- Нет, братцы мои - какие же вы якобинцы?! Вы работаете здесь - в Дерпте на крупнейшую и отсталейшую из европейских монархий. Вы живете в оплоте самой ядреной реакции, какую только можно придумать в современной политике. И знаете почему?
Потому что вы - немцы. А якобинцы - французы. И эти самые якобинцы вырезают нас - немцев, где только получится. Так при чем здесь политика?
Давайте называть вещи нормальными именами. В грядущей Войне - ни грана политики. Просто французы, да поляки с испанцами, да итальянцами будут вырезать германские племена, где только смогут. А мы здесь работаем для того, чтобы после нашей Победы немцы смогли звать себя немцами…
Доложу откровенно - я ненавижу Пруссию и ее гнилую монархию. В иную эпоху, иль иные условия я сама стала бы якобинкою. Но сегодня речь лишь о том, чтоб уцелела Германия с ее культурой, народом, песнями и традицией… А якобинцы, прикрываясь политикой, хотят это все уничтожить во славу галльского петуха!
Так я еще раз вас спрашиваю - кто из вас якобинец? Кто хочет, чтоб галльский хам ставил свою гильотину на площади Кельна, иль смывал с рук невинную кровь в источниках Бадена, иль ржал над нашим искусством в картинных галереях нашего Дрездена?! Кто из вас якобинец настолько, что желает зла нашей с вами Германии?!
Давешние бунтовщики, как один, растерялись и сразу усовестились. Кто-то встал было с кресел и с поклонами пошел приложиться к руке моей матушки, но она еще не закончила. Она еле слышно прошелестела:
- Я ненавижу гадкую Пруссию… Она отняла у меня мою матушку… Я ненавижу Железного Фрица… Это мясник и убийца, у коего руки по локоть в крови… Но в одном я считаю - он прав. Мы - немцы и для нас Германия должна быть - превыше всего!
Ради нашей с вами Германии я готова казнить хоть тысячу мерзких изменников, какими бы видными учеными они ни были… И я казнила бы этого гада еще раз! И десять раз кряду!
Если ты - немец, не смей работать на врагов нашей Родины! И вы тоже - не смейте! Или и вам тоже - не поздоровится!
Deutschland - uber Alles!
И все давешние бунтовщики вскочили со своих кресел и как по команде стали скандировать:
- Дойчланд - юбер - Аллес! Дойчланд - юбер - аллес! Deutschland - uber - Alles!
Они кричали сие, пока не охрипли. А, охрипнув, стали обниматься все вместе, целоваться и плакать, говоря:
- Мы спасем нашу Родину! Нету значения якобинцы мы, иль монархисты, когда враг у наших ворот! Германия - прежде всего!
С того самого дня любой немец, не желавший работать на благо Победы над лягушами, казнился в Университете без участия моей матушки. А ученые Дерпта поголовно стали "нацистами.
Здесь возникает законный вопрос: кем же была моя матушка? Немкой, или еврейкой? Перед кем она ломала комедию - перед теми, или другими? Я думаю, что как всякая полукровка - она была искренна и в том, и в другом случае. Она всегда была немножко еврейкой и ровно столько же немкой. Равно как и я - в той же мере как немец, так и еврей, или - латыш.
Я, конечно, меньше ингуш, или, скажем - швейцарец. Ибо я вырос в немецкой провинции, учился у реббе, а играл с маленькими латышами. И я теперь не могу вычленить одно от другого… Лично мне кажется, что я больше - немец.
Ибо я могу плакать над строками Гете и Гейне, в то время как творчество евреев не-немецкого корня оставляет меня безучастным, ровно как и - латышская народная песня. И поэтому я больше - немец.
Матушке в Пруссии шибко внушили, что она ныне - еврейка. И с той самой поры моя матушка приняла к сердцу боль и обиды любого еврея со всей Европы. Где можно - она помогала деньгами, когда было нужно - она протестовала против убийств и погромов, если возможно - наши парни из Абвера вывозили несчастных к нам в Ригу.
Вскоре все евреи Европы стали числить ее своею Царицей и в еврейском народе пошел слух, что ее сын должен стать Еврейским Царем и долгожданным Мессией. Все это так.
Но я пару раз замечал, как немного брезгливо она пожимала руки еврейским банкирам и порою шептала мне на ухо:
- Господи, с какой мразью нам приходится иметь дело! Наворовали денег и думают теперь, что я с ними должна целоваться! А за душою ни Совести и ни Чести!
Господи, почему среди наших братьев нет Благородных?! Наверно, все лучшие наши - спят вечным сном под стенами Храма, - убитые римлянами… Купила же себе жизнь - одна только мразь… А это - ее потомство.
Я всегда чувствовал, что в эти минуты в ней говорит немецкая половинка. И чем старше я становился, тем все явственней для меня было видно, что еврейской Крови в моей матушке - только четверть и не может она бороться с Кровью потомственных лютеран - гонителей и притеснителей жидовского семени. В конце концов, это стали замечать и раввины - поэтому-то в 1816 году и начался Исход евреев из Латвии в Северную Америку.
Произошел же Исход оттого, что раввины вдруг поняли, что все годы их бессовестно водили за нос.
Видите ли… Лифляндия - крохотная страна. Латыши - малый народ. А немцы - не слишком-то любят русских. И наоборот.
Я, как потомок Бенкендорфов, и природный вождь латышей, эстонцев и ливов мог стать Царем всей Прибалтики. Но Россия никогда бы не приняла моей Власти, ибо я был - не русский. Настолько сильно и откровенно нерусский, что - просто смешно…
Но матушка моя была замужем за Кристофером Бенкендорфом. Незаконным внуком самого Петра Первого. По Крови - Романовым. И ее сын от такого отца мог бы претендовать на русский престол.
Разумеется, было "проклятие Шеллингов". Но ровно в ту пору юный врач Шимон Боткин (зять моего деда Карла Эйлера) создал теорию о "защитных силах самого организма". По этой теории наше тело само вырабатывает некие вещества, призванные убивать микробы всякой заразы. Иной раз во всем этом что-то сбивается и тогда люди страдают "сенною болезнью", или "проклятием Шеллингов.
Именно Боткину принадлежат слова: "Если пыльца растений вызывает припадок у болеющих "сенною болезнью", почему не предположить, что мужское семя в "проклятии Шеллингов" вызывает подобную же реакцию у больных женщин? На мой вкус - сие проявления одного и того же расстройства!"
На эту идею его подтолкнул факт, что мы с Доротеей и нашей матушкой страдали "сенною болезнью" в самой жестокой форме. Дело дошло до того, что нас с Дашкою держали в четырех стенах - от всех взаперти с апреля и по сентябрь. Простой глоток весеннего воздуха, или капля меду с цветочной пыльцой вызывал в нас троих ужасный припадок с багровеньем лица, ужасной одышкой и порою даже - рвотой, если мед попадал в нашу пищу.
Матушка спасалась от этого платочком, сильно смоченным чередой, да неизменною трубкой. (Она добавляла в табак какие-то травки, спасавшие ее от "сенного удушья".) Нам же она запрещала курить и поэтому летом мы не смели выйти из дому.
После открытия Боткина к матушке пришло несколько видных евреев, которые сказали ей так:
- Вы можете долго себя обманывать, но истина в том, что ваши старшие дети - безнадежно больны. В любой день мальчик и девочка могут погибнуть от неудержимой рвоты, или удушья. Да и какая их ждет будущность?
Первенец ваш может рассчитывать лишь на правленье в крохотной убогой Лифляндии, да покорность отсталых и неграмотных латышей. Кто из баронов возьмет в жены вашу дочку - больную еврейку? Она же кашляет кровью при любом дуновении весеннего ветра! Кому нужна в доме больная невестка?!
Матушку всю передернуло от таких слов, но, не повышая голоса, она вроде бы спокойно ответила:
- Что же вы предлагаете?
Евреи сразу же оживились и самый бойкий из них произнес:
- Госпожа Баронесса, вам нужно вернуться к Кристоферу. Сын от него сможет претендовать на русский Престол. Доктор Боткин попробует придумать лекарство против "проклятия". У него уже заметны успехи.
Матушка вроде бы милостиво выслушала жидов и сказала:
- Наверное, это будет лучшим плодом всей моей жизни - родить Царя русским! Я оправдаю все ваши чаяния!
Когда же евреи ушли, матушка дала волю эмоциям. Я об этом не помню, но по рассказам она бросилась в детскую, по очереди вынимала нас с Дашкой из этакого загончика, в коем мы веселились, и обливаясь в три ручья горькими слезами, нас целовала и шептала при этом:
- Сволочи! Я никому не отдам вас, мои лапочки! Господи, какие же сволочи… Убить невинных детей… Я этого им не прощу…
Если вам не понятна такая реакция, - объясняю. Мы жили в лютеранской Лифляндии. По всем правилам и обычаям, даже если матушка родила бы ребенка от Кристофера Бенкендорфа, он смог бы войти в наследство Кристоферу лишь после… смерти наследников первой очереди. Иными словами, - третий ребенок в нашей семье мог бы претендовать на русский престол лишь после моей безвременной смерти и смерти моей милой сестры - Дашеньки.
Евреи - странный народ. Если им уж вошло что-то в голову, это из них сложно вышибить. Они уверовали в рожденье Царя Иудеи и Мессии в нашей семье, но мы с Дашкой были слишком больны на их вкус. Теперь они ждали Мессию в лице будущего Романова в нашей семье. И для этого точили ножи на нас с Дашкой…
С этого дня и до весьма зрелого возраста мы с сестрицей были навсегда ограждены от еврейских фанатиков. Нам запрещалось встречаться с евреями (особенно из богатых и религиозных семей) в опасениях, что сии люди могут желать нашей смерти.
Другой момент, который не осознали евреи, состоял в том, что они предложили умертвить всех детей Карлиса и родить сына Кристоферу. А матушка ненавидела Кристофера, а к нашему отцу…