107
- Люба, не обращай ты внимания на Дулу, - попросил Цахилганов жену - и усмехнулся, вставая. - Старик начинал свою службу на севере. Когда-то, военным юношей, он жил некоторое время среди самоедов, и многому от них научился. А теперь прививает те же самые навыки мне… Люба, может, тебе нужно чего? Ты кивнула бы как-нибудь, я пойму.
- Он опять сказал "нет", - вдруг послушно откликнулась Любовь. - "Нет, - сказал Дух святый, - Я не сойду"…
- А почему? Почему? - терпеливо допытывался Цахилганов, склоняясь над ней. - Ты спросила?
Любовь молчала, слабо перебирая пальцами.
Она была далеко, в беспамятстве.
- …Н-да, - то ли восхитился, то ли закручинился Цахилганов. - Чем лучше жена, тем меньше её замечаешь…
И как это люди живут с яркими жёнами, изо дня в день? Должно быть, лишь на грани истерики. Как в комнате, оклеенной цветастыми красными обоями, должно быть.
- Спи, Люба.
Цахилганов вновь отправился к окну.
Заплаканная дневная степь поблёскивала проплешинами голой глины. Земное пространство зябло оттого, что ватное одеяло облаков было слишком, слишком высоко. Весь снег поднялся в небо по весне, и теперь не вернуть его оттуда до самой зимы, из долгого небесного кочевья. Тепло же солнечное, горячее всё не наступало, всё не пробивалось из выси, и привыкать к нему пока не требовалось. Оставалось только терпеливо зябнуть -
голой почве и беспомощному человеку.
В промежуточных состояниях природы люди думают много и бесплодно, раскачиваясь в некой мыслительной неопределённости, похожей на парение.
108
Ветер мотал редкие кусты караганника, гнул их к влажной земле.
- Каинова печать - это когда человек убегает от себя; убегает вечно но тщетно, - кивал, бормоча, Цахилганов. - Он только выскакивает из себя порою, и - снова видит то, что не хочет видеть.
Да, да, молчал, соглашаясь с самим собой, он… Зарастали по вёснам железнодорожные свежие насыпи, и старые, отработанные, завалившиеся шахты с высокими отвалами пустой породы. Но из просевшей, подрытой, унылой этой, похоронной земли выбивался, лез к небесному Солнцу странный кустарник!..
Редкий кустарник, невзрачный кустарник, страшный кустарник пил соки этой безымянно-могильной выпотрошенной земли -
и тянулся к настоящему, далёкому животворному Солнцу. Только вот сок в этих стеблях и листьях был траурным.
Он был чёрен. Чёрен!
Чёрен!!!
Навязчивые - состоянья - как - же - с - ними - справляются - опытные - психи?
Цахилганов закрывал глаза, прижимая ладонями веки, но только чёрные кусты топорщились во мраке перед ним, не глядящим. Караганник! Кругом вырастал сорный тёмный редкий караганник -
над теми, чьи силы и судьбы и чувства и удивительные познанья о мире бесследно сгорели в подземных каменных лавах… Сгорели дочерна…
"Кара-кан" - "чёрная кровь"… Запекшаяся неволничья кровь прорастала, лезла из этой земли
на волю.
Сквозь десятилетья.
109
Говорят, что выработанная площадь под землёю Карагана равна Москве - так широко разошлись, разветвились штреки многочисленных шахт, перетекающих иногда одна - в другую… Легко, конечно, представить, что среди множества заброшенных там и сям шахтных стволов дремлет где-нибудь, в глубине,
в кромешной тьме,
некая лаборатория
с особо секретными установками.
Для чего-то ведь именно здесь держали всех этих, уже - навеки безымянных, геохимиков и биокосмиков? Гелиобиологов и биофизиков? Для чего?
Но кругом теперь - один немой, сорный караганник, колеблемый степными ветрами. Кустарник, стебли которого тянут из земли почерневшую чью-то кровь - и возносят её каждым летом к Солнцу живому.
Кустарник-проводник.
Вдруг Внешний Цахилганов удивился:
- Да что это с тобой, неверный сын старого чекиста?! Блудный сын Главного чекиста Карагана? Тебя же никогда это особо не занимало,
- то - что - не - способно - было - доставить - тебе - удовольствия -
отчего ж ты так неспокоен теперь?
110
Цахилганов, расхаживая, подумал про Любу, про своё внезапно обнаружившееся бесплодие - и снова потёр глаза, будто в них попала колючая, режущая пыль, от которой он никак не мог избавиться.
- Как сказал Василий Тёмный ослепившему его Шемяке? - грустно спросил он зеркальное своё отраженье, пытаясь проморгаться. - Припомнить бы. "Ты дал мне средство к покаянию". Да, так… Наказанием, посланным свыше, закрывается зрение бытовое, обыденное. Но за то, и вместо того, открывается зрение иное,
- тогда - только - обретает - человек - способность - к - созерцанию - вечного.
Однако Внешний почему-то смиренного этого признания не принял. И даже рассмеялся -
суховато, дробно, неприятно:
- Ох, ты куда махнул! Сразу - в пылающие далёкие звёздные миры! Устремился - из реанимации - прямёхонько - в родство с огненными серафимами и херувимами. А грехи с себя на земле сбросил и целиком их, значит, внизу оставил самочинно… Исправить - тут - тебе ничего не хочется? Чтобы мысленный взор очистился до нужной тебе ясности?
- Легко сказать… - уныло ответствовал Цахилганов. - Для этого надо самому меняться. Ты думаешь, простое это дело - меняться, когда ты уж весь заматерел и окостенел?
Топот и крик в коридоре вернули его к реальности,
- там - снова - ловили - старуху - сбегавшую - от - обезболивания - к - очистительному - страданью.
Однако свежая попытка избавить потомков от кары, во всех последующих поколеньях, опять потерпела неудачу: щуплую больную, надрывающуюся в крике и слезах,
уже волокли обратно, уговаривая –
сейчас - выпьем - брома - а - тапочки - где - потеряли - не - дрыгайтесь - бабушка - вы - доктору - зубы - выбьете - пяткой - да - что - это - такое!
- Заколебала всех старуха.
Общенациональный психоз…
111
Вдруг Цахилганов обнаружил через время, что, нервничая, он отковыривает ногтем синий пластилин из оконной щели - и тут же замазывает им щель снова. Он туго приминал подушечками пальцев податливые колбаски,
- добровольно - оставляя - отпечатки - пальцев - словно - благоразумный - преступник.
- Я вижу, как на глазах старится моё отраженье в стекле, - пожаловался он себе, не прерывая занятия. - Я плох нынче…
Плох… Лох… Ох… Ох-хо-хо…
- Зато тебе очень хорошо сиделось в Митькином кабинете, в Москве, незадолго до твоего отъезда, - пожал плечами Внешний. - И как убедительно советовал ты этому женомужчине привести в действие простаивающий репрессивный механизм Карагана! Помнишь? Ведь ты же, ты, не кто иной, доказывал Рудому, архитектору будущего страны и мира: если демократы не придут к идее мирового лагерного капитализма, то Российский национальный порядок перемелет их в зонах Карагана, всех до единого. Превратит в чёрную лагерную пыль… Вот отчего тебе не даёт покоя эта пыль - весенняя неизбежная будущая пыль. Только не ясно тебе: кто кого перемолоть должен…
Цахилганов Степаниду, или Степанида - его. И от внутреннего согласия Цахилганова - либо на то, либо на другое - всё это теперь будто и зависит…
- Ты говорил томному Митьке Рудому: победа мирового лагерного капитализма неизбежна, и она начнёт своё триумфальное шествие - из Карагана, - горевал теперь вместе с ним Внешний. - Ты, Цахилганов - сын Цахилганова, программу эту ему предлагал. И своё участие в ней предусмотрительно определял. В программе весьма, весьма доходной! Расписывал, какие ты окажешь услуги, за хорошие деньги. Услуги по уничтожению одряхлевшей и истощённой до последнего предела, уже немногочисленной патриотической интеллигенции…
Круг готов был замкнуться - исторический круг. Но как?
112
- …Это был пьяный трёп! Предположительный. Хотя… Во мне говорил инстинкт социального самосохранения! Не просто жажда наживы, нет. Пока не уничтожили нас, должны уничтожить - мы. Разве, чисто по-человечески, это не понятно?
Я - же - не - знал - тогда - не - знал - куда - занесло - мою - Степаниду - куда - занесло - бесповоротно - мою - военизированную - тонкую - девочку - в - тяжёлых - башмаках - которой - хоть - кол - на - голове - теши…
Но Внешний был неумолим:
- Более того, ты пригласил Рудого в Караган, Цахилганов! И два месяца назад чуть было не послал машину за Патрикеичем, чтобы обсудить со стариком "все практические детали нового витка репрессий", готовясь к приезду Митьки Рудого. Потом задумался
- здесь - в - реанимации -
и отложил вдруг это дело. А Патрикеич… Тогда Дула Патрикеич стал наведываться к тебе сам. В мыслях, конечно.
- Говорю же, пьяный то был разговор в Москве! - упорствовал Цахилганов. - Фантазийный. А Патрикеич, он себе на уме. Не скоро его поймёшь…
- Отчего же ты страдаешь?
Оттого ли, что Рудый не пояляется?
Или оттого, что он вот-вот заявится?
- Просто у меня никогда не было столько пустого времени, чтобы думать, - молчал и оправдывался зачем-то Цахилганов. - Просто раньше мне не надо было находиться рядом с Любовью днями и ночами… С молчащей Любовью. Я… почему-то застрял. В реанимации.
По своей - и как будто не по своей
воле…