- Дальше - поле нашей русской славы! А на месте этого памятника был командный пункт фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. С этой высоты он командовал русскими войсками в битве у Бородина.
Высокий обелиск, на котором простер свои крылья могучий орел, держащий венок Славы, господствовал над окружающей местностью. У основания памятника, на барельефе, изображен сидящий Кутузов. Рядом стоят его сподвижники.
Марсель указал немного в сторону:
- А этот памятник?
- Солдатам и командирам сорок первого, - пояснил Никита. - Здесь поле Славы героев двух Отечественных войн.
- Откуда началась битва? - спросил Марсель.
- С запада, - жестко ответила Александра Михайловна.
- Давайте повезу вас в село Бородино. Оттуда проедем в Семеновское и мимо собора - на станцию Бородино. А дальше - к Шевардинскому редуту, где начиналось сражение.
…С утра четвертого сентября 1812 года арьергард генерала Коновницына десять часов сдерживал продвижение главных сил Наполеона по Новой Смоленской дороге. В составе этого арьергарда сражался и поручик Валентин Евграфович Борисенко.
На следующий день, около двух часов пополудни, имея трехкратное превосходство в силах, противник атаковал Шевардинский редут. Упорный бой продолжался и ночью, при свете пламени горящих окрестных деревень…
На поле у Владимирского собора комбайны совхоза "Бородино" убирали хлеба. Глянув на поле, Александра Михайловна сказала будто для себя:
- А в день Бородинского сражения спелое жито стеной здесь стояло несжатым. Пришли захватчики и сожгли, вытоптали жито. Труд и пот крестьянский, саму жизнь топтали…
Миновав аллею вековых лип, "Волга" остановилась неподалеку от Шевардинского редута.
Никита вопросительно посмотрел на Александру Михайловну, и она кивнула ему:
- Спасибо за все. Дальше мы пешком. А ты поезжай.
- Вечером встречу на Белорусском вокзале, - пообещал Никита и душевно пожелал: - Счастливо вам оставаться!
* * *
Пока Александра Михайловна медленно поднималась по ступеням Шевардинского редута, Марсель успел нарвать букет полевых цветов. Постояв в торжественном молчании у памятника двенадцатой батарейной роте, он отделил половину букета и возложил между горкой ядер и пушечным стволом.
С вершины редута просматривалась панорама Бородинского поля. Все вокруг было щедро залито потоками августовского солнца и покоем.
Тишина бывает тревожная, когда чего-то ждешь и прислушиваешься, затаив дыхание. А бывает грустная тишина, в которой вспоминаешь любимых и близких. Тишина того дня вначале показалась Марселю радостной…
Низко над полем, недалеко от них, лениво кружилась разжиревшая крупная ворона. Метнувшись к земле, она что-то схватила - скорее всего мышь-полевку. И тут из куста вдогонку выскочила лиса. Ворона бестолково замахала крыльями, хрипло закаркала и, выронив добычу, бросилась наутек. Лиса не торопясь сжевала мышь и растворилась в зелени кустов. А ворона рывками летала над полем и суматошно каркала, обижаясь на свою судьбу.
Они вместе засмеялись, и Александра Михайловна увидела безоблачное голубое небо в глазах Марселя. Уверенно показав половиной букета на соседний памятник, он по-хозяйски объяснил:
- А это единственный здесь наш французский монумент. К столетию битвы наше правительство добилось разрешения поставить свой памятник. Из красного мрамора! Но корабль, который должен был его доставить, попал в бурю и утонул. Временный памятник из папье-маше раскис под русским дождем, и только через год после юбилея был установлен этот монумент из серого гранита. На нем надпись по-французски, я тебе се переведу: "Мертвым Великой армии. 5–7 сентября".
Они шли к этому единственному французскому памятнику, и в голосе Марселя, когда он говорил, звучала торжественная патетика:
- На этом историческом месте был командный пункт Наполеона. Северо-восточнее находилась батарея генерала Фуше. Юго-восточнее - батарея Сорбье.
Рано утром, в канун великой битвы, сюда был доставлен императору портрет его маленького сына, короля Рима и наследника французского престола. В лучах восходящего солнца император любовался портретом…
- А рядом, на Шевардинском редуте, лежали тысячи убитых, оставив своих детей сиротами. И много еще детей стали сиротами в кровавый день Бородина. Кстати, - Александра Михайловна усмехнулась, - в то утро Наполеон получил известие о поражении его войск в Испании, при Арапилах - в борьбе с вооруженным народом Бонапарт был бессилен.
Марсель тут же возразил:
- Европейские столицы, одна за другой, склонялись перед гением Наполеона.
- А потом и перед Гитлером, - добавила Александра Михайловна. - Склоняться им было не впервой… Ты извини, что напоминаю, но Париж был объявлен открытым городом и сдан фашистам без боя. А Москва не склонилась. Не сдалась! Иначе не стали бы свободными Париж и другие европейские столицы.
Марсель протянул ей полевые цветы:
- Пожалуйста, положи их к памятнику моим соотечественникам, которые покоятся в этой земле.
Александра Михайловна сверкнула глазами:
- Не положу!
- Но ведь это же мертвые. Разве благородно почти через двести лет мстить ненавистью мертвым?
- Они захватчики и грабители. Это им было присуще низменное чувство мести: при отступлении Наполеона из Москвы Кремль и многие здания были взорваны, тогда как русские войска, войдя в Париж, не повредили ни одного камня! Не обидели ни одного жителя!
На лице Марселя боролись возмущение и обида:
- Значит, русские благороднее французов?
- Нет. Здесь совсем другое.
- Что?
- Патриоты своего Отечества и освободители оказались намного благороднее захватчиков. Захватчик и благородство - это несовместимо!
- А русские в Париже? Кого они освобождали?
- Европу от тирана. Энгельс писал: "Наполеон… пошел на Москву и тем самым привел русских в Париж".
- Но даже великие и благородные имеют право на ошибки…
- Наполеон - и благородство? - возмущенно спросила Александра Михайловна. - Предать республику и друзей… Бросить свою армию на погибель в Африке и в России… Помнишь, у Толстого? "…Наполеон - это ничтожнейшее орудие истории - никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства".
А эти слова Наполеона: "Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!.." Тебе нравятся эти слова? Но ведь это же повторял Гитлер, надеясь сделать столицей мира Берлин!..
Окаменев лицом, Марсель склонился к памятнику и положил возле него цветы.
"Да он же гость! Как же я так с ним…" - укорила себя Александра Михайловна и примирительно сказала:
- Мы как-то ездили с Ирочкой в Борисов, положили цветы и поклонились могиле француза. Это могила Жана Гастона, летчика из полка "Нормандия - Неман". Он освобождал Борисов и смертью храбрых погиб в воздушном бою. И пока будет жизнь на земле, на могиле Гастона всегда будут цветы! - Александра Михайловна вздохнула: - Я, наверное, в чем-то перед тобой виновата. Хозяйка должна уступать гостю, но есть обстоятельства, когда уступать нельзя. Так что, пожалуйста, ты на меня не сердись…
Переборов себя, Марсель улыбнулся:
- Я мужчина и обязан попросить извинения у женщины, даже если она не права…
- Ты - рыцарь! - Александра Михайловна ответно улыбнулась: - И ты, Марсель, настоящий француз.
Они спустились к дороге и попутной машиной доехали до церкви Рождества, построенной еще в петровские времена у слияния речки Воинки с Колочыо, в селе Бородине.
Александра Михайловна и Марсель обошли старинный храм и подивились тому, что с его обратной, непарадной стороны, перед вторым этажом окон был надстроен балкон с перилами, опираясь на которые стояла девочка лет восьми. Видимо, кто-то там квартировал. Что ж, проблема обеспечения жильем не чужды и лицам духовного сословия.
Поблизости от храма установлены памятники егерским полкам и матросам гвардейского экипажа - ожесточение и ярость великого сражения выплеснулись даже к церковным стенам. Как большинство других монументов Бородина, эти памятники были тоже увенчаны медными орлами.
И вдруг будто пушка тех времен ударила на колокольне: бам-м-м… И снова - бам-м-м…
Мерно, один за другим, рушились сверху колокольные звоны - знаменитые российские звоны, и гул медных великанов волнами поплыл над бородинскими просторами, и были в том размеренном колокольном звоне какая-то трагическая задушевность и печаль.
Зайдя в помещение храма, они любовались его росписью и не сразу обратили внимание на обшитый голубой парчой роскошный гроб. Полуприкрытая богатым покрывалом, заботливо прибранная, в нем лежала маленькая сухонькая старушка. В стороне молча стояли мужчины и женщины разных возрастов.
Ближе всех у гроба возвышался огромный дед с окладистой седой бородой, густыми и тоже седыми волосами. Даже в его неподвижности ощущалась уверенная сила здорового и решительного человека, хотя лет ему было, пожалуй, далеко за семьдесят.
С любовью и нежностью смотрел он на маленькую старушку в гробу.
Марсель неожиданно оказался возле бородатого богатыря, вместе с ним посмотрел на лицо умершей и доверительно шепнул:
- Мама у меня… В Саргемине, во Франции… Ей уже девяносто пять… Давайте познакомимся: Марсель Сози, инженер из Парижа. А это - Александра Михайловна Борисенко, из Белоруссии.
Седой богатырь дружелюбно склонил голову к Марселю:
- Иван Иванович. Здешний потомственный кузнец. Старшие сыны у нас в семье испокон веку были и будут Иванами.
Отойдя от гроба поближе к выходу из церкви, Иван Иванович шепотом сообщил: