МУР-ХОЛЛ, ИЮНЯ 17-ГО
Под сенью деревьев на берегу тихого озера Карра стоял просторный красивый особняк в четыре этажа из светлого песчаника. Почти новый, и десяти лет не будет, построил его, вернувшись из Испании, отец нынешнего владельца, Джордж Мур-старший. В середине восемнадцатого века, запуганный грозными антикатолическими законами, он уехал в Испанию, поклявшись либо разбогатеть, либо пойти по миру. Несколько лет работал бухгалтером, потом женился на дочери такого же, как и он, ирландского эмигранта. К восьмидесятым годам он сделался едва ли не первым купцом в Аликанте, у него были также свои виноградники, свои суда, курсировавшие с товарами меж Испанией и ирландскими портами: Голуэем, Уэстпортом и Киллалой. На тех же судах втихую провозилось кое-что и более прибыльное: бренди, кружева, шелка, атлас. Только выгружались эти товары на пустынном побережье провинции Коннахт.
Но, и живя в Испании, Мур в душе оставался ирландцем и с первых дней твердо решил вернуться в Мейо. Двое сыновей, Джордж и Джон, получили его стараниями образование в Англии, при наставниках-католиках. Постарался он и при первой же возможности съездить на родину. Было это в 1780 году, когда вышел Закон о помиловании. Католикам разрешили присягнуть на верность Георгу III и сохранить за собой земли на условиях долгосрочной аренды. И, сиживая вечерами на террасе своего белого, с плоской крышей дома в Аликанте, на берегу Средиземного моря, глядя на миндальные и апельсиновые деревья, он видел мысленным взором бурые торфяные болота Мейо и раскисшие от дождей поля. Вспоминались родные края, и когда он провожал с дощатых, послуживших на своем веку причалов суда в Коннахт, груженные вином, и когда встречал их с грузом золы из водорослей. А скопив несметные богатства (в Мейо поговаривали о баснословной сумме - 250 тысяч фунтов стерлингов), он продал в Испании почти все, кроме виноградников и дома на тенистой, поросшей пальмами улице, и вернулся на родину.
Он намеревался обосноваться подле Ашбрука, там, где родился, но случилось ему, обозревая окрестности, миновать одинокий холм. Он остановился, взобрался на вершину, и взору его предстало озеро Карра. Он купил и холм, и восемьсот акров прилегающей земли, благо по недавнему закону получил право покупать землю, пригласил из Лондона архитектора Эйткена, и тот, по задумке самого Мура, построил дом, хоть и несовершенных пропорций, зато легкий, словно парящий над лесной чащобой по мановению резца художника-гравера. Три пролета каменных ступеней выстроились почетным караулом до парадной массивной двери, за которой открывался передний зал с голубым, точно небо Мейо, сводом с овальными гипсовыми медальонами. А над самым входом еще до того, как дом был завершен, красовался девиз Мура: Fortis cadere, cedere non potest. В Мейо его толковали довольно свободно: "Сильный Мур не погибнет, а другого погубит". Четыре колонны поддерживали балкон, на который выходили летние покои, там вечерами хозяин любил сиживать, созерцая гладь озера, а внизу не стихал стук каменотесов.
Джордж Мур воевал за место под солнцем - и достойно победил. В Ирландию Муры вернулись куда более зажиточными и могущественными, чем в старые добрые времена, еще до поражения католической Ирландии в битве на реке Бойн. Мур не вздыхал по идеалам дней минувших, а верой и правдой, нимало не стыдясь, служил королю Георгу, слыл безупречным, хотя и не очень благочестивым прихожанином. В Мур-холле он выстроил даже католическую часовню с алтарем, украсил золоченой, белой с малиновым напрестольной пеленой и золотым распятием, привезенным из Испании. Он пережил большинство законов, поправших его молодость, и считал, что и оставшиеся вскорости отменят. Он не скупился на деньги для политических организаций католиков, но сам их дел не касался. По закону Мур не имел права избираться в парламент, но его это не трогало, туда он и не рвался. Насколько важнее то, что к его голосу прислушивались при назначении выборщиков от Мейо. Разве мало того, что интересы Муров, равно как и прочей знати в Мейо, представляет сейчас в парламенте Деннис Браун. И Брауны и Муры - одного поля ягода, только Браунам, чтобы сохранить свои владения, пришлось поменять религию. Впрочем, Мур их за этот компромисс не осуждал, хотя сам на него не пошел. В Мейо можно было, хоть и с трудом, насчитать еще несколько семей дворян-католиков: Блейки, Диллоны, О’Дауды, Трейси, Мак-Доннелы. Старый Мур мечтал, женив сыновей, породниться с этими семьями, однако старший сын Джордж оказался по характеру весьма своевольным.
Как-то летним вечером 1795 года старик Мур засиделся в своем кресле на балконе дольше обычного. Подошел слуга и увидел, что хозяин мертв. Джордж-младший недолго думая продал небольшой дом на берегу Темзы, а все свои бумаги и библиотеку отправил в Мейо. Приятелям-англичанам он так ничего и не объяснил, не потому, что нечего было сказать, а из боязни, что не поймут. Уж чем Муры владеют, того из рук не упустят. И холм в Мейо с озером у подножия - их, и только их, вотчина. Аликанте, Лондон, Париж, Мейо - вот четыре стороны света на компасе Муров, но сейчас стрелка указывала на запад, в Мейо. Лондон привлекал Джорджа-младшего еще меньше, чем апельсиновые рощи Аликанте - отца. Оба они любили Мейо, скрывая любовь эту и от чужих, и друг от друга, являя образец скромности и благочестия.
Джордж Мур-младший был худощав, выше среднего роста, сутуловат, что не редкость для ученого, лицом красив, бледен и задумчив. Говорил он сдержанно, но за подчеркнутой вежливостью зачастую легко угадывалась ирония. Он писал книги и мечтал стать историком. Его брошюра об английских вигах и о славной революции заинтересовала Бэрка. И они подружились. Уже год Джордж пробовал себя в новом подходе к истории: пытался отобразить события недавние, как бы отстраняясь, с позиций чисто созерцательных, как обычно пишут о временах давно минувших. Он создавал историю взлета и падения Жиронды во Франции, взгляды жирондистов живо заинтересовали его, их ошибки и заблуждения пробудили сочувствие. Из-за этого от Джорджа отвернулся кое-кто из друзей-англичан.
В Лондоне Джордж, к большому огорчению Бэрка, был вхож в дом лорда Голланда. Склонность к науке не мешала молодому Муру заводить любовные интрижки, которые в конце концов оборачивались скандалами. Раз дело дошло до дуэли с оскорбленным мужем; это весьма опечалило Мура-старшего. Сын вообще мало радовал отца. Тот мечтал вырастить наследника практичным провинциальным помещиком, неотличимым от соседей-протестантов. Джордж в свою очередь весьма огорчался, видя, что отец явно предпочитает ему младшего брата Джона, появившегося на свет, когда отец был уже в преклонном возрасте. На учебном поприще будущий юрист не преуспел, зато, когда он выезжал верхом на охоту со сворой гончих, равных ему не было. Джордж и сам любил веселого, бесшабашного брата, любил почти по-отечески. Да, не о таких наследниках мечтал старый Мур, хотя младшему многое прощал. А о том, что старший сын также крепко и необъяснимо любит Мейо, отец так и не догадался, разговор об этом у них ни разу не заходил.
В летней отцовской комнате Джордж поместил библиотеку. Там, поднимаясь спозаранку, он и работал над своими историческими изысканиями, подкрепляясь то и дело чашечкой кофе, сваренного на французский манер. Потом спускался, завтракал с Джоном, шел в кабинет и погружался в дела помещицкие. Полдень заставал его вне дома. Усадьба еще достраивалась, отец мечтал, чтобы она являла собой самостоятельный, замкнутый мирок, со своей кузней, прачечной, пекарней, конюшней. Но непременно в сумерки Джордж выбирал час и сидел на балконе, созерцая озеро. В такие часы он чувствовал близость с отцом, недоступную при его жизни. Сидеть бы сейчас с ним рядом, говорить о делах, мечтать, какой станет усадьба, обсуждать будущее Джона. В такие часы слуги старались не беспокоить Джорджа.
И в такой вот час к усадьбе подъехал капитан Купер в красной форме. Джордж Мур с величавой холодной любезностью встретил гостя, проводил в кабинет. Купер притворно (впрочем, недолго) восхищался книгами, по случаю попавшими в кабинет из библиотеки.
- У вас, господин Мур, прямо царство книг. Клянусь, во всем Мейо столько не сыскать.
- Весьма вероятно, - проронил Мур. Он налил две рюмки шерри, протянул одну Куперу, тщательно закрыл хрустальный графин.
Купер отхлебнул как истый дегустатор.
- Испанское. Где б я ни был, но вино распознаю. Очевидно, с ваших виноградников?
- Нет. Это шерри из-под Кадиса, а наши виноградники в Аликанте, на берегу Средиземного моря. Англичанам наше вино кажется приторно-сладким.
- Как бы там ни было, отменное вино. Очень мягкое.
- Рад, что оно вам понравилось, - сказал Мур и замолчал, выжидая.
- Чудеса! - воскликнул Купер. - Мы пьем вино, которое приготовлено в чужих, далеких краях.
- Ну, для Испании-то Мейо и впрямь далекий край!
- Далекий, но все же доступный, а? Помню, мой отец бочками вино покупал на кораблях вашего батюшки, а акцизные-то чины и в глаза этого вина не видывали! Выгружали-то его в Килкуммине. Выбирали ночку потемнее. Едва ли не каждый второй из благородных людей Мейо за вином приезжал. Понимаете, о чем я?
- Понимаю, - отозвался Мур.
- Жаль, что мы с вами так редко видимся. Сегодня утром так жене своей, Кейт, и сказал. Да вы ее небось знаете, она из ваших.
- То есть как - из наших? - не понял Мур.
- Да из католиков этих. Отец ее Мик Махони, скотовод. Да знаете вы его!
- Боюсь, что не знаком. Во всяком случае, не припомню.