- Макаром меня зовут.
- Ага. А меня - Маркелом. Ты что, и впрямь не знаешь, что царя-то скинули?
- Кто его скинул?
- Ну... народ.
- Не можно так, - уперся Макар, - врете вы все. Как без царя-то, вы чо?
- А зачем он тебе? Или он кормит-поит тебя? Ты сам вон какой сильный. А царь... он как тот конопатый: только вред приносил, больно делал.
- Не можно так. Грех. Царь землю дал...
- Да какую землю-то! - вскипел Маркел. - Почему она царева, земля-то, родил он ее, что ли?! Ты ее пашешь - значит, твоя она должна быть. А царь... он такой же человек. Ты, к примеру, одним щелчком его смог бы убить.
- Не такой. Царь - от бога. Грех...
- Народец! - изумился Маркел. - Это сколько же надо, чтобы от царей он отвык?! И отвыкнет ли?..
На другой день подъезжали к Каинску. У Маркела было хорошее настроение. Подмывало его иногда - выкинуть какую-нибудь шутку.
На передней подводе парни допили припрятанную сивуху, горланили песни. Маркел подсел к ним, тоже притворился пьяным.
- Надоело это старье! - кричал он. - Давайте новую разучим. Сначала - тихонько, а когда заедем в город, тогда уж во всю силу. Удивим всех...
Новая песня ребятам понравилась.
- Дажеть на молитву маленько смахивает, - заметил один из них.
И вот, когда подводы втянулись в узкие улицы города, в десяток здоровенных глоток грянула эта песня:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!..
Из домишек повыскакивали люди, недоуменно таращились на проезжающих.
- Красные! - крикнул кто-то в толпе.
К поющим, очумело нахлестывая лошадь, из хвоста обоза мчались на своей кошевке сопровождающий офицер и урядник Ильин. Маркел вовремя удрал.
- Прекратить! - орал урядник. - Кажите, кто научил!
Хмельные ребята осовело моргали глазами:
- Был тут какой-то... Убег...
- Найтить!
- Чего они найдут - лыка не вяжут, - остановил Ильина офицер.
* * *
Из Каинска новобранцев направили в Барабинск, оттуда двое суток тащились они до Омска поездом, в телячьих теплушках.
Маркел вместе с односельчанином Мишкой Гуляевым был зачислен рядовым восьмого кадрового полка. Началась казенная солдатская жизнь. Поначалу было странное ощущение отрешенности от всего сущего. Была рота - группа людей в одинаковых одеждах, даже с одинаковыми лицами, был командир - горластый усач с перебитым носом, был раз и навсегда заведенный железный распорядок: подъемы, учения, обеды, отбои... Все это казалось до смешного пустым и никчемным, механически однообразным, как стук часового маятника.
Но постепенно Маркел стал приглядываться к окружающим его людям, и они уже не представлялись такими похожими друг на друга, как картонные клоуны, выполняющие одни и те же заученные, глупые движения. Оказалось, люди везде остаются людьми и каждый человек в отдельности - это целый мир, удивительно сложный и многогранный...
Рота, состоявшая раньше, видимо, из одних "стариков", была наполовину разбавлена новобранцами. Сюда попали и два кержацких парня из тех пятерых, что призывались вместе с Маркелом. Сначала они держались ото всех особняком, были угрюмы и неприступны, как затравленные волчата. Но скоро один из них, Курдюков, стал отмежевываться от товарища. Оказался он парнем веселого нрава да к тому же голос имел высокий и чистый - стал ротным запевалой. Другой, Кирилл, смотрел на него осуждающе, ночами, на казарменных нарах, подолгу внушал ему что-то сердитым шепотом. Но из Курдюкова так и перла наружу раньше скованная, непокорная натура: он отмахивался от Кирилла, как от назойливой мухи. Скоро стал курить, а когда случалось - не прочь был выпить.
Предметом общих насмешек и издевательств стал в роте добродушный богатырь Макар Русаков. Потешались над ним все, кому не лень. Один только внешний вид Макара вызывал хохот до колик в животе. На складах не нашлось нужного размера шинели и сапог, и бедолага щеголял в своих подшитых валенках да в домотканом пестром армяке, перепоясанном солдатским ремнем с блестящей бляхою. Гимнастерку, правда, надели солдатскую (нельзя уж так-то, совсем по-домашнему), но рукава едва доставали до локтей, а ворот и вовсе не сходился на могучей шее...
Была у Макара и такая слабинка, которую не могли простить не только ротные остряки, легкомысленные новобранцы, но и серьезные бывалые солдаты. Детина испытывал панический страх перед начальством - будь то ротный командир, ефрейтор или какой-нибудь задрипанный писаришка.
И Маркелу иногда было жалко до слез смотреть на парня, который "тянулся в струнку" перед каким-то тупым замухрышкой, от страха и напряжения менялся в лице - то багровея, то бледнея, а тот (как же упустить такой редкий случай - поизгаляться над беспомощным богатырем?!) прыгал вокруг разъяренным кочетом и орал больше для потехи, чем для порядка:
- Кэк стоишь, огородное чучело?! Кэк ставишь пятки, медведь криволапый?! Мало тебя пороли в детстве? Так у меня живо схлопочешь по зубам!..
Сочувствовал бедному Макару и еще один человек - солдат Кузьма Сыромятников. Маркел давно к нему приглядывался: чем-то он привлекал, отличался от других, хотя внешность имел самую заурядную: невысок, поджарист, с худым скуластым лицом. О себе Кузьма много не распространялся, однако из отдельных реплик можно было понять, что он прошел войну, был в плену у немцев, участвовал в каких-то событиях в Петрограде...
Как-то на учебном полигоне, во время перерыва, когда офицеры удалились в каптерку на перекур, солдаты в своих шинельках "на рыбьем меху", греясь, затеяли потасовку и, как всегда, с гоготом окружили растерянного Макара Русакова, пытаясь вовлечь его в свалку. Он с виноватой улыбкой пятился от них, не находя себе места, очумело кружился, как поднятый из берлоги и окруженный собачьей сворою медведь. И тогда в серый, дышащий клубами морозного пара круг шагнул Сыромятников.
- Прекратите издевательство! - сказал он не громко, но так, что слышали все.
- Это откель такой заступник выискался? - подался ему навстречу здоровенный парень Ваня Бубнов, хохмач и заводила среди новобранцев.
Кузьма и не поглядел в его сторону, накинулся на Макара:
- Чего ты лебезишь перед ними! Двинул одному-другому по носу - они и уймутся.
- Драться нельзя... Грех... - бормотал смущенный Макар. - Оне меня пока не бьют...
- Так ждешь, когда бить начнут?
Обескураженный Ваня Бубнов вплотную придвинулся к Кузьме:
- Вижу, мастак ты чужими руками жар загребать... Может, сам спробуешь?
- Это с тобой, что ли? - Кузьма презрительно, снизу вверх, глянул Ване в лицо.
- А хоша бы и со мной!
- Вытри слюни сперва... губы смерзнутся - как будешь кашу есть?
Ваня побагровел, рванул Кузьму за полу шинели. Но тот изловчился, схватил Ваню за руку, присел, крякнул - и детина, перелетев через него, грохнулся на снег, раскинув циркулем ноги.
Ванины дружки кинулись на Кузьму - и еще двое покатились кубарем, но потом навалились скопом, подмяли заступника.
Макар, до этого с растерянной улыбкой, глядевший на происходящее, вдруг взревел, бестолково замахал руками:
- Робятки, да за што вы ево? Он ить не первый начал!..
- Помоги, дубина стоеросовая! - из-под кучи тел прохрипел Кузьма.
Только теперь Макар двинулся в гущу дерущихся, кого за шиворот, кого за ноги разбросал свалку, а остальных, растопырив шлагбаумом ручищи, отгреб в сторону.
На шум из каптерки выскочили офицеры.
Несколько солдат попали на гауптвахту. В их числе и Макар Русаков...