- На войне всякая специальность нужна, да не каждому дано быть героем! И землю нашу под вражьим огнем своей кровью ты не поливала. Зато теперь, за неимением свидетелей, в герои норовишь пролезть…
- Да как вы можете?
- Могу! А ну-ка, "героическая бабушка", согласно своему тыловому расписанию, на третью полку - залезай! Да побыстрее - мухой!
Выйдя вслед за Алексеевой в коридор, Александра Михайловна улыбнулась и стала с ней рядом.
Ничто так не сплачивает людей, как чувство общего врага или общая неприязнь к какому-то человеку.
Несколько минут помолчав, Елизавета Ивановна самокритично призналась:
- А все-таки я с ней - грубовато!
Александра Михайловна возразила:
- Зато справедливо. Мещанка войны… И самое гадкое в этой мещанке не то, что войну отсидела в тылу и не чувствует себя обязанной перед теми, кто был впереди нее, погибал на передовой. Она за свою тыловую сытую жизнь требует себе еще и славы, всевозможных благ. И добивается этой незаслуженной славы, этих неположенных благ!
Елизавета Ивановна упрямо качнула головой:
- Могла бы я - и посдержаннее, да очень эта Сторожихина напомнила мне другого человека. Обиду мою горькую напомнила…
* * *
А больше всего Елизавету Ивановну Алексееву обижала жизнь.
Родителей своих она не помнит. После детдома уехала из Куйбышева строить Комсомольск-на-Амуре. По комсомольской путевке поступила в военно-медицинское училище. Фельдшером отвоевала финскую кампанию. Вышла замуж за лейтенанта-пограничника, служила с ним в Москве, родила ему двойнят: Игоря и Романа.
Первая бомбежка была в Москве ровно через месяц после начала войны. Она и муж находились каждый на своем дежурстве, а двойнята погибли - прямое попадание. Вскоре умер муж. И она пошла воевать.
Дважды военфельдшера Алексееву представляли к званию Героя Советского Союза, да при проверках ее в части не оказывалось - убывала по очередному ранению. Так и минула ее Золотая Звезда, зато наград у гвардии лейтенанта Алексеевой было много, а тяжелых ранений и контузий - девять. Она воевала в лесах Смоленщины, под Москвой и Ленинградом, на Курской дуге. Партийный билет ей вручали в Белоруссии, недалеко от Бреста. Потом освобождала Польшу, штурмом брала Берлин.
Скольким воинам спасла жизнь гвардии лейтенант медицинской службы Алексеева - того не посчитать. А вот себя не уберегла. В Берлине разом ударили по ней все прежние ранения, контузии; десять лет была Елизавета Ивановна слепой, а как вернулось зрение - еще пять лет болела тяжелым нервным недугом.
Потом - инвалидность, маленькая пенсия, крохотная комнатушка в центре Москвы. И полная беспросветность в будущем - если бы не напористый молодой корреспондент. Отыскал он в архиве представления, наградные листы - и появился в одной из центральных газет очерк "Товарищ гвардии лейтенант". И назначили Алексеевой персональную пенсию, переселилась она в отдельную квартиру.
Казалось бы, только радоваться, да навалилось одиночество, кошмары ночами замучили. Хотела уже проситься в старую комнатушку, но снова помог корреспондент: повез ее в школы и воинские части.
Поднимался корреспондент на трибуны уверенно, говорил о войне легко и красиво. А она так не могла и потому выступать стеснялась. До памятного ей вечера в гвардейской Таманской дивизии.
Из президиума выделила Елизавета Ивановна в зале двух солдат: не слушая оратора, они что-то говорили красивой соседке и беззаботно смеялись. Похожие, как близнецы, двое молодых парней…
И тут ее как молнией обожгло: "да это же мои Игорь и Роман! Не грудные, а взрослые они - времени-то сколько с того дня промелькнуло…"
Сама напросилась выступить, и первые слова из сердца сказала тем двоим:
- Родимые мои вы сыночки!..
И - замер зал. Ответно, по-сыновьи, потянулись к ней гвардейцы. И стала она Матерью Солдатской.
В представлении Елизаветы Ивановны ее сыновья-близнецы доросли только до двадцатилетнего возраста, и она ездит к ним в воинские части по всей стране и вместе с памятью войны передает тепло и ласку своего материнского сердца, неутихающую боль души. И получает ответную, сыновнюю ласку и заботы и радуется, что не только вызывает сопереживания у своих сыночков, но и помогает им лучше понять жизнь, успешнее служить.
В школах Елизавета Ивановна бывает реже и предпочитает встречаться с детьми десяти-двенадцати лет: такими видятся ей внуки сыновей. В последнее время у нее эти встречи проходят труднее.
…На полке в квартире Алексеевой лежит книга "Направление главного удара" - с дарственной надписью маршала бронетанковых войск Катукова. В ней Михаил Ефимович писал:
"Особенно сильно укрепили гитлеровцы высоту 296,3, которая вошла в историю боевых действий как Лудина Гора. Опоясав ее глубокими траншеями, гитлеровцы построили на скатах дзоты, оборудовали пулеметные точки и установили десятки противотанковых пушек и минометов. Оборонительный рубеж несколькими ярусами спускался к самому берегу Ламы… Судя по показаниям пленных, гитлеровцы решили надолго задержаться на этом рубеже…"
Здесь получила военфельдшер Алексеева второе тяжелое ранение, заслужила свой первый боевой орден. Как же стремителен и необратим бег времени: через тридцать пять лет Елизавета Ивановна привела пионеров в Краснознаменный зал ЦДСА, чтобы отдать последний долг дважды Герою Советского Союза, прославленному маршалу Михаилу Ефимовичу Катукову. После похорон рыжий десятилетний шустрик Вася Ручьев предложил:
- Поедем штурмовать Лудину Гору. В память о танкистах Катукова и стрелках вашей сороковой бригады. А командовать…
Вася требовательно глянул Елизавете Ивановне в глаза:
- Командовать будете вы!
В назначенное время пионерский отряд имени Алексеевой тронулся в путь. День был морозный, солнечный, электричка весело бежала к Волоколамску. За час и какие-то минуты пионерский отряд оказался там, куда сороковая бригада пробивалась месяц.
От станции - вот она, рукой подать, - Лудина Гора.
"Совсем непохожая на ту, что была тогда, - отметила про себя Елизавета Ивановна. - Вроде бы не такая крутая и неприступная, а снег-то кругом белый, нетронутый. И тишина…"
Невдалеке виднелось нарядное здание. Указывая на него, Елизавета Ивановна сказала:
- Школу на этом месте фашисты сожгли, а старую учительницу зверски убили за то, что хранила учебники.
Не только у мальчишек - даже у девочек появились в руках игрушечные автоматы, винтовки, пистолеты, По склону высоты 296,3 в низину, откуда в сорок первом наступали наши войска, ветер гнал седые космы поземки.
"Так же, как в тот день", - подумала Елизавета Ивановна, и она вдруг увидела себя в том дне, когда справа пробивалась первая гвардейская танковая бригада генерала Катукова, а из этой низины, где ворочается подо льдом невеличка-речушка, грудью навстречу выстрелам пошли стрелки ее сороковой бригады. И залегли под яростным огнем в упор…
- Всем в цепь! - скомандовала пионерам Елизавета Ивановна. - Ложись!
И упала в снег сама. Переждав немного, поднялась, крикнула во всю силу легких:
- За Родину, впере-од!
По склону рвануло дружное "ура!". В едином порыве ребята устремились к вершине, а Елизавета Ивановна за ними не поспевала и, наконец, обессиленная, задыхаясь, рухнула в сугроб. Глотнула сухого колючего снега, но тут же звонкий мальчишеский голос предостерег:
- Нельзя - простудитесь! Лучше попейте крепкого чаю, а под язык - валидол. Чай теплый, я его за пазухой держал.
Над ней, протягивая знакомую солдатскую флягу, склонился рыжий Вася Ручьев.
Елизавета Ивановна кивнула на флягу:
- Чей подарок?
- Дедушки Василия, - ответил Вася. - Память от него осталась…
Чуть в стороне, по склону Лудиной Горы, порхнула стайка снегирей; на белизне снегов они смотрелись каплями живой крови.
Передохнув, Елизавета Ивановна с помощью Васи поднялась на вершину Лудиной Горы.
Ребята спросили:
- А кто в том бою знамя здесь водружал?
- Не знаю, - призналась Елизавета Ивановна. - Здесь, на вершине, я впервые.
- А в тот решающий штурм?
…Часто, взахлеб ударили тогда по нашим атакующим цепям фашистские пулеметы, сеяли гроздья разрывов шестиствольные минометы - "скрипачи", над головами рвалась шрапнель.
Поредевшие цепи залегли в черный от взрывчатки, перепаханный с землею снег. Решали секунды: мы или они?
Военфельдшер Алексеева вытащила из кобуры ТТ, заставила себя встать навстречу свинцу и крикнула во всю силу легких:
- Чего оробели, мужики? За Родину, впере-од!
По склону рвануло дружное "ура!".
- Наша Лудина Гора! - обрадовалась Алексеева, и вдруг так, что из глаз - оранжевое пламя, хлестнуло по ногам, в плечо. Успела подумать: миной. И потеряла сознание…
Хлестнули по ней, да только словами, когда после штурма Лудиной Горы вернулась со своими пионерами в школу. Как выяснилось, ребята поехали с ней тайком.
У школы собралась взволнованная толпа взрослых. Вперед выступила бабушка рыжего шустрика Васи. Она пронзительно закричала, и мясистые щеки у нее возмущенно тряслись:
- Да как ты посмела без спросу забрать чужих ребят? У тебя своих нет, и ты не знаешь, что это такое - беспокойство за внука. Бессовестная ты, нахалка!
- Замолчи, дура! - крикнул рыжий Вася, замахнулся кулачками на бабку и горько заплакал. А вслед за ним заплакали другие дети, и она с ними.
На следующий день классный руководитель дозвонилась к ней и вежливо попросила в школу больше не приходить.
Ночью Елизавете Ивановне приснилось, будто она умерла, а все лежала в постели, не как положено, в гробу, и некому было ее хоронить…