К. Федин, Л. Леонов, Вс. Иванов и многие другие принимали участие в революционных событиях, работая в армейских газетах, в советских учреждениях, но они были зачислены всего лишь в "попутчики". Сергеев-Ценский, А. Толстой, Пришвин, Чапыгин, Есенин и многие другие навсегда связали себя с новой Россией, а их относили к разряду новобуржуазной литературы, что равносильно реакционной, контрреволюционной. Грубая, предвзятая характеристика давалась Горькому, который назывался "бывшим главсоколом, ныне центроужом".
Здесь же, в первом номере "На посту", Г. Лелевич оценивает творчество Маяковского как "поэзию деклассированного интеллигента, заядлого индивидуалиста". Г. Лелевич, исходя из того, что "с изменением экономического базиса меняются и идеологическая надстройка, и потребности читателей", в статье "Отказываемся ли мы от наследства?" приходит к выводу: литература прошлого только объект "серьезнейшего научного изучения" "как продукт определенной классовой идеологии и в определенной исторической обстановке", "пролетарий в то же время строит свою литературу, совершенно отличную от прошлой, как по содержанию, так и по форме" (На посту, 1923, № 2-3. С. 50).
Лелевича поддержал А. Тарасов-Родионов в статье "Классическое и классовое": попутчик, "как бы доброжелательно к пролетариату он ни настраивался, - пока мы его не поставили прочно на коммунистическую точку зрения, - он все равно никаких объективных ценностей в целом создать для нас не может" (На посту, 1923 № 2-3. С. 92).
Характеризуя положение на литературном фронте, А. Чапыгин писал Горькому (1926): "Молодые писатели МАППа-ВАППа, ЦАППа и других ассоциаций густо невежественны, в этом их смерть. Один со мной пространно рассуждал о том, что-де "психология - это штука буржуазная, и мне - пролетарскому писателю - она не нужна..."" (Горький и советские писатели. Неизданная переписка, М., 1963. С. 646). Даже Федор Гладков, позиция которого значительно отличалась от чапыгинской по ряду вопросов, в 1928 году сообщал тому же Горькому: "...Наши шустрые пострелы и казенные писаря из "На литературном посту" невыносимо пустозвонят с репетиловской развязностью о вещах, в которых они ничего не смыслят. Все эти Волины, Зонины, Авербахи, Ермиловы, Фатовы и К, не имеющие никакого отношения к литературе, изо всех сил лезут в "вожди" и "идеологи" и с апломбом невежд и бесстыдников пророчествуют об "органически гармоническом человеке современности", о "живом человеке в художественной литературе и т. п." (там же, с. 104).
Булгаков осознавал себя продолжателем великих реалистических традиций русской литературы. По выражению самого писателя, "Дни Турбиных", "Бег", "Белая гвардия" - это "упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране". В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях "Войны и мира". Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией. Но такого рода изображения приводят к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает, несмотря на свои великие усилия стать бесстрастно над красными и белыми - аттестат белогвардейца-врага, а получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР" (Октябрь, 1987, № 6).
Леонид Леонов, задумываясь над вопросом, почему некоторые писатели не могут написать о своей эпохе так, чтобы "каждая строчка жгла", видел одну из причин этого в том, что критики усматривают в любом просчете писателя "либо бессилие творческое, либо явную злонамеренность": "Существуют в литературных краях этакие добровольные аргусы, которые мгновенно свешивают это на весах советской благонадежности и, буде окажется, что процент "уклона" превышает процент "добродетели", сразу начинается самая похабная травля писателя" (Печать и революция, 1929, № I).
Остро поставленный вопрос "кто кого?" был механически перенесен в область литературы и искусства. Раз социалистическое строительство в своем поступательном движении вызывает сопротивление враждебных социализму социальных групп, то и "своеобразие современного этапа художественного развития в том и состоит, что враждебные пролетариату стремления обнаруживаются с особой силой" (Печать и революция, 1929, № 4). В связи с этим называются прежде всего имена Сергеева-Ценского и Булгакова. Л. Авербах в статье "Классовая борьба в современной литературе" (Звезда, 1929, № 1, с. 148) писал: "Буржуазная литература носит самый различный характер. С одной стороны, она носит характер контрреволюционного памфлета, как у Сергеева-Ценского, затем идеализация патриархальной старой деревни, как у Сергея Клычкова... и с другой стороны, если не идеализация, то во всяком случае оправдание белогвардейщины, как в "Днях Турбиных" Булгакова и в "Беге", произведении, еще более реакционном, чем "Дни Турбиных"".
Русская литература издавна славилась психологизмом, глубоким и тонким постижением человеческой души. Вот почему выступали и против психологизма: если враг будет изображен во всем многообразии и полноте своего характера, со всеми своими человеческими переживаниями, то может стереться граница между другом и врагом, тогда все смешается в "густой душевной мешанине", тогда психологизм "становится контрреволюцией". Отсюда и оценка "Белой гвардии".
Другие теоретики, выступавшие против "психологизма", ссылались на то, что "психология рабочего достаточно проста, ясна, что поэтому никаких сложных переживаний у рабочего нет, что всякие разговоры о психологизме являются интеллигентскими выдумками".
Не одного М. Булгакова подвергали разносной критике. В том же 1927 году А. Чапыгин в письме Горькому просит за Клюева: "Очень вас прошу написать в Москву кому-либо из власть имущих о Клюеве, - его заклевали и он бедствует, а между прочим, поэт крупный и человек незаурядный - пусть ему как-нибудь помогут. Не печатают его, и живет он по-собачьи. Жаль будет, если изведется!" (Горький и советские писатели. С. 656).
Ю. Тынянов пренебрежительно отзывался и о Сергее Есенине, не видя в его стихах ничего нового, оригинального: "В сущности Есенин вовсе не был силен ни новизной, ни левизной, ни самостоятельностью... Наивная, исконная и потому необычайно живучая стиховая эмоция - вот на что опирается Есенин". Стихи Есенина, по мнению Ю. Тынянова, - стихи для легкого чтения, и они в большей мере перестают быть стихами. Теоретик "формальной школы", цитируя, пожалуй, лучшие есенинские строчки, видит в них только "банальности", "слова захватанные", "ежеминутные". И все дело в том, что Есенин желает "выровнять лирику по линии простой, исконной эмоции" (Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Прибой, 1929. С. 544-547).
Б. Эйхенбаум публикацию сборников стихов А. Блока считал анахронизмом. "Блок увел нас от подлинного искусства, но не привел нас к подлинной жизни" (Б. Эйхенбаум. Сквозь литературу. Сборник статей. Л., 1924. С. 215-232).
В. Шкловский не принял роман Горького "Жизнь Клима Самгина": "Горький - жертва установки на "великую литературу""...
П. Незнамов дал резко отрицательный отзыв о романе Леонова "Вор" по той же самой причине: "Леонов... просто переписывает Достоевского" (там же, с. 139).
Леонид Леонов не выдержал и возмутился. "Следует разумно, - писал он, - использовать литературу для построения нового общества, следует всячески способствовать расцвету ее живых и здоровых сил, а не стандартизировать циркулярами художественную мысль" (Печать и революция. 1929, № 1, с. 69). Критики, которые стояли, как им казалось, на правильных позициях и поносили Горького, Сергеева-Ценского, Чапыгина, Есенина, Клюева, Клычкова, Шолохова, Андрея Белого, Федора Сологуба, Евгения Замятина, Булгакова, Леонова, Федина и др., как раз и способствовали своими циркулярами стандартизации художественной мысли. Сергеева-Ценского, Замятина, Булгакова называли "писателями новой буржуазии", "так как общая картина общественной жизни, которую они дают в своих произведениях, показывает их отрицательное отношение к современной действительности" (Саянов В. Современные литературные группировки. Л., 1930. С. 34).
В конце 20-х годов глава конструктивистов К. Зелинский, как бы подводя итоги этой нигилистической "переоценки ценностей", писал: "Да, не повезло русскому народу просто как народу... Мы начинаем свою жизнь как бы с самого начала, не стесняемые в конце никакими предрассудками, никаким консерватизмом сложной и развитой старой культуры, никакими обязательствами перед традициями и обычаями, кроме предрассудков и обычаев звериного прошлого нашего, от которого мысли или сердцу не только не трудно оторваться, но от которого отталкиваешься с отвращением, с чувством радостного облегчения, как после тяжелой неизлечимой болезни".
Самые прозорливые деятели того времени чувствовали, что "перебрали" с нигилистическим отрицанием культурного наследия народа, и предупреждали, что необходимо унять этот пафос. А.В. Луначарский на совещании в Отделе печати ЦК нашей партии в мае 1924 года, отвечая лидерам "напостовства", сказал: "Если мы встанем на точку зрения гг. Вардина и Авербаха, то мы окажемся в положении кучки завоевателей в чужой стране".