальто с большими плечами, на наш металлический "шоффаж" (железный электро-обогреватель с кирпичами внутри) и сказала:
- Ну, что скажешь?
Я выпил вина и пожал плечами:
- Он же сказал, что ты будешь жить с ним в таборе. Собирай вещи в табор.
- Дай вина! - сказала она. Я налил ей вина. Бывают моменты, когда неуместно читать лекции об опасности алкоголизма.
- Я не знаю, как я в это вляпалась, - призналась она, выпив. - Ты уехал, вот я и сорвалась.
- Ты что коза или корова, что тебя надо пасти и привязывать?
- Да, и коза, и корова, - сказала она. - И хуже. Не надо было оставлять меня одну. Я поеду, - она встала. - Он меня ждет. Я скажу ему, что не буду с ним. Я завтра приеду.
Я дал ей уйти. Назавтра она приехала, и несколько дней мы прожили тихо, занимаясь нестрастной, но близкой до кровосмешения любовью, как сестра и брат. 25 марта мне приснился сон, от которого я испустил дикий крик и проснулся в ужасе. Проснулась и Наташка и стала успокаивать меня. Приснилось же мне вот что: на черной школьной доске мелом нарисован поясной силуэт Дьявола - рога, абрис лица, шея. Я взял губку и стер силуэт. За это он облил меня огненной водой, и я проснулся в ужасе. Подобные вещи не снились мне ни до этого, ни после.