Когда его уводили в мешок, Курт странным движением, которое при этом не было подозрительным, успел высоко вздернуть брюки кистями рук, схваченными за спиной наручниками. Он сделал это для того, чтобы они сразу же опустились. – Курт сильно оголодал за эти дни. Брюки должны сползти еще ниже, и тогда рубашка, которая отделяет его спину от холодной плесени каменной стены карцера, выпростается.
"Из плана мероприятий по наблюдению за группой лиц, связанных с Куртом Штраммом, подозреваемым в контакте с "Быстрым", курьером из Берна:
…Ингрид фон Боден-Граузе, совершающая частые поездки по стране, должна попадать в сферу наблюдения местных отделов гестапо. В связи с тем что она должна выехать в генерал-губернаторство, следует сообщить ее приметы – если не успеем переслать фото – штандартенфюреру фон Ловски в Варшаву и оберштурмбанфюреру Дицу в Краков. План мероприятий на местах должен быть согласован с нами. Наблюдения за ней в дороге ведем мы.
Штурмбанфюрер СС Холтофф.
Утверждаю
бригадефюрер СС Мюллер".
15. Ганна Прокопчук (III)
На этот раз чиновник комендатуры был еще более внимателен к Ганне, предложил ей черную сигарету, спросил, нет ли каких-нибудь трудностей с французской полицией:
– Они совершенно сошли с ума, им кажется, что мы чудовища, которые жаждут крови невинных, они хватают несчастных эмигрантов, сажают их в Сюртэ, а все шишки валятся на нас, проклятых "бошей"…
– Нет, нет, меня не тревожили, – ответила Ганна, не отрывая глаз от коричневой тоненькой папки. – Полиция, конечно, проверила мои документы, но все на этом кончилось.
– Ну и прекрасно. Теперь по поводу той просьбы, которую вы передали господину Прокоповичу…
– Он отказал.
– Мы знаем. Ничего. Я думаю, мы сможем помочь вам. Следует только написать заявление…
– Новое?
– Да, коротенькое новое заявление. Вы обратитесь с просьбой разрешить вам отъезд на работу в рейх. Вы станете трудиться по своей профессии: мы нуждаемся в хороших зодчих. А уже оттуда, из рейха, для вас не составит никакого труда разыскать своих детей. Мы помогаем тем иностранцам, которые честно трудятся на ниве нашего национал-социалистского государства.
– Здесь у меня работа, интересная работа… А что будет там?
– То же самое. Только более интересная, с моей точки зрения, работа – вы сразу увидите результаты своего труда. Когда-то еще соберетесь отсюда в Бразилию…
– И вы думаете, мне разрешат выезд из Германии в Польшу?
– Куда?
– В Польшу, к моим детям?
– Польши нет. Нет больше такого государства, и оно никогда не возродится, так что, пожалуйста, говорите "генерал-губернаторство", это не будет обижать тех, кто осиротел в Германии после кровопролитной польской кампании.
"А кто осиротел в Польше? – подумала Ганна. – Как страшно сейчас сказал он, как ужасно и спокойно он сказал это…"
– Получить право на посещение генерал-губернаторства без моего отъезда на работу в Германию никак нельзя?
– Боюсь, что я не смогу вам помочь. Я готов переслать ваше прошение в Берлин, но поймите нас: в Варшаве у новой власти сейчас слишком много всякого рода забот. Город разрушен, гостиниц нет, вас не смогут обеспечить жильем, а это опасно, потому что там введен комендантский час.
– Дети в Кракове. У моей свекрови.
– Простите?
– Свекровь – это мать моего мужа. Она живет в Кракове.
– Краков – закрытый город. Там резиденция генерал-губернатора Франка.
– А можно запросить власти Варшавы или Кракова?
– По поводу ваших детей? Но мы не разрешаем выезд оттуда вообще, а уж в оккупированную зону, сюда, в Париж, тем более.
– Значит, выхода нет?
– Почему же? – искренне удивился чиновник. – Я предлагаю выход: работа в Германии. Это даст вам право найти своих детей, уверяю вас.
– Но…
– Не верьте вздорным слухам. Побежденные, как правило, клевещут на победителей. Мы создаем все условия для работы. В рейхе вы сможете творить по-настоящему. – Он положил свою жесткую ладонь на ее руку, по-дружески, как человек, понимающий горе матери, и добавил: – Поверьте мне – я еще не научился быть нечестным. Вот вам бумага, а текст я продиктую…
Начальник Генерального штаба
Гальдер.
"Донесения об обстановке:
а) С утра в воскресенье – наступление превосходящих сил на Эс-Соллум, захватывающее районы к югу и юго-востоку. У англичан 150–200 танков. В воздухе – превосходство противника. Подбито 60 танков и 11 самолетов. Танковое сражение юго-западнее Ридотто-Капуццо. Все атаки пока отбиты. Англичане перебрасывают самолеты в восточную часть Средиземноморья. Усилилась деятельность английских подводных лодок в Средиземном море (также и в Эгейском);
б) Оперативная зона русского флота. Деятельность русских сторожевых кораблей в районе Ханко и у западного выхода из Финского залива;
в) Главным оперативным районом американского флота становится Атлантика.
Якоб:
а) Мост у Турну-Магурэле закончен; переходят к мосту у Чернавода. Замена его большим паромом;
б) В Чернавода прибыли фильтровальные установки. В Констанце строятся 23 парома (должно быть 47). К 25.6 готовы не будут;
в) Миноискатели для 11-й армии.
Совещание с фельдмаршалом Листом в ставке главкома о назначении командующего германскими вооруженными силами на Юго-Востоке.
Буле:
а) Усиление гарнизонов на островах Ла-Манша. Три батареи 220-мм орудий, три батареи 150-мм орудий "К", шесть батарей мортир обр. 1918 года;
б) Штурмовые орудия и танки Т-IV. Использование штурмовых орудий вместо недостающих танков Т-IV;
в) Вопрос об отпускниках из Африки. 2 % всех отпускников направлять на родину; 3 % – оставлять в домах отдыха в Африке. Замена женатых холостыми;
г) Положение с пополнениями. В армии резерва до 1.10–450 тыс. человек. Из них нормальная убыль (болезни, непригодность и т. п.) – 150 тыс. человек. Для восполнения боевых потерь в операции "Барбаросса" остаются 300 тыс. К этому можно добавить 70 тыс. из полевых резервных батальонов = 370 тыс.;
д) Текущие дела. Среди них – оценка программы развертывания железнодорожно-саперных войск. Инструктаж офицеров связи, направляемых в группы армий, армии и танковые группы.
В заключение – Хойзингер: Текущие вопросы. Передача текущих дел Паулюсу.
Буле: Подготовить 900-ю бригаду. Использовать ее в районе Остроленки в интересах группы армий "Б" с задачей не допустить прорыва русских войск из мешка под Белостоком. В дальнейшем использовать как резерв ОКХ".
16. Размышления наедине с собой
Бандера проснулся в холодном поту от своего же страшного крика. Сон был кошмарный. Бандере привиделось, будто он привязан к стулу; рядом – огромный циферблат с медленной, дергающейся секундной стрелкой, а вместо гирек – секира из стали, раскачивающаяся в такт секундной стрелке прямо над головой. Все ниже опускается секира, все ниже, и вот уже почувствовал Бандера мягким пушком на макушке легкое ее прикосновение, и представил, как через несколько минут полоснет, и как легонько распустит кожу, и как кровь теплыми струйками побежит за уши, а потом секира – с синим отливом, тяжелая, бритвенная – тронет кость черепа, и Бандера ощутил это мгновение, закричал тонко и проснулся.
"Жара, – подумал он, когда явное ощущение сна ушло, притупилось, – поэтому и мучают кошмары".
Он поднялся с широкой тахты, прошлепал по навощенному полу в ванную комнату и стал под холодный душ.
"Лебедь говорил, что плоть надо усмирять холодной водой, – почему-то вспомнилось ему. – Ерунда какая. Холод – главный возбудитель плоти. Тепло дает спокойствие, а холод побуждает к действию".
Бандера явственно увидел маленькую церковь, где обычно служил отец; ощутил теплый, успокаивающий запах ладана и подумал испуганно, что замахивается на огромное, отвергая примат тепла.
"Хотя, – подумал он, стараясь успокоить себя, – это только православие ищет тепло: уния устремлена в холод неба".
Привыкший бояться отца, он долго еще – даже после того, как уехал во Львов, – чувствовал страх: не за поступок какой, а даже за невысказанную мысль.
Он стеснялся того, что был поповичем, и страх свой поборол силой: в драке студентов, когда Петро Бурденко был сбит ловкой подножкой, Бандера наступил каблуком на его лицо, и услышал хруст, и закричал, потому что глаза застлало красным, а потом стал пинать мягкое, пинать до изнеможения и рвоты, и это было неким рубежом в его жизни, приобщением к всепозволенности, которая подчиняет себе человека без остатка.
…Бандера растер плечи и живот резиновой жесткой щеткой, накинул на себя простыню, легонько промокнул капли воды, оглядел свою маленькую, ладную, сухопарую фигуру в зеркале, напряг по-борцовски мышцы, усмехнулся, вспомнив рекламу нижнего белья для спортсменов, помассировал лицо, свел тугие брови в одну линию, потом широко улыбнулся своему отражению, подмигнул озорно и пошел одеваться.
Бандера любил красиво одеваться. Как и все мужчины небольшого роста, он компенсировал недостачу внешней мужественности строгостью костюма и постоянной, годами выработанной гримасой скорби на красивом, порочном, внутренне жестоком, женственном лице.