Абросимов нечаянно увидел мазурика в полицейском мундире. Могло ли это было поводом для убийства и стрельбы? Мазурик, пырнув полицейского ножом, должен был убежать без оглядки. Желательно – скрыться из Москвы. Он же пытался на прощание порешить тех людей, в чьем доме его прихватили на горячем. Выходит, эти люди слишком много о нем знали. Что можно знать о мазурике, кроме того, что он – ворюга и грабитель? И второй полицейский мундир – какого черта потребовалось бегом уносить его из дома?
Архаров поскреб в затылке, нарушая все волосяное благолепие, исполненное Никодимкой. Было совершенно невозможно увязать эту стрельбу с суетой вокруг блудного сервиза. А связь была! Была некая загадочная связь – только в руки не давалась.
Постучался Клаварош.
– Чего тебе, мусью? – сердито спросил Архаров.
Клаварошу было велено расспросить Марфу, кто принес в заклад золотую сухарницу, что сейчас обреталась в архаровском кабинете.
Даже ему, общепризнанному любовнику, удалось изловить Марфу с большим трудом. На вопрос, где изволит пропадать, она принялась перечислять кумушек. А кавалера, что принес сухарницу с красными яшмовыми ручками, живописала многословно: высок, статен, лицом бел, нос – прямой, губы полные, брови срослись, приметные такие брови, и на лбу бородавка.
– Имя не назвала?
– В тетрадь свою она записала его господином Овсянниковым, а паспорта он не показал, статочно – вранье.
– Когда обещался прийти за тем закладом?
– Через две недели.
– Не придет…
– Сие золотое художество стоит много более тех пятидесяти рублей, что дала ему Марфа под заклад. Такой полировки я до сих пор не встречал. Он должен прийти.
– А я тебе говорю – не придет. В котором часу он у Марфы побывал?
– Вечером, в поздний час.
Архаров задумался – стоит ли назначать наружное наблюдение?
Странные дела творились с золотым французским художеством, безупречно отполированным, – сервиз словно бы дразнил Архарова, показываясь то тут, то там, а заправляли его похождениями загадочные мазурики в полицейских мундирах, это вызывало особую ярость. И рождалась законная злость сыщика, которому люди и обстоятельства морочат голову: треклятый сервиз следовало изловить во что бы то ни стало!
Хотя у Архарова и других забот было превеликое множество. Близился великолепный праздник в честь заключенного год назад Кючук-Кайнарджийского мира. В трех верстах от города, на Ходынском лугу уже были почти готовы главные здания – театр, столовая, бальные залы, стояли остовы "кораблей", насыпан также песчаный холм, обозначавший полуостров Крым. Государыня затеяла изобразить географию – с Доном и Днепром, с крепостями Кинбурном, Керчью, Азовом, Таганрогом, иными словами, ей хотелось видеть картинку, иллюстрирующую знаменитые статьи Кючук-Кайнарджийского мира: "Артикул 18. Замок Кинбурн, лежащий на устье реки Днепра, с довольным округом по левому берегу Днепра и с углом, который составляет степи, лежащие между рек Буга и Днепра, остается в полное, вечное и непрекословное владение Российской империи. Артикул 19. Крепости Еникале и Керчь, лежащие в полуострове Крымском, с их пристанями и со всем в них находящимся, тож и с уездами начиная с Чёрного моря и следуя древней Керчинской границе до урочища Бутак, и от Бугака по прямой линии кверху даже до Азовского моря, остаются в полное, вечное и непрекословное владение Российской империи. Артикул 20. Город Азов с уездом его и с рубежами, показанными в инструментах, учиненных в 1700 г., то есть в 1113-м, между губернатором Толстым и агугским губернатором Гассаном Пашой, вечно Российской империи принадлежать имеет…"
И чем ближе был день торжества – тем тревожнее делалось на душе у Архарова. Да еще Шварц масла в огонь подбавил.
– При государыне покойной Елизавете Петровне было дельце – хорошо, что добром кончилось. Некий польский ксендз, чьего имени мы так и не вызнали, решил извести государыню и для того столковался с солдатом. И научил его учинить злое дело посредством порошков. И угадайте, сударь, как сыщики на след напали.
– Мало ли как? – удивился вопросу Архаров. – Проболтался кто-то по пьяному делу, как оно всегда бывает, коли с солдатами проказы затеваются.
– А вот и нет! – с неожиданным весельем возразил Шварц. – В Санкт-Петербурге чудный зверь на Васильевском острове завелся – охотясь на кур, не столь загрызал их, сколь ноги им отрывал. Лежит тулово нетронутое само по себе, ноги сами по себе, и перья вокруг раскиданы. А следов – никаких. Бабы не знали, что и думать, страх на людей напал, в Главную полицию дали знать. Нашелся умный человек – заметил, что земля вроде как порошком присыпана, собрал тот порошок. Оказался – вроде пороха. Тут уж все всполошились и довольно скоро изловили подлеца, что на соседских курах учился. Оказалось, ксендз его подучил, где государыня шествие иметь будет, подсыпать на землю для повреждения высочайшего здравия, и порошком в изобилии снабдил. А солдат сперва пробовал на курах, определял потребное количество. Так, сударь, не то было любопытно, что взрывной порошок злодеи сработали, а иное – с какой легкостью оный солдат мог его государыне под ноги подбросить. Он же, нарядясь в офицерское платье, и во дворце бывал, и в Царском Селе, и никто ему препоны не ставил. А на Ходынском лугу будут простой народ поить и угощать, тут кто угодно сможет до государыни добраться.
– Все бы тебе, черная душа, меня пугать, – буркнул Архаров. – Ты к тому клонишь, что понадобится много людей для охраны государыни?
– И проверенных людей. Таких, что не только приказы исполнять умеют, но также наблюдательны и осторожны.
– Не было печали… – Архаров тяжко вздохнул. – Ну что бы ее величеству не у нас, а в Петербурге мир праздновать?
День торжества был все ближе, тревога – все острее. Архаров несколько успокаивался лишь в те дни, когда государыня изволила уезжать в Коломенское – там ее охранять было не в пример легче.
Суета вокруг блудного сервиза попахивала нешуточной опасностью.
От размышлений обер-полицмейстера отвлекли архаровцы – наконец удалось изловить ловкую шуровку, промышлявшую у Кузнецкого моста. Она рядилась знатной особой, разъезжала в экипаже, а пальцы у нее были столь изумительной ловкости, что дама, у которой мошенница, словно бы поправляя мушку на щеке, вынимала из ушей серьги, совсем того не чувствовала.
А потом прибыли Тимофей и Захар Иванов.
– Ваша милость, – сказал Тимофей, – недоразумение получается. Мы на всякий случай Елизарьева привезли, да только, сдается, это не тот Елизарьев.
– Давайте его сюда. И за стариком Дементьевым пошлите!
В кабинет вошел, опираясь на костыль и отпихивая пожелавшего ему помочь Захара, злобный старик. Теперь он уже был в старомодном длинном кафтане и в парике из бараньей шерсти, который по летней жаре мог напялить разве что какой-нибудь умалишенный.
– Как звать? – строго спросил Архаров.
– Семеном Елизарьевым, – отвечал старик.
Очевидно, суровый вид обер-полицмейстера несколько нагнал на него страху. Да еще взгляд исподлобья – Архаров даже как-то перед зеркалом изучал собственный взгляд, удивляясь его воздействию на слабые души.
– Стой тут, – велел Архаров.
Он сразу определил в старике обычного домашнего тирана, которого простой народ определил известной поговоркой: "Молодей против овец, а против молодца – и сам овца".
Старик остановился в трех шагах от стола. И стоял в ожидании довольно долго.
– Что ж ты, Семен Елизаров, мать твою конем любить, дома разбойничий притон завел?! – вдруг заорал Архаров. – Сам уж стар безобразничать, так молодых подбиваешь?
– Ваше сиятельство, ни сном, ни духом! – еще громче взревел старик.
– Будут тебе и сон и дух в нижнем подвале! Тимофей, тащи его туда. Вопросов не задавать, пока не получит отеческого вразумления!
– Ваше сиятельство!..
– Ты полагал, коли имеешь старых дружков в полиции, так тебе все уж с рук сойдет?
– Ваше сиятельство, нет у меня в полиции дружков! Вот побожиться и святым крестом перекреститься – нет!
Старик, изрядно напуганный, осенил себя крестом.
Архаров на это хмыкнул – испуг-то был неподдельный, в голосе и выражении лица не чувствовалось вранья, да ведь такой старый хрен может оказаться ловчее самого Каина – и поверишь в его враки…
Вошел старик Дементьев. За ним, как можно неприметнее, – Федька, которому было страх как любопытно послушать, что скажет его добыча. Архаров заметил его маневр, но виду не подал, таким образом поощряя служебное рвение.
– Ну-ка, глянь на сего кавалера, – велел Архаров. – Признаешь?
– Нет, ваша милость.
– Как так? Ты же всех канцеляристов помнишь с сотворения мира.
– Это ж Семен Елизаров! – встрял Федька.
– Семен, да не тот. Который у нас служил, ему, поди, внуком приходится, – заявил Дементьев. – Тот еще молодой детинушка, четырнадцати лет к нам копиистом нанялся…
– Так это ж мой Сенька! – перебил его старик. – Доподлинно Сенька, чадо мое младшее, лучше б и вовсе не рожалось!
– Федя! – Архаров повернулся к подчиненному.
– Ваша милость! – растерянно воскликнул Федька. – Это меня Переверзев с толку сбил!
– Пошел вон! А ты, Елизаров, садись. Вот прямо тут расскажешь, чем твое беспутное чадо занимается и что у чада за приятель завелся с пистолетами.
Федька выскочил за дверь. Стыдно было – до жара, объявшего лицо, как будто к щекам горячие печные заслонки приложили.
К нему вышел из кабинета Захар Иванов и прикрыл за собой дверь.
– Абросимов-то совсем плох, – сказал он. – Мы прямиком к доктору Воробьеву повезли. Уж не чаяли, что довезем. У него в чуланчике положили. Воробьев ругался – крови, говорит, раненый много потерял.