- Ну, это!.. - вскипел вдруг Леха, кончая игру. - С мужичками мы завтра разберемся, выясним, по ком из них петля плачет. А ты - идем со мной! Теперь-то уж не жди от меня пощады!
- А ты - от меня, - улыбнулся Маркел.
- Што-о?! - Леха отскочил назад, рванул кобуру, выхватил наган. - Идем, а то пристрелю на месте!
Пытаясь выбить наган, кто-то сзади ударил его под локоть. Грохнул выстрел. Стоявший рядом с Маркелом старик Нечаев схватился за живот, упал, забился в судорогах. На Леху кинулись со всех сторон. Кто-то вгорячах ударил его поленом по голове. И сразу все затихли, расступились.
- Кажется, готов...
- Царство ему небесное!
Старик Нечаев тоже вскоре скончался...
Костер потух. В темноте мужики сидели и лежали на земле, молчали. Только красные огоньки самокруток вспыхивали и гасли. Ночь уходила к рассвету.
- Што вот теперь делать? - не выдержал один.
- Наломали дровишек...
- Может, простят?
- Может - надвое ворожит.
- Не простят, мужики, - вздохнул кто-то. - Ежели за долги порят нещадно, то за такое - точно повесят...
- Уходить надо, пока не поздно, - поднялся Маркел. - Сколько вам об этом толковать?
- Уходить?! - раздался злой голос. - Куда уходить от семьи, от детишек? Это ты заварил кашу, а нам теперяча всем расхлебывать!
- Он нарочно так сделал, мужики! Штобы домой нам возврата не было!
- Тебя первого и хлопнуть надо было, сволочь большевистская!
- Ну, вы потише! Расходились тут! - крикнул Степша Буренков. - Привыкли с больной головы на здоровую валить! Поленом-то кто ударил, Маркел, што ли?
- А может, сделать этак, - рассудил тот, кто надеялся на прощение. - Может, уйти Маркелу одному, мы скажем, што он убил Леху... Ему-то терять неча.
- И правда, сматывайся, Маркелка! Нас тада могут простить.
- Никуда я отсюда не уйду!
- Как не уйдешь? Тебя же первого на первом суку и повесят.
- Всех повесят! Всем надо уходить! - выкрикнул Маркел, потеряв терпение.
- Вот если тебя счас прибить, нам ничо не будет, - сказал кто-то тихо, но так, что слышали все. И все промолчали.
- Убей, если я в чем-то перед тобой виноват, - так же тихо отозвался Маркел. - Но только жизнь я задаром отдавать не намерен. Давай один на один?
- Дак а в чем твоя вина, парень? Понимаем - не за собственную шкуру печешься.
- Семь бед - один ответ, - вздохнул кто-то.
А между тем развиднялось. Серые тени наползали из леса, небо клубилось белой мутью. Тревожное было небо... И тут один хватился - кум исчез!
- Филька-то Казаков иде же? Кум-то мой?
- В деревню, поди, побег, доносить. Штоб себя выгородить... Известный подкулачник.
- Пойдемте, мужики! Поздно будет! - снова заволновался Маркел.
- Легко сказать - пойдемте... А лошадей, а быков куда? С собой забрать - полный разор хозяйству будет. На ребятишек кинуть?..
- А еслиф каратели нагрянут да отнимут?
- Оружие-то есть при вас какое? Приготовить бы надо на всякий случай, - сказал Маркел.
Мужики разбежались по своим заимкам, из заветных тайников доставали ружьишки, у кого и винтовки боевые нашлись. Время тревожное - всяк держал оружие при себе.
Только в лесочке успели собраться - вот они кулацкие дружинники, еще пять милиционеров с ними, а во главе - сам шипицинский урядник Платон Ильин.
- Иде вы тут, сукины дети? - загремел на всю округу урядник.
Дружинники двигались к лесу, держа оружие наизготовку. Степша Буренков вышел из кустов им навстречу, крикнул:
- Не подходи! Нас поболе, чем вас, и у нас тоже ружьишки имеются! Договориться сперва надо, чо к чему... Не подходи, стрелять будем!
Дружинники остановились, толстый урядник Ильин спрятался за их спинами. Тогда вышел вперед поп Григорий Духонин, медленно направился к лесу, выкрикивая на ходу:
- Остановитесь, православные! Не допущайте кровопролития! Себя не жалеете - пощадите детей своих! За смирение бог простит все грехи ваши, а власти даруют вам свободу!..
- Можа, и правду говорит отец Григорий? - сказал тщедушный мужичонка, стоявший рядом с Маркелом. - Не обманет, поди, коли клянется божьим именем? А, мужики?..
- Дак зря турусить не будет, договоренность, должно, у их есть...
Тогда Маркел вырвал у мужичонки ружье, выстрелил вверх. Поп с перепугу взбрыкнул козленком и ткнулся бородой в землю. Остальные тоже залегли, открыли беспорядочную пальбу.
- Отходи! - приказал Маркел.
Мужики, пригнувшись, побежали в глубь леса, отстреливаясь на ходу. Видя такой оборот дела, дружинники побоялись, наверное, преследовать, вскоре позади выстрелы затихли.
Когда вышли на берег Тартаса, все заметно оживились и повеселели.
- Вот так, растуды их в копалку! - возбужденно кричал Степша Буренков. - Спужались? А нас ведь - всего-то горстка! А ежели бы всем миром навалиться?!
- Свобода, братцы, ура!
- Нашего брата, мужика, раскочегарить трудно, а уж зачнем - самому черту рога обломаем, не тока Колчаку!
Маркел молчал, улыбался. И не улыбка это даже была, а жесткая складка на его мальчишески припухлых губах...
ГЛАВА IX
Гроза над урманом
И всколыхнулся от края до края весь великий батюшка урман!
К середине 1919 года север Омской и юго-запад Томской губерний был охвачен партизанским движением. Разрозненные силы повстанцев объединялись в группы, отряды, целые армии.
Сначала колчаковские власти не придавали особого значения шабурникам, как презрительно называли они партизан. На усмирение их посылались мелкие карательные отряды, мобилизовались кулацкие дружины, которые нещадно пороли правых и виноватых (разбираться не было времени), иногда грабили и сжигали целые деревни.
Но уже в июле, когда восстание охватило 56 волостей Тарского, Каннского и Татарского уездов, которые объявили себя Партизанским краем и на территории которых была изгнана белая милиция, разогнаны земские управы, уничтожены кулацкие дружины, созданы военно-революционные штабы и ревкомы, сформированы пять повстанческих армий, насчитывающих около 20 тысяч бойцов, - верховный правитель адмирал Колчак вынужден был признаться, что он не понимает этот народ (то есть сибиряков-повстанцев), не знает, что ему нужно.
Зато сами повстанцы задачи свои понимали хорошо и цель видели ясно. Вольнолюбивый и гордый сибирский крестьянин, даже при царе живший сносно на вольных землях, пользуясь огромными природными богатствами лесов, рек и озер, вдруг потерял уверенность в завтрашнем дне.
На него наложили непосильные налоги и подати, ему запретили пользоваться лесом; каждую минуту могли нагрянуть каратели или белые милиционеры, чтобы забрать в постылую армию молодых парней, отнять лошадей и хлеб, засечь до смерти при малейшем сопротивлении...
Такого сибирский мужик не видывал искони и воспротивился всем своим существом. "Кака это жисть? - разводил он руками, медленно, но упорно продираясь к истине. - Тьфу на таку жисть!" - и со злостью шмякал шапкой о землю, потом отыскивал ружьишко, брал топор или вилы, собирал харчишек в дальнюю дорогу: "Пойду, паря... А там - пан или пропал..."