– Самая известная и привлекательная, самая талантливая и знаменитая журналистка, известная всем как Бедная Лиза...
Повод для скачка из хорошего настроения в плохое, томительное, как зубная боль, мог быть самым ничтожным. Незначительное изменение самого мелкого плана, например, отмена сеанса в кино или отсутствие нужной книги, а то и еще более мизерная неприятность – оторванная пуговица, стрелка на колготках, мелькнувшая дурная мысль. Все это с легкостью погружало Лизу в уныние. Мрачное расположение духа сопровождалось вялостью, головной болью. Правда, такие же мелкие приятности возвращали ей приподнятое настроение, а в свои "хорошие" часы Лиза могла горы свернуть.
Журфак был выбран Лизой не случайно. "Больше всего на свете ты хочешь попасть в телевизор, как Карлсон", – смеялась Лизина подруга Ольга.
Сама Ольга поступала на химический в Техноложку, другого выбора у нее просто не было. При словах "реактивы", "химическая реакция" и "катализатор" у нее хищно загорались глаза и начинали подрагивать руки. Еще в шестом классе, получив на день рождения набор "Юный химик", нечто среднее между маленькой химической лабораторией и подручными средствами волшебника, Ольга чуть не взорвала школу. На перемене, собрав вокруг себя зрителей, она сначала упоенно заливала какой-то жидкостью сахар. Когда черная пенящаяся лава поползла из стакана на учительский стол, Ольга гордо оглядела восхищенных зрителей, уверив их, что это совершенная ерунда по сравнению с тем, что она покажет дальше. Таинственно улыбаясь, она извлекла из кармана передника небольшую бумажную колбаску и, мечтательно уставившись вдаль, подпалила торчащую из колбаски нитку. Колбаска угрожающе зашипела, послышались неуверенные аплодисменты, затем раздался взрыв, слава богу, небольшой. Строго говоря, петарда собственного изготовления у нее не получилась. Не пострадали даже Ольгины руки, только на учительском столе остались черные подпалины. За этим последовали исключение из школы на неделю, торжественное выбрасывание на помойку набора "Юный химик", честное пионерское слово больше никогда-никогда...
На этих тривиальных фокусах она поневоле успокоилась. В школе ее не подпускали к простейшим лабораторным работам, даже увеличительное стекло для осмотра строения кленового листа на уроке ботаники не позволяли взять в руки. В семнадцать лет Ольга уже не так истово мечтала о химической лаборатории, как в детстве. Она уже давно почитывала толстые вузовские учебники по химии и уговаривала Лизу поступать в Техноложку вместе: "Как же ты не понимаешь, химия – это волшебство, а ты – волшебник, можешь создать чудо, новый мир..."
Лизу не прельщали колбы, пробирки и пятна реактивов на руках, а главное, ей не нужен был никакой новый мир, Лизу вполне устраивал старый. Важно было изменить не мир, а Лизино место в этом мире.
Лиза разглядела Ольгу только в девятом классе и сразу же пожалела, что она не дружила с ней раньше, потеряв столько времени в самолюбивом одиночестве. С Ольгой было очень безопасно, спокойно и правильно.
– Как тебе удается быть такой... необыкновенной? – спросила Лиза в самом начале их дружбы.
– Что ты имеешь в виду? Я как раз самая обычная...
– Ты не такая, как все наши девчонки. Они все хотят быть особенными... И я тоже, – честно добавила Лиза.
– А зачем быть особенной? Смотри, сколько в мире всего интересного, вот мир вокруг необычный, а людям и надо быть в нем обычными.
– А как же оригинальность? По-твоему, все должны быть такими скучными, серыми? – "Как мои родители..." – мысленно добавила Лиза и напряженно уставилась на Ольгу: что она скажет?
– А что плохого в обыкновенной жизни? Посмотри на своих родителей, на моих, по-моему, они вполне счастливы.
Твердо зная, что у нее есть свое, Ольга никогда не делила с окружающими чужое – внешнюю привлекательность, отметки по не важным для нее предметам, ненужных ей мальчиков, которых одноклассницы добывали исключительно из желания самоутвердиться. Лизу такой уверенный отказ от участия в конкурентной борьбе завораживал. "Ольга никогда не дергается, чтобы узнать, что о ней думают, как оценивают, нравится ли она окружающим, – размышляла Лиза. – Счастливая она". Сама же Лиза беспрестанно регистрировала малейшие изменения в отношении к ней учителей и одноклассников, самолюбиво следила, кто учится лучше, у кого одежда дороже, кого мальчики любят... "Ну ладно, не хватало еще позавидовать Ольге в том, что она не умеет завидовать!" – мысленно била себя по рукам Лиза.
Лизе необходима была положительная, спокойная, уверенная в себе Ольга, а Ольге было хорошо с Лизой, которая представлялась ей похожей на матрешку. Из первой, самой большой матрешки выглядывал злобный завистливый волчонок, ни на секунду не прекращающий свою битву с жизнью за все, что жизнь была должна. Зато в остальных матрешках, поменьше, сидели разные другие личности.
Раздумьям о своей будущей профессии Лиза посвятила много времени. Начинались ее размышления всегда одинаково. Позаботиться о ней, по-настоящему подумать о ее будущей жизни некому. Помочь тоже некому. "Вот говорят – "простые люди", я и есть такая простая, простая-препростая, какая только может быть: ни денег, ни связей, зато к этому прилагается убеждение родителей, что самое лучшее – это быть как все, то есть как они. Быть никем!" – совсем не горестно, а очень по-деловому размышляла Лиза.
– Ты понимаешь, что, выбирая профессию, мы выбираем жизнь? – говорила она Ольге.
– Почему? Я только решаю, что буду заниматься химией, но я же не выбираю себе сейчас друзей, не выбираю мужа...
– В том-то и дело, что выбираешь. С кем будешь учиться, с тем и дружить, и замуж чаще всего выходят в институте. Можно подумать, что моя мама – актриса, а папа – летчик... Они же оба инженеры! Или твои – оба врачи. А я хочу жить интересно!
– Интересно – это, по-твоему, как?
Лиза задумалась.
– Хочу, чтобы меня по телевизору показывали, – засмеялась она. – Каждый день, ну или в крайнем случае раз в три дня!
– Бедная Лиза... Тогда тебе дорога только в театральный.
– У меня таланта нет, – серьезно ответила Лиза. – Вообще никакого, ну просто ни одного талантишки.
Лиза решила, кем она будет. Журналистом. Ни актрисой, ни художницей ей не стать, а "попасть в телевизор", как выражался Моня, можно было, только став журналистом. Пусть она сама не будет знаменитой, зато увидит этих особенных людей – актеров, режиссеров, писателей, – будет рядом с ними, они пустят ее к себе. Это единственная возможность для нее выбраться из серой второсортной маеты в постоянный Новый год.
Больше всего она боялась прожить такую же пресную обывательскую жизнь, как родители. В жизни Мони была война, он невероятно гордился двумя своими медалями "За отвагу", со слезами смотрел военные фильмы, и если читал иногда книги, то только про войну (мемуары маршала Жукова, например). У Мани, как догадывалась Лиза, тоже был свой жизненный рывок: из деревенской девчонки она превратилась в городскую жительницу, которая почти всю жизнь, до ссоры с родственниками, была центром большой суетливой семьи. Но родители... Бессмысленнее их жизни ничего нельзя вообразить! Когда в начале десятого класса Лиза наконец догадалась, что станет журналистом, ее даже перестала раздражать семейная скука, которую оживляли только Монины шуточки. С потаенной радостью она лелеяла свой секрет. Лизе недолго оставаться в этой душноватой жизни, наполненной Маниной властью и молчаливой уклончивостью отца. Она придумала, как убежать!
Ближе к весенним каникулам Лизина уверенность в том, что у нее, отличницы, не будет проблем с поступлением, стала ослабевать. Оказывается, в городе существует Школа журналистов, в которой ребята занимаются по нескольку лет, приносят на журфак публикации... Лиза узнала об этом случайно. Расстроилась, почувствовала себя бедной провинциалкой, но в Школу пришла.
В Школе журналистов все было странно: никто не давал никаких заданий, как на уроках, все приходили, показывали какие-то работы. Где ребята добывали темы, было непонятно, а спросить Лиза стеснялась. Правда, какие-то общие для всех темы все же предлагались, но лучше бы их не давали вовсе. Лиза была смущена и растеряна.
Она, отличница, ни разу за все десять лет обучения не получившая за сочинения оценку ниже пятерки, обескураженно списывала темы творческих работ. "Я проснулся утром весь зеленый"... Почему зеленый и что об этом можно написать?! "Стакан хлеба"... Какая чушь, как это может быть стакан хлеба?" – стараясь не заплакать тут же над листком бумаги, думала Лиза.
А вот еще одна тема. Лиза потрясла головой: "Ужасный шрам на прекрасной шее". Ей, должно быть, почудилось, или преподаватель ошибся. "Спросить кого-нибудь, что это значит?" Оглянувшись по сторонам, она увидела увлеченно строчивших ребят. Многие были младше, у других были неприятно отстраненные лица... "Нет, спрашивать стыдно!"
– У меня было чувство, как будто я не туда попала! – рассказывала Лиза Ольге. – Знаешь, как будто звонишь куда-то, а тебе вежливо так отвечают: "Вы не туда попали, набирайте правильно номер".
– Это просто другой подход. Конечно, после ста тысяч сочинений на тему "Образ все равно кого..." тебе это непривычно. Ты способная, Лиза, справишься! Скоро начнешь с такой же силой строчить: "Я проснулась вся зеленая, сгрызла стакан хлеба и в ужасе заметила шрам на своей прекрасной шее..."
Но сколько бы ни сидела Лиза, часами пытаясь придумать что-нибудь оригинальное или просто остроумное, дальше первых вымученных строчек дело не шло. Лиза пыталась вжиться в предложенные обстоятельства, просыпаясь, представляла себя зеленой и одновременно украшенной жутким шрамом. Но проснуться хотелось нормального цвета, выпить стакан чаю, а не хлеба. Вольные темы трудно давались Лизе.