Я вспоминаю такой случай. В 1787 году стали пропадать наши корабли в шведских водах, и пошли слухи о том, что шведы стакнулись с поляками и хотят вместе напасть на Лифляндию. Тогда мой отец сам решил "во всем разобраться". А стоило ему отплыть, как на Балтике разыгралась ужасная буря и корабль его не вернулся.
Я помню, как уже глухой осенней дождливой ночью на пристани собрались десятки женщин, ожидавших своих моряков. Среди них - мы с матушкой и тетя Лайма с Озолем - маленьким Яном Уллманисом. По мере того, как тучи сгущались и дождь лил, как из ведра, мы все сильнее прятались под какой-то навес. Из всех женщин на пристани осталась одна - моя матушка. У нее были безумные глаза - она, как раненая птица, с подбитым крылом, металась, припадая на ногу, по черной, мокрой от дождя пристани, и я отчетливо слышал, что она кричала:
- Это я во всем виновата, Господи! Покарай меня, Господи, вот я грешница, но не оставь вдовы с малым ребенком! Возьми меня, Господи… Только спаси их! Спаси их всех!
Про мою матушку уже тогда шла молва, что она - колдунья и знает такое, о чем лучше не знать иным смертным. Поэтому ей не мешали, а тетя Лайма, прижимая меня с Озолем к своей полной груди, часто-часто крестилась и шептала молитвы.
Под утро, когда тучи рассеялись, многие увидали корабль - со сбитыми мачтами и издырявленными бортами. Он так сильно "лег на борт", что с него сбросили пушки. Но даже над сими обломками все еще гордо реял наш черный крест и оттуда кто-то звал помощи. Тут же спустили баркасы и все оживились, а матушка упала там, где стояла, и погрузилась в глубокий сон.
По сей день в метафизике этот случай - пример "сублимации воли". Простой же народ верит в то, как "рижская ведьма" колдовством удержала на плаву обреченный корабль, который пошел ко дну сразу, как она потеряла сознание… А кто в здравом уме и трезвом рассудке вздумает перечить столь грозной волшебнице?
Такова была Сила Любви моей матушки.
Винилась же моя матушка перед Господом за ссору с моим отцом. Втайне от него в очередную поездку в Россию матушка встречалась с венценосною бабушкой и спросила совета. Та сразу же осознала угрозу ее собственным внукам, коль у евреев возникнет ребенок с романовской Кровью и… вызвала Кристофера Бенкендорфа.
На тайной встрече сия троица уговорилась - Кристофер получал большие поблажки в Лифляндии за то, что "делал ребенка" с одною из русских фрейлин. Об этом он писал секретную роспись для бабушкиной Канцелярии, в коей особо оговаривал то, что будущий ребенок - никак не фон Шеллинг, и… не еврей, но - несомненно Романов.
Матушка же обязывалась делать вид, что вернулась к Кристоферу и носить положенный срок подушку под платьем. Евреев же она должна была убедить, что ее младший сын должен вырасти, а до этого срока - нельзя убивать меня с Дашкой, ибо сразу ж возникнут всякие подозрения и угрозы еврейству.
Бабушка же с особо доверенными нарочными разослала сии расписки ко дворам наших родственников - в Англию, Пруссию и Голландию. (Там все без ума от фон Шеллингов, а Романовых… Их в Англии не считают "джентльменами", в Голландии зовут "вечными должниками", а Пруссии кличут - "славянами". И в том, и в другом, и третьем случае - надеюсь, все сказано. В нашем доме мы весьма верим в Кровь и во все пороки и добродетели, какие с нею наследуются.)
Разумеется, все трое уговорились обо всем этом молчать и правда вышла наружу лишь в дни смертельной болезни моей матушки в 1816 году. Она показала рижанам свою часть расписок и объяснила при этом, почему она вычеркивает нашего брата Костика из всех завещаний. Евреи ей не поверили и обратились к русским. Недостающие части бумаг им предъявили - Государь Александр, который боялся "еврейской угрозы" от Костьки и мой дядя - Кристофер.
Все его верили идиотом и нарочно подложили под него самую глупую фрейлину, но дядя мой оказался истинным Бенкендорфом. Потомком простых ливских, латышских, да эстонских крестьян с их простотой и мужицким лукавством. Да, он показал свою часть документов и совершенно разрушил всю Костькину будущность и опору в евреях.
Но у дяди к тому времени был иной - незаконный ребенок. Вот ему-то и пригодились расписки Государыни Екатерины Великой в том, что по ее мнению - Кристофер Бенкендорф, - законный Романов.
Так незаконный сын моего дяди - ни на что не надеявшийся "простой инженер" Nicola вдруг стал одним из главных претендентов на русский престол. А сделали его таковым - собственноручные показания моей бабушки!
Но все это было скрыто до времени от моего батюшки. Он не видел причин, по коим его вдруг сменили на Кристофера, и турецкая Кровь его закипела. У них с матушкой пошла череда весьма бурных сцен с криками, ругательствами и всяческим обзыванием.
В одной из таких сцен отец чуть не ударил мою матушку, я это видел и побежал вставать между ними. Меня мой папа не тронул…
Рука его так и осталась занесенною в воздухе, а потом он грязно выругался, назвал матушку гадким словом и вышел из комнаты. А матушка вслед ему в сердцах крикнула:
- Да чтоб ты сдох! Чтоб корабль твой утопили!
Отец же со зла нарочно отправился в море в то самое плавание. Вот поэтому-то матушка так и расстроилась, бегая по сходням в ожиданьи отца из той экспедиции.
Как я уже доложил, корабль отца и вправду пошел ко дну прямо перед рижским портом и все домочадцы с тех пор боялись злить мою матушку. Ведь она мало того, что удержала обреченный корабль на плаву, но перед этим - простыми ругательствами утопила его!
Отец мой с той самой поры был весьма сдержан в ссорах с моей матушкой, но от него не укрылось, что она "колдовством" спасла его от погибели. Когда матушка стала оправляться от своего обморока, отец пришел к нам домой и пробовал извиняться.
Извинения были приняты, но, по рассказам, он стал было распускать руки, а матушка не могла ему показать, что у нее под платьем подушка. Они снова поссорились
Не успел отец выйти за дверь, как в спальню ворвался Кристофер, который начал орать, что… мол, матушка готова задрать подол пред любовником и это, мол, обнаружит весь заговор. А…
Тут дверь опять отворилась. Отец мой не понял о чем идет речь, но ему не понравились крики, да вопли Кристофера. Он потребовал от старшего брата, чтоб тот немедленно извинился.
Как ни странно, в тот миг правда была на стороне Кристофера, но он не мог в этом признаться. Вместо ответа генерал выдернул шпагу и закричал:
- Речь идет о моем сыне - Наследнике этой страны. А ты хочешь его погибели! Так я защищу всех моих отпрысков, - защищайся!
Он не подумал объяснить брату истинный смысл своих слов и планов, а тот решил, что беда грозит мне и моей сестре Дашке.
Турецкая Кровь ударила в голову моему батюшке. Он немедленно выхватил свою шпагу и братья стали в позицию. Они догадывались, но не могли объяснить друг другу - Брату своему, что дерутся за будущее своих чад. Отец мой защищал мое Право на всю Прибалтику и Право Дашутки. Дядя готов был умереть за тайну расписки, в коей сама Государыня называла его - Романовым и дала шанс его будущим детям на Русское Царство.
Один был - хороший солдат и сын лучшего фехтовальщика Российской Империи. Другой - прекрасный моряк и - второй сын того же самого фехтовальщика. Они кружились между собой и шпаги их то, как хищные змеи, покачивали своими острыми жалами, то - как яркие молнии звенели в руках их владельцев.
Все ж таки - поединок в дамской спальне дал преимущество для солдата, который привык драться на твердой земле, а не шаткой палубе. В некий миг шпага Кристофера скользнула на секунду быстрее и отец покачнулся. Шпага Брата его пронзила ему бедро.
Пока он инстинктивно схватился за рану, Кристофер выбил шпагу из его ослабелой руки. Но тут матушка моя пришла вдруг в себя, ударила дядю подушкой, выдрала какую-то деревяшку от своего алькова и кинулась было на Кристофера.
Тот на миг растерялся, упустил из виду Карлиса и ловкий пират немедля подобрал с пола свою шпагу. Правда, от боли он стоял немного согнувшись и дядя больше внимания уделял моей матушке, которая стояла против него только в ночной рубашке с огромным поленом в слабых руках. Ленты, удерживавшие подушку на ее животе, немножечко распустились и матушка то думала перехватить лучше полено, то пыталась поправить подушку.
В следующий миг Кристофер обернулся к Карлису, а тот не смотрел на него, но лишь опустил шпагу и уставился на эту подушку. При этом он с изумленьем шептал:
- Так вы не беременны? Господи, а… Но почему?
Кристофер утер пот со лба, выругался на солдатский манер, пожал руку младшему брату и осмотрел рану его. Сплюнул, расстегнул крючья на воротнике своей формы и сухо заметил:
- Пустяк. Заживет, как на латышской собаке… Что будем делать?
Матушка отбросила свою деревяшку в сторону и стала вновь поправлять ленты с подушкой. Потом она тихо сказала отцу:
- Если ты не хочешь, чтобы твоих детей зарезали чокнутые жиды, молчи о том, что увидел. Если же тебе это важно - перед Богом клянусь, - я не спала с братом твоим. Я покажу тебе наши расписки.
Кристофер сокрушенно покачал головой и сказал:
- Если ты еще считаешь меня своим братом, не рассказывай об этом дружкам… Я согласился на это, ибо только так Государыня признала меня Романовым. Я твою подружку и пальцем не тронул.
Отец, немного подумав, вложил и свою шпагу в ножны. Затем, хоть брат уже и пожал его руку, поверх зажатой в ней шпаги, сам подал руку Кристоферу и повинился:
- Прости мне горячность… Это все - турецкая Кровь. Я верю тебе, что… В общем, прими мою дружбу. Мы же ведь - Братья.