97
Наконец он перехватил цепкие розовые руки этой халды у себя на горле, разжал их и, не выпуская, повалил Горюнову на диван -
грубо, зло, непристойно.
- В рот можешь? - спросил он.
- Ну… - опешила она, стихая глубокомысленно и немного трезвея. - Как сказать… Могу, наверно.
- Так наверно или точно?
- …Наверно.
- А что, метеорологи в рот не…?
Она влепила ему пощёчину - он расхохотался вяло, без веселья. И она ударила его ещё раз.
- Фильтруй базар, дядька! Пошляк!.. Вы все, из того поколенья, умудрились превратиться в злобных сатиров? Да? - она быстро одевалась, закрываясь от него, и дрожала. - Все, да? Пробренчали, проплясали, разбазарили всё? А теперь злобствуете? Никакие вы не аристократы! Вы - пошлые денежные мешки! Ублюдки. Ублюдки! - орала она, не вытирая пьяных слёз. - Трамвайные хамы!
- А чего бы нам злобствовать? - рассмеялся Цахилганов.
Чего бы им злобствовать,
если их маленькие, одноклеточные свободы
давно разбушевались,
и сокрушили первичные границы,
и выросли до клетки целой страны,
и разнесли даже её?
Если их спекулятивные свободы узаконились повсюду и стали называться предпринимательством? И если даже страною правят их собственные спекулятивные правители?
Если его фирма "Чак" приносит Цахилганову деньги в зубах не за хрен собачий - за нелицензионную порнуху?
Ну, Горюнова - смешная, однако!..
Правда, и половые клетки накрылись отчего-то…
98
Цахилганов сразу ушёл на кухню, даже не спросив, откуда у неё такой богатый опыт по части ублюдков,
чтобы обобщать.
Да вашему, молодому, поколению хочется того же самого, только вот уже нечего вам - проплясывать и разбазаривать. Опоздали вы с этим, госпожа Горюнова,
преподавательница социальной психологии
в педагогическом институте,
занимающаяся проблемой элиты
в советском обществе!
Свободничайте задарма.
Им - свобода принесла изрядный навар при дележе застоя. Этим, последующим, она не способна принести ни-че-го.
Свобода - не плодоносит, Горюнова! Свобода только расточает плоды несвободы. И валится с ног, истощённая, изъевшая саму себя,
- и - молит - молит - правителей - о - новой - несвободе - чтобы - не - подохнуть - ей - свободе - с - голода - насовсем…
- Свобода на наших просторах - это больша-а-я безответственность, и только! - недобро усмехаясь, Цахилганов приводил себя в порядок.
Куда штатовской, отрегулированной на самые малые обороты, свободке - до нашей,
- умывался - он - под - кухонным - краном.
В Штатах - это только свобода самоубийственного саморастленья, и всё,
- он - поискал - полотенце -
а большо-о-ой - нету там. В одну сторону направленная свобода: разрушай себя - а не государство…
- но - не - нашёл - и - вытирался - теперь - носовым - платком.
Свобода, крикливая и пёстрая, величиной с пивную жестяную банку, усмехался Цахилганов. Дозированная синтетическая свобода, какую им изготовят и какую нальют, они, там, на Западе, послушно посасывают и глотают на досуге, почёсывая пухлые животы. А наша свобода не знает границ,
- уж - наша - свобода - похоже - разнесёт - этот - весь - мир - во - всём - мире - вдребезги - в - клочья - в - лоскуты -
уф-ф-ф…
99
- Вот когда-нибудь! Твою дочь!..
В дверях кухни стояла косматая, бордовая от злости Горюнова в криво накинутом дешёвом пальто -
о - это - жёлтое - поблёскивающее - синтетикой - пальтецо - преподавательницы - вуза - жалкое - как - будушая - её - пенсия!
- …Когда-нибудь твою дочь! Унизят! Точно так же!..
Она гневно рубила воздух ладонью, с плеча, и плакала, кривясь:
- Запомни же, ублюдок! Запомни хорошенько! С вашими дочерьми! Поступают потом! Точно так же! Как поступаете с женщинами - вы! Вы! Вот!
- Что ты сказала? - побледнел и перешёл на шёпот Цахилганов. - Что ты сказала сейчас про мою дочь, сучара?
У Горюновой хватило ума выскочить в коридор.
- …Знай! Хорошо знай это! С вашими драгоценными доченьками поступают потом точно так же! Это закон, дядька! - мстительно хрипела она с порога - мстительно, беспомощно, пьяно. - Закон!.. Так бывает всегда! Всегда! Со всеми вашими..
Входной дверью Горюнова, взвизгнув напоследок по-щенячьи, шандарахнула так, что выпал, должно быть, сверху изрядный кусок штукатурки, и, судя по стуку - не один. Потом осыпались куски помельче.
Мельче… Ещё мельче… Прошелестела пыль, пыль.
Пыль - на пороге его дома…
Земля… Тлен…
Прах…
Подвижная, растревоженная много десятилетий назад, земля Карагана… Вечно осыпающаяся, кочующая земля Карагана,
всё погребающая -
и не находящая успокоенья…
100
В тот самый вечер Цахилганов пришёл в себя не скоро,
- вот - халда - бешеная - чума - однако - каков - огонь…
Наконец он огляделся - и старательно переставил помытую Горюновой посуду так, как ставила её на кухонной полке Любовь.
Реаниматор Барыбин сказал, что они обокрали поколение своих же детей… Обокрали во всех смыслах! В каких это - во всех?.. Да его Степанида - его, его, его! - будет наследницей кучи баксов! В отличие от прыщавого, глупого Боречки Барыбина. А бедной низкооплачиваемой Горюновой весь век, до гробовой доски, румяниться таиландскими грубыми румянами, каких бы учёных степеней она не достигла!..
Сначала - его большая фаянсовая кружка с блюдцем, расписанным золотыми желудями.
Ба! Да уж не к тому ли подарили ему эту кружку и блюдце патологоанатом Сашка и реаниматор Барыбин? С желудями. Мол, свинья ты, свинья!..
Рядом - Любина чашка в безмятежных блестящих васильках. Потом - Стешина, ещё детская, с весёлыми зайцами по зелёному полю, на котором алеют, алеют до сих пор наивные крапины лесной земляники.
Но - Степанида - уже - не - крошка - а - жёсткая - изящная - красотка - да - гибкая - звероватая - маленькая - баба - с - белоснежными - воротничками - и - только - белейшими - блузами - гладко - причёсанная - скромница - этакий - опрятный - ласковый - котёнок - умеющий - мгновенно - превращаться - в - разъярённую - пантеру - с - ледяным - точным - взглядом…
Мало того, что стала носить грубейшие бутсы, так ещё и уехала из дома с каким-то крутым: с этим… Со своим Кренделем.
С тридцатипятилетним тонкогубым сосредоточенным роботом -
безмолвным - делателем - денег - для - свержения - режима.
С Ромом, видите ли…
- Шлюха. Моя дочь - шлюха.
А её детская чашка та же, с земляничками…
101
Тепло из палаты выдувало ощутимо. И лишь запах лекарств никуда не девался,
он только становился холоднее -
запах, сопряжённый с уходом человека из жизни, но не надо об этом, не надо.
Разогреться что ли?
Разминая ноги, Цахилганов принялся делать что-то вроде зарядки.
- Опять… - сказала Любовь и отвернулась.
Зелёной краски, должно быть, не хватило при последнем больничном ремонте. В изголовье реанимационной кровати стена докрашивалась охрой
и являла над подушкой
неожиданный коричневый полукруг-полунимб.
Цахилганов наскоро помотал руками во все стороны над белым её платком, отгоняя Любино виденье.
- Ну, как теперь? - спросил он Любовь.
И долго смотрел потом на её припухшие веки, на тонкий нос в едва заметных веснушках - их всего пять.
Нет, семь…
Люба дышала слабо и ровно.
- Пока ещё нет ничего страшного, - сказал про Любу Внешний. - При её диагнозе это может продолжаться долго. Ты знаешь.
- Где ты был всё это время? - обрадовался ему-себе Цахилганов. - А ведь мы с тобой сущий пустяк не договорили… О чём, бишь, мы толковали?
Он прилёг на кушетку, кутаясь в больничный халат - серый, в оранжевых обезьянках, дрыгающихся на лианах и болтающихся на своих хвостах.
Судя по степени изношенности, его таскала на своих больных и здоровых туловищах не одна сотня людей.
- О чём? Да всё о том же: о социалистическом рае. Построенном преступной ценою. О саморазрушительности блага, созданного путём зла, - холодно ответствовал Внешний.