247
- …Мы задыхались от нежности друг к другу, - измученно бормотал Цахилганов, забыв, где он. - Мы сгорали… от нежности…
Барыбин, протягивающий деньги без толку, засмотрелся на татуировку с участием. Господи! Года! Идёт!! А щастья!!! Нет!!!! Нет!! Нет! Нет. Нет…
- Да… Огонь. Огонь возникал от взгляда - и взгляда, - разговаривал сам с собою Цахилганов. - Да. Взгляд переливался во взгляд…
Вдруг буквы содрогнулись: разгневанный татарин замахал на Барыбина руками! Татарин прогонял его с деньгами прочь! Прочь! И, рассерженный видом денег, смешно, часто топал ногами в мягких кожаных ичигах!..
- Оторваться нам друг от друга было… невозможно…
Они смотрели сейчас в разные стороны: мрачный, подавленый Барыбин - и Цахилганов с неподвижными, дико светящимися глазами.
- Люба… - видел он жену прежней.
Она умела так поворачиваться, что её висок нечаянно касался его губ - и прижимался слегка, на одно только мгновенье, а потом был где-то рядом, но до него нужно было тянуться, и хотелось тянуться - тем сильнее, чем дальше он сиял, бледный, доверчивый, скрывающийся то и дело под прядью волос, подвижной, летящей…
- Мы тогда разучились переходить через дорогу. Включался красный свет, а мы не видели этого, потому что… - потерянно смеялся Цахилганов - и задыхался. - Потому что… мы… сгорали… друг… в друге… А машины даже не сигналили! Они останавливались, они замирали… И мы шли как боги…
248
В больничном коридоре опять затопали, гоняясь за старухой. И, объясняя что-то, гулко матерился возмущённый мужской голос. Однако в палате никто не слышал этого. Нагретые летним солнцем Любины волосы у Цахилганова под ладонью,
текучие, как вода - но теплее,
льющиеся, как вода - но мягче,
сияющие, как вода…
И он чувствует Любины молодые пальцы у себя над ключицей. И так ласково, так кратко легчайшее это касанье, что просто необходимо ощутить его снова,
немедленно, ощутить –
…чтобы не умереть… от тоски по ней.
- Мы старались… не умереть. Люба… Мы сгорали… Мы шептались,
- ты - одна - моя - ты - навсегда - одна…
"Где этот нескончаемый восторг? - молча кричит в себя Цахилганов. - Отчего, когда, как - всё это было потеряно? Люба? Где ты - та?"
- Люба… - зовёт жену Цахилганов из её умиранья. - Люба. Где ты… Вспомни. Вот мы идём…
И - её - шея - трогательно - влажная - от - жары - послушно - приникает - к - его - плечу…
- Мы идём с тобой… Где всё это?! - кричит Цахилганов.
Он с ужасом глядит на Любовь, изглоданную болезнью. Глаза его режет, режет жгучий, горячий туман.
- Где она сейчас, Барыбин?!. Скажи, скажи мне: Степанида - она от?.. Люба - изменила мне, хотя бы раз? А? А? Ты всю жизнь следил за ней, как сыщик! Шпионил! Ты замечал всё! Ты должен знать. Скажи!
Цахилганов опомнился,
крепко ударившись головой о стену.
Мишка ударил его?!. Опять?
Мишка?
Его?!.
249
Реаниматор отошёл к жестяной раковине.
- Ты взвинчен, - заметил Барыбин, включил сильную струю и принялся мыть руки с мылом. - Тебя знобит. Это экзальтация. В магнитные дни даже спокойные люди склонны… Дать тебе брома? Выпил бы, в самом деле.
Но Цахилганов не хочет возвращаться в настоящее.
- Ты же помнишь нас!.. Двоих!.. - кричит он реаниматору сквозь шум падающей воды -
и тут же устаёт от крика.
А какой был вымытый Караган в то лето. Каждый день пахло полынью и ливнями. И Солнце вставало радостное, не резкое…
- Мы любили… - бормочет Цахилганов. - И вот, какая-то птица… Какая-то идиотская хищная птица, которую никто не видит, кроме… И караганник, и чёрная пыль настигает, и кровь, кровь прорастает из земли… Птица. Бром… Странно. Плохо. Не хорошо!..Не надо! Брома…
Цахилганов развёл руками и замолчал, подавленный.
- Да. Птица, - рассеянно кивнул реаниматор. - Андрей, здесь такое дело… Любовь… В общем, препараты, которые вводятся - они её не лечат. Они только продлевают её мученье и её беспамятство. И всё. Ты ведь понимаешь? Если бы не они, её бы… Ей, давно уже, больше нечем жить, Андрей! Давно. Физически - нечем. Впрочем, не только физически.
- …Что ты хочешь сказать? - Цахилганов сел и ссутулился, - Что ты от меня хочешь?! - враждебно спрашивал он, дёргаясь в раздражении.
- Я перестану их назначать, эти препараты, если ты сочтёшь это нужным, - чётко произнёс Барыбин, отворачиваясь. - Как только ты сочтёшь это нужным.
250
Цахилганов оглох на время.
Старыйкран подтекал, и Барыбин принялся подкручивать его. Однако тот лишь скрипел своим металлическим суставом и не справлялся со струёй. Вода била сильнее… Наконец она перестала блистать и исчезла.
Всё. Конец…
Цахилганов молчал.
- И тогда она..? - спросил он через время о том, что знал и сам. - Это будет - всё уже? Да, Мишка?
- Да, - Барыбин помолчал виновато. - Я говорил, она безнадёжна.
- Ты говорил. Я только забыл, когда… Сколько ей можно прожить ещё… с ними, с этими? - спросил Цахилганов, кивая на капельницы.
- Не прожить. Промучиться. Ну - недели две, максимум. Хотя, боюсь, что меньше, гораздо меньше… Если не произойдёт, конечно, какое-то чудо…
- Какое именно? Какое? - тупо твердил Цахилганов. - Уточни. Я требую!
- Ты устал, - сказал Барыбин. - Тебе бы неплохо сейчас выпить. А здесь ходит главный врач. Не получится… Правда, есть хорошая водка у Сашки. Тебе надо бы.
- Просто у меня гудит в голове сегодня, - пожаловался Цахилганов. - Извини. Я плохо соображаю. Я думать про это не могу, не то что произносить…
- износить - совместную - судьбу - можно - как - одежду - дотла - гораздо - быстрее - чем - полагаешь…
- Ну, скажешь, когда решишь.
251
Неслышно ушёл Барыбин. И кончилось всё. За окном стих посвист вечернего равнодушного ветра, смолк деревянный далёкий стук женских каблуков по коридору. И пустое пространство стало медленно наполняться гулом. Так бесконечно, и сильно, и страшно гудят телеграфные столбы суровой зимой,
в чужой местности, ночью,
далеко от дома,
когда ты один…
Один… Далеко от дома… Гудят. В пустой ночи… Сильно… Страшно…
Цахилганов боязливо смотрел на жену:
и что, это - всё?
Любовь истаяла за два года и была другим человеком - человеком вне жизни. А та, прежняя, ответить Цахилганову уже не могла,
- та - никогда - ответить - ему - не - сможет - потому - что - той - давно - уже…
- Зачем ты… так… отомстила мне, Люба? - не выдержав обиды, спросил Цахилганов сквозь гул,
- та - сошла - на - нет - на - слабый - шелест - который - сродни - шелесту - опадающей - коричневой - листвы - сгоняемой - ветром - с - холодной - шершавой - серой - тверди - бульвара - осеннего - бульвара…
- Что ты с собой сделала, Люба… Ты же убила меня!!!
252
…Ему было страшно -
оттого, что он умирал вместе с ней.
- Вернись. Пожалей меня, Люба, - Цахилганов плакал. - Спаси меня… Я против воли иду за тобой следом… Я не могу не идти за тобой - туда. Где нет ничего. Я боюсь…
- Помнишь? - тихо плакал он, держась за край реанимационной её кровати. - Однажды я уже умирал…
Как же, тебя огрели вскользь бутылкой по голове, ночью, посредине лужи, когда ты возвращался от Ботвич пьяным.
Внешний Цахилганов говорил ему что-то ещё сквозь гул пространства, но Цахилганов спешил сказать сам, и потому почти не слышал того, себя.
- Когда я лежал в больнице и умирал,
…мучаясь с похмелья больше, чем от раны,
ты пришла и спасла меня. Прибежала в несусветную рань… не причесавшись толком. Ты, Люба, ты просила меня жить. И я собрал все свои силы. Я послушал тебя - я выжил!..
Не потому ли, что весьма сложно было скончаться от шишки на башке?
- А теперь я прошу: ради меня - вернись… Любочка, я ведь всё помню, - торопился он. - От тебя пахло сердечными каплями. Ты забирала мою одежду, грязную, грязную, чтобы её выстирать. У тебя дрожали руки. Ты так перепугалась из-за меня… Бедная моя…