Я впервые видал, чтобы все окна моего родного города были сплошь уставлены свежими цветами. Строгие уличные торговцы кормили прохожих бесплатно, да еще и благодарили за это, а те в ответ просили распить с ними кружку темного рижского пива.
Рига ликовала. Сбылась вековая мечта всех лифляндцев. В один солнечный, майский день наши стрелки внезапно, без объявления войны, пересекли Даугаву на всем ее протяжении и за девять часов взяли Курляндию, потеряв при этом семь человек. Сам Суворов, который хоть и не сомневался в превосходстве лифляндских сил над курляндскими, был потрясен примером такого блицкрига. Ведь курляндцы сопротивлялись отчаянно - их потери в сей мясорубке превысили полторы тысячи человек - только убитыми!
А ларчик легко открывался: был в Англии человек. Звали его - Джеймс Уатт. Придумал он паровую машину с особыми клапанами. Бабушка моя всегда хотела приобрести такую, но продали ее только матушке, - чтобы она восстала против России.
Жил в Пруссии другой человек. Или вернее, - много людей. Они научились делать резцы из особого сплава и с их помощью точить оружейную сталь. А еще - сверлить, да фрезеровать заготовки. И бабушка моя готова была отдать полжизни за секреты резцов, сверл, да фрезеров. Но ей их не продали. Зато матушке - отдали задаром. Ради ненависти Латвийского Герцогства к великой России.
Жили в Швеции умные люди. Они придумали, как увеличить жар в топке и плавить особые сорта бронз и сталей. Бабушка хотела купить их секреты, но ей и это - не продали. Зато матушка получила их за "невмешательство" ее войск в ход русско-шведской войны.
Когда же все это собралось в одном месте, на свет появился нарезной штуцер с картонною гильзой… Матушка моя не сделала ни единого открытия за свою жизнь. Но под ее руководством военная наука шагнула из дня вчерашнего в день настоящий. Во всех Академиях и военных училищах Историю Войн делят на три этапа:
- с древнейших времен до начала XV века, иль военное искусство до изобретения пороха;
- с начала XV до конца XVIII века, иль военное искусство прошлого времени;
- и наконец, - нынешняя эпоха - век нарезного оружия.
Первое же массовое применение нарезных штуцеров и произошло весной 1794 года в день завоеванья Курляндии. Мы впрямь положили полторы тысячи курляндских солдат, потеряв только семь человек. Немудрено, - несчастные имели не больше шансов, чем голый индеец с дубиной против лошади и мушкета конкистадоров Кортеса!
Мушкет можно сделать вручную. "Гильзовый" штуцер - только на паровом станке с устройствами, отслеживающими толщину стали и глубину резьбы. Ну, а как удалось целиком машинизировать процесс производства оружия и гильз к этому оружию - дальше все пошло, как по маслу. Из Пруссии пришли патенты на картонную гильзу, из Бельгии на новый тип герметичного замка и - поехало.
В итоге мы получили нарезной "длинный штуцер", бьющий на четыреста пятьдесят шагов со скорострельностью - пять выстрелов в минуту. Против "гладкого" курляндского мушкета с дальностью выстрела - двести пятьдесят шагов при двух выстрелах в минуту.
Это была не война, это был не блицкриг, это был банальный массовый расстрел несчастных курляндцев задолго до того, как они могли броситься в штыковую.
Перевес в огневой мощи не только над курляндцами, но и над прочими был так велик, что во всех уважающих себя странах стали появляться паровые машины и сверлильные, токарные и фрезерные станки. Как грибы стали расти закрытые "университеты", в которых цвет местной науки стал создавать свои - национальные штуцера. Можно сказать, что событья в Курляндии дали толчок нынешней "гонке вооружений" и все те страны, которые не смогли "соответствовать", сегодня уже превратились в полуколонии индустриальных соседей.
Еще вчера Польша, Австрия, Турция, Швеция, Персия и Голландия числились в ряду "сверхдержав". Но сегодня они не могут тягаться с промышленной мощью и военной наукой Англии, Франции, Пруссии и России и фактически - обречены влачить жалкое существование наших "клиентов". Недаром военную Историю принято делить на три этапа: точно так же, как и сегодняшние дела, прошлую "Военную Революцию" не пережили Бургундия, Византия, Венеция, Генуя, да "Второй Рейх" вместе с Великой Литвой… А ведь какими сильными, да богатыми они до поры выглядели!
Так было в то далекое лето… Именно тогда и случилось странное происшествие, после коего меня признали своим латыши.
Однажды мы как-то играли в нашем лесу. И тут на дорогу вышли солдаты. Много… Пехотный полк.
Их вели из столицы к литовской границе. Вели спешно - люди устали и страшно вымотались, но офицеры их подгоняли, - про нас меж русскими уже шла дурная слава.
Был жаркий день и лица солдат были черны от пота и соли, но все боялись уйти от дороги. Пару раз таких бедолаг разные шутники заводили в болота и там бросали на произвол судьбы. Узнав о таких проказах, матушка шибко серчала, но никогда не наказывала - она умела не перечить собственному народу.
При виде детей от колонны выделились офицеры. Они подъехали ближе и один из них, указав на рот, прохрипел:
- Тринкен… Вассер… Пить!
Мы переглянулись с ребятами. Сын моего Учителя Арьи бен Леви - (коего, как я предполагал, евреи послали шпионить за мной) Ефрем тихо сказал по-еврейски:
- Ты не латыш. У тебя хороша одежда для этого. А раз ты - немец, ты не можешь не понять его слов!
Озоль же прошипел по-латышски (он знал немецкий и выучился немного болтать на еврейском):
- Никто их не звал! Пусть убираются к черту в Россию, - там и пьют - сколько влезет!
Я помню тогда согласился с Ефремом, ибо моя еврейская сущность молила меня покориться, но губы сами вдруг шевельнулись:
- Piedodiet, es jus nesapratu…
Русские переглянулись. Кто-то из них неуверенно протянул:
- Может быть он - не немец? Местные латыши очень богаты…
Другой же с раздражением крикнул:
- Придуривается так же, как прочие! Что за страна, - идем целый день по болотам и ни одна сволочь капли воды…" - тут старший по званию, наверно, полковник (в ту пору я еще плохо знал знаки различий - особенно резервных полков) - прервал его сими словами:
- Нужно не так. Мейн кинд, ихь волле тринкен. Гебен Зи…
- Es jus nesapratu. Atvainojiet, bet man jaiet…
С этими словами я повернулся, чтобы идти. Тут самый горячий из русских спрыгнул с коня, схватил меня за плечо и резко повернул к себе, пытаясь ударить. Я, хоть и был одиннадцать лет, перехватил его руку и впился в него взглядом. Матушка учила меня, что если у меня меньше сил, надо заставить врага смотреть прямо в глаза - редко кто выдержит взгляд фон Шеллинга, не попав под фамильную Волю.
Пока мы так барахтались, из лесу вдруг вышли латышские егеря под командой Петерса-старшего - батюшки нашего Петера. Бывший кузнец, а теперь - дворянин играючи снял руку противника с моего плеча, чуток отряхнул мундирчик русского офицера (тот выглядел просто гномом рядом с медведем в егерском мундире с капитанскими знаками), чуть кивнул прочим пришельцам и с сильным латышским акцентом спросил:
- Што фам укотно?
Русские отвечали, что ищут колодец и гороподобный телохранитель моего отца на пальцах им объяснил, как добраться до конского водопоя. Если русские поняли, что это вода для людского питья, сие была уже их проблема. Нас же - детей, пока шло объяснение, егеря увели в спасительный лес и я уж не знаю, чем там все кончилось. Но по довольным ухмылкам спасителей, да более вольным речам мужиков, я понял, что с этой минуты для них я - латыш и ливонец.
Уважение латышей всерьез я ощутил через год. Год Третьего Раздела Речи Посполитой - год второго блицкрига латвийской армии - теперь уже над Литвой.
Лето стояло жаркое, на полях было выгнано множество новых, незнакомых крестьян - в конце мая 1795 года матушкины стрелки в течение одного светового дня овладели Литвой и здорово разграбили там католиков. Стоило мне вернуться из Колледжа, как мы поехали "поглазеть на девчонок". Там было на что посмотреть, - ко двору моей матушки вели лучших девушек, но и просили за них…
Был жаркий июньский день и я совершенно взмок, катаясь на лошади, а девушек гнали многие версты по раскаленной пыльной дороге и вид у них был самый жалкий. Матушка даже выстроила большую баню и пленниц нарочно мыли, а потом переодевали в новые наряды в народном стиле. А пока мыли, наши служанки успевали пощупать и рассмотреть товар получше.
Я сразу приметил Яльку. Одна из девчушек притомилась в дороге и сильно отстала. Я невольно обратил внимание на то, что рядом с нею ехало сразу двое охранников, которые грозили ей плетками, если она не поторопится - но в ход их не пускали. Из этого я сделал вывод, что охранники не хотят "портить шкурку", надеясь на особый барыш.
Девочка прихрамывала, чуть припадая на правую ногу - точно так, как это делала при походке моя матушка. Я указал хлыстом на эту группку и через мгновение мой отряд окружил отставших.
На вид девчонка была моей сверстницей. Всю дорогу из Литвы она проделала босиком и теперь мы видели причину ее хромоты. Ноги несчастной были черны от грязи и пыли, а правая - стерта в кровь. Для крестьянских девушек это весьма необычно. Деревенские нимфы привыкли ходить босиком и к шести-семи годам у них на ступнях образуется род панциря, которому уже не страшны никакие дороги. То, что эта несчастная умудрилась сбить себе ногу, говорило о ее происхождении из высоких сословий.
После избитых, израненных путем, ног шло платье из дорогого красного сукна, чуточку порванное на боку. За платьем шла рубашка - когда-то белая из дорогого тонкого полотна. Рубашка была сильно разодрана спереди, а правого рукава просто не было. Посреди разрыва виднелся золотой крестик на простеньком шнурочке.