125
- Пободайся с ними сам, Василич, - добродушно смеётся Цахилганов. - Может, что и выйдет. Похмеляться с утра ты их уже научил? Научил. С утра к пивному ларьку из гостиницы тянутся, как и положено. И в очереди терпеливо стоят. Глядишь, кое с чем и свыкнутся… Моё дело теперь - сторона. Хозяева у тебя новые - заморские. А для меня… Всё, что сложно, того не существует! Осталось только документы оформить. Дела, Василич!
Дела - ла - ла - ла - ла…
Он быстро подписывает одну бумагу за другой,
отогревая свою дорогую ручку дыханьем,
под приближающиеся звуки
неведомых барабанов,
дудок,
колокольцев…
- Культурный обмен! - радостно объявляет закутанный переводчик. - Они прилетели из Дели! Это наши артисты!.. Искусство! Наше искусство уже здесь!
И вот в кабинет, подёргивая голыми сизыми животами, свивая и развивая посиневшие руки,
вплывают танцовщицы
с напряжёнными от дикой стужи,
подведёнными глазами.
Дзынь - звень - бряк - звяк - трень - брень…
Одна из них тут же начинает вертеться вокруг своей оси, бряцая цепочками и часто притопывая по ледяному дощатому полу покрасневшей узкой пяткой.
Василич прилежно щурится, закуривая "приму".
- Гляди, гляди, Константиныч! - не может он скрыть своего восхищенья. - Как кружена овечка!.. А нашу, попробуй, заставь так вертеться? Скорей ты у неё сам юлой завертишься, у нашей-то бабы… Твоя дочка ни за какие тыщи, небось, пупком крутить не станет. А?
- Мою… ничем крутить не заставишь, конечно.
Бледный тот будет - кто заставлять примется…
Но этот ответ Цахилганова звучит совсем безрадостно. Ребёнок, вышедший из-под управления, как атомный реактор - неудобен всем
и крайне опасен…
126
Не расписалась с ним, с Кренделем, до сих пор.
Нет, Цахилганов не против свободной любви. Однако Его дочь не может вот так вот уезжать с мужчиной, которому она - никто,
- ещё - одна - заноза - в - сердце!
Шлюха. Его дочь - шлюха…
Готовилась ведь поступать в институт. Всю зиму сидела под бра и читала книжки, щёлкая семечки, и с умным видом поглядывала в потолок. Завалила весь стол религиозно-философскими системами мира. Сначала обложилась православием. Потом - ведизмом, буддизмом, конфуцианством, даосизмом, мусульманством, католичеством. Потом - снова - православием. Потом - томами по отечественной истории. И объявила ранней весной, захлопывая книги одну за другой, поочерёдно:
- Всё!.. Пусть в институте дураки учатся. Им это необходимо. В отличие от меня. Так что, тебе на моё обученье и тратиться не придётся.
Его дочь - банальная, пошлая шлюха, и всё тут! Вариации на тему Собачьего вальса!
- …О чём ты только думаешь, Степанида? Да этот Крендель бросит тебя ради первой же попавшейся новой фитюльки в мини-юбке!
Это Цахилганов - ей, царственно сидящей на диване и пахнущей жареными семечками,
в её невинную улыбку:
- Бросит!
- А вот и не бросит. Тьфу, - старательным плевком она отправляет шелуху в бумажный кулёк.
- Да почему же это - тебя - он - не бросит? Если ты ему - никакая не жена?
- А я у него две штуки баксов в залог взяла. Тьфу. Для наёмного убийцы. На случай его будущей измены, - ответствует безмятежное, нежное меццо-сопрано, перебиваемое щелчком - и лёгким плевком: - Тьфу. Заблаговременно… Клятвы в верности на словах, а не на деньгах, это - для дур, папочка. За-пом-ни!
127
Степанида жмурится, будто котёнок, разгрызает белейшими зубами ещё одну чёрную подсолнечную трапецию… Шутит, должно быть, его гладко причёсанная дочь и дразнит отца нарочно. Но как неприятно шутит, противная.
Противная, спокойная, вымытая до блеска, сидящая с двумя бумажными кульками на коленях. В одном - семечки. В другом - кожурки.
- Эх, ты! У меня с ним политический союз, а не брачный! - вдруг кричит она на отца в несусветной обиде. - А вообще!.. Я бы давно уехала, если было бы раньше, с кем. В десять лет ещё.
- Засиделась, значит… И с чего это тебя в дорогу так тянуло?
- А мне всё вокруг мерзело, мерзело и - омерзело окончательно. Тьфу.
- Почему?
- Да потому, что я твоя дочь! А ты - граф Порно. Тебя так метеоролог с нижнего этажа обзывает.
- А-а… Моралист снизу? С острыми коленками?.. Вот, будешь других поучать, у тебя тоже такие будут.
- Он тебя, кажется, ненавидит!
- Ну… - разводит руками Цахилганов, скромно опуская взор. - Видимо, есть, за что… Ему виднее. Он - в толстых очках. Ещё немного, и ты у нас станешь такой же дальнозоркой!
- Всем известно, за что! - гневается Степанида. - Весь Караган и его окрестности усеяны твоими мерзопакостными кассетами. Вот!..
128
Кажется, Степанида готова заплакать. Её подбородок начинает мелко подрагивать,
будто в него быстро тычут невидимой спичкой.
Но - нет: ещё выше подняла голову. И сплюнула шелуху нарочно громко, изображая презрение
и пренебреженье.
- Во-первых, какое тебе дело до кассет? Во-вторых, ты - богатая дочь! А в-третьих, перестань грызть свои семечки, когда разговариваешь с отцом! - срывается Цахилганов. - Немедленно!
Дочь смотрит ему в глаза,
прямо и неотрывно -
и старательно разгрызает ещё одну трапецию.
Потом - другую. Третью. Четвёртую… Пятую!
Шарит пальцами в пустом уже кульке. Заглядывает в него удивлённо. Отирает подбородок с подчёркнутым изяществом. Стряхивает одинокую мельчайшую кожурку с белой кофты -
медленно - раз - другой - третий -
так, что Цахилганов теряется от этой откровенной наглости.
- Н-ну? - невинно таращит она круглые прозрачно-дымчатые глаза, поигрывая косой, будто плёткой. - Что?..Теперь - ты - доволен?..
И уходит в свою комнату, капризно выгнув спину.
129
Нервничая, Цахилганов ищет запись Вечнозелёной. Как вдруг стены начинают дрожать от включенного у Степаниды на полную громкость музыкального центра,
- словно - из - под - мрачных - монастырских - сводов - суровое - одноголосное - соборное - пенье - долетает - из - комнаты - Степаниды - и - он - вслушиваясь - дивится - тому - где - же - и - когда - она - отыскала - такую - странную - запись.
Цахилганов замирает.
Но Степанидка резко сбавляет громкость.
- …Что это за музыкальная манера такая, Стеша? Очень даже… редкостная.
Дочь быстро закрывает иссиня-чёрную тетрадь с позолоченными уголками, встаёт из-за стола -
дочь смотрит исподлобья:
- …А тебе зачем? Моё. Не слушай. Не слушай - моё - своими идейно грязными ушами. И не шарь здесь, по моим вещам, своими пошлыми глазами. Они у тебя, от полной бесстыжести, стали как шляпки от гвоздей… Не смей глядеть на меня своими шлямбурами!
- Стеша, - укоризненно тянет Цахилганов. - Какая же ты… злая. Мне в самом деле любопытно…
Дочь сначала ёжится, будто котёнок, которого собрались купать, и быстро строит ему дикую страшную гримаску. Но расплывается вдруг в улыбке,
простоватой до глупости:
- Вообще-то - это стихири. В русских древних церковных песнопеньях соблюдался один такой неукоснительный завет, ну - на все века, в общем, завет такой был - исполнять их одноголосно. А не двоить и не троить. Ибо крамольное двух и трёхголосье разобьёт затем непременно и единство людей, а значит - и общую, неделимую силу народа! Вот! - завершает дочь, победно хлопая ресницами.
130
- …Так, - ошарашен Цахилганов. - Откуда познанья?
Он совершенно готов к тому, что Степанида влюбилась в религиозного фанатика.
Ох, уж этот непроницаемый Крендель! Поди пойми, что там, в бритой крупной его башке, гладкой как булыжник - оружие пролетариата.
- Откуда познанья? Из школы, вестимо, - охотно признаётся дочь. - Училка по эстетике говорила. Наша школа обычная, нам ещё нормальную эстетику преподавали. Хорошую.
- …Что за училка?
- Ага. Закадрить собрался, - Степанидка щурится с брезгливой подозрительностью, но успокаивается вдруг. - …Она тебе не понравится: у неё сумка из кожзама.
М-да. Зря, пожалуй, демократы перестали платить зарплату учителям. Прожадничали. Получайте, господа новые буржуи, новое поколенье, подготовленное голодными, озлобленными против вас педагогами…
Российская демократия,
она же - диктатура жлобов,
погибнет, пожалуй,
исключительно от своей оголтелой
жадности…
И вот Стешина комната, увешанная только натюрмортами –
с - короткими - кусками - колючей - проволоки - среди - забытых - недосягаемых - фруктов -
и ночными степными пейзажами –
с - померкшими - колючками - звёзд - над - слепящими - сквозь - десятилетия - лагерными - прожекторами -
пуста и безмолвна. И чёрно-синяя тетрадь пропала со стола вместе с ней, несмышлёной.
- …Не бойся за Стешу, Любочка. Ничего не бойся. Я с тобой…
Я сам, Люба, её боюсь.