181
Шуршит бумагами важная Жужулька, перебирает их своими пальчиками-коротышками, так и не отросшими с десятилетнего возраста.
- …Рудый.
- Как?!
- Рудый. Дмитрий Борисович. А он говорил, что хорошо знает вас.
- Ну, меня-то он не разыскивал, надеюсь? У меня сотка обнулилась…
Секретарша, затаив доходную информацию, хищно промолчала.
- Значит, стриженый? А где же он растерял свои пёсьи кудлы? - живо полюбопытствовал Цахилганов. - Крашеные? Абрикосовые?
- Не знаю. Во всяком случае, не у нас, - озадачился девичий голос. И предположил. - Наверно, в Кремле.
- Но я вообще-то не про то, Джулия. Он потом никак не проявлялся?
- Как бы вам сказать…
Ни за что не расколется задаром, сколько не тискай её впрок по углам, головоногую.
Головоногую, хохотливую.
- А что бы ты себе ещё хотела, крошка? Мне важно угодить тебе побыстрее.
- …Звонил. Он. Шефу, - понизила голос секретарша. - Они согласовывали какой-то вопрос, о новой программе. Связанной с Раздолинкой. А ещё раньше… Москва запрашивала бумаги на вас. Я лично готовила. Разговор шёл о каком-то вашем назначении. Крупном. В Москву.
- А шеф - что?
- Он человек осторожный. Критически настроенный.
- Жужу, ты так и не призналась, что тебе нравится кроме "Дали".
- Ну, не буду же я его расспрашивать! Нам не положено. А так - люблю морские путешествия. И забудьте вы про духи! Сколько раз повторять?..
Так что - путешествия, только путешествия.
- Но, позволь, а как же "Мацусима"? Или как их там? В прошлый раз ты мечтала о каких-то…
- Ой. Духов у меня полный шкаф. Оставьте вы свои пузырьки для кого-нибудь попроще! Только путёвки. И не будем больше тратить время на пре-пиранья,
- пиранья - нет - какая - же - пиранья -
кто следующий? Что там у вас?..
- Погоди! А может, встретимся? Развлечёмся, как тогда? В усадьбе? Ещё разок?.. Потолкуем. Обнимемся. Покормим выхухоль.
- Что-о-о?
Презрительный вопрос не требовал ответа. Секретарша отключилась.
Отвергла его гаметы, не годные для продленья жизни в вечности.
…Позор, Цахилганов. Теперь тебя отшивают даже секретарши. Претенциозные дуры. Ме-тёл-ки
- тёлки -
с собачьими именами.
Позор.
182
Как же быстро закрутилось это дело. Хотя, когда речь идёт о сверхприбылях в мировом масштабе,
проволочек не бывает…
- Рудый учился вместе с Соловейчиком в Высшей комсомольской школе, - уточнил Внешний. - В общем, ты доболтался. А они - спелись.
Да, тут уж не до половых клеток. Живые они у тебя или дохлые, не очень-то теперь и важно.
- Но… Соловейчик, он спешно превращается сейчас из демократа в патриота, - со слабой надеждой на лучшее прикидывал Цахилганов. - Это у них становится модным, и он может воспрепятствовать…
Хм, в патриота своего кармана, разумеется.
- Ты веришь в казённый патриотизм? В ширму?! Не притворяйся… Тебя вот-вот позовут. Будь готов, - звучало и звучало мысленное эхо.
Будешь - готов - будешь - будешь…
Вдруг Митькин жеманный голос прорвался в палату без всякого телефона, и Цахилганов вздрогнул.
- Москва - это ненадолго, дружок; тебя переведут в Международный центр внедрения антитеррористической экономики. Да, репрессивной экономики, и если всё пойдёт так, как идёт…
- Слушай! Но откуда вы, там, знаете, как всё пойдёт? - закричал он на Рудого.
Моделируют планетарные ситуации, а сами больше, чем на слуг антихриста, не тянут.
- Знаем, дружок. Не бойся.
183
- Не бойся! - откликнулось пространство ласковым голосом Степаниды. - Этого не случится в любом случае. Даже если ты будешь вынужден пойти на предательство, тебя своевременно устранят. Наши люди. Это штурмовики освободительных народных полков…
У них чёрные буквы "РО"
на белых головных повязках.
- Россия - Освобождённая…
- Я счастлив! - высокопарно съязвил Цахилганов и лёг на кушетку вниз лицом. - Благодарю, теперь я спокоен… Впрочем, если у народа есть враги, то должны быть и защитники.
- Их боится твой политтехнолог, - разговаривало с Цахилгановым пространство голосом Степаниды. - Он теперь часто меняет внешность и охрану. И скоро доменяется до того, что вся охрана его будет состоять из штурмовиков. Они-то и справятся с ним. Понимаешь?
- Да сказал же! Понимаю…
Появление народных защитников неизбежно. Оно вызвано появлением врагов.
Но неужели у Степаниды нет даже капли жалости
к нему?
Враг, враг… Всем-то он враг.
184
Пятна на Солнце… Солнце бунтует, поёживался Цахилганов.
- Солнце никогда не бушевало так прежде, - печально говорила между тем Степанида. - Что вы, все, сделали с Солнцем? Зачем?.. Зачем вы оставили нам только один выбор: быть либо рабами, либо штурмовиками?
Либо рабами, либо штурмовиками…
- Но… Вспышки - они проходят, девочка! Проходят сами собой…
- Вспышки несут людям временное, хоть и болезненное, прозренье. Однако если ничего не менять, грозное Солнце станет багровым. И однажды оно убьёт всех полной и окончательной, насильственной ясностью. Если мы не окажем сопротивления злу.
- Я знаю, Степанида. Я же всё вижу! - покорно согласился с ней Цахилганов. - Но… не самый глупый человек твой отец. И не самый подлый. Может, именно я придумаю, как выйти из этого без… гражданской войны. Надо - без крови! Без крови! Хватит - крови!.. Только бы понять, что именно мне следует предпринять.
Важно определить гнездо крамолы!
Вот: гнездо крамолы!
В себе - и в мире.
Чтобы уничтожить оба,
ибо одно есть отраженье другого.
И… одно без другого… неуничтожаемо.
- Слышишь, Степанида? Только одолев гнездо крамолы в своей душе, человек может затем…
- У тебя очень мало времени. У нас. С тобой. Мало. Поторопись.
185
Гнездо крамолы. Одно - в Цахилганове. А мировое? Где оно?
The sim shines bright in the old Kentucky home…
- Откуда у тебя волдыри на локтях? - снова спрашивает он девочку-подростка, но не удивлённо, как прежде, а скорбно.
- Оттого, что я стреляла с упора, - доносится из прошлого невинное, доверчивое признанье.
Тогда Цахилганов не обратил на это особого внимания. Хотя мог бы призадуматься. Два года назад.
А вдруг застрелит кого-нибудь в праведном порыве?
- …Степанида! Садись, подвезу. Я как раз домой. Уф, жарища.
Но Степанидка важно шествует по тротуару с двумя, ещё бабушкиными, полными авоськами: она купила на базаре картошку - для дома. Шкандыбает в белых босоножках на высоченных шпильках и косится:
- Дотащу. Сама.
Потом сердито сдувает тополиный пух с носа:
- Пфу. Езжай себе!.. А то ещё меня с тобой кто-нибудь увидит.
- Не сядешь, значит?
- Нет.
Цахилганов, покорно кряхтя, выбирается из машины. Он отпускает шофёра. И теперь, с надувшейся Степанидой, они несут картошку вместе. Мимо тира.
- Что? Зайдём? - усмехается Цахилганов.
Она ставит авоську на землю, поправляет белоснежную кофтёнку с короткими рукавами и удивлённо вскидывает светлую бровь:
- Туда?.. С ума сошёл? У нас же руки после картошки будут трястись… Впрочем, давай. Если ты так хочешь.
И Цахилганову невдомёк, почему базарная шпана и подростки у кинотеатра легонько пересвистываются, переглядываются, переговариваются, завидев его дочь издали.
Впрочем, старые, чистые джинсы ловко сидят на ней, да и пшеничная тугая коса мотается за спиной весьма… завлекательно; разве не понятно?
Хм. Малолетняя шпана и подростки двигаются за ними следом, на почтительном, впрочем, расстоянии.
К чему бы это?
186
В железном ангаре прохладно и сумрачно. Пожилой кавказец-тирщик, утопающий в собственной бороде, словно в диком кусту, кивает Степаниде поверх других голов, сузив звероватые глаза,
- они - поблёскивают - двумя - непримиримыми - лезвиями -
и бесцеремонно забирает у посетителя-мужика третью винтовку слева.
- Это её, - он хмуро тычет пальцем в сторону девочки.
Мужику хочется повозмущаться, но он засматривается на Степаниду. Та стоит, словно у себя дома, и деловито растирает руки -
от самых кистей -
задрав их вверх.
Она раскачивается и перетаптывается на тонких шпильках, словно молодая, небольшая, нервная кобылка перед забегом… И великовозрастная ребятня потихоньку заполняет тир, занимая место у стен.
- Десять? - отсчитывает пульки перед Степанидой кавказец.
- Десять! - Цахилганов лезет за кошельком, чтобы расплатиться.
Но кавказец не слышит его, Цахилганова, не берёт его денег и не замечает - его - вовсе! Он уходит зажигать тонкие парафиновые свечи.
Все они вскоре пылают в ряд
там, в глубине тира,
крошечными, будто капли, огоньками.