- Вам, разумеется, известно, - сказал Тернбулл, выпучив на Уэйна свои лягушачьи глаза, - известно, разумеется, расположение американских и никарагуанских войск перед последней битвой, - и он указал на стол.
- Боюсь, что нет, - сказал Уэйн. - Видите ли, я…
- Понятно, понятно! Должно быть, вас тогда больше интересовало подавление восстаний дервишей. Ну, это там, в том углу, - и он показал на пол, где опять-таки были расставлены солдатики.
- По-видимому, - сказал Уэйн, - вас очень занимают дела военные.
- Меня не занимают никакие другие, - бесхитростно отвечал хозяин магазина игрушек.
Уэйн постарался подавить охватившее его бурное волнение.
- В таком случае, - сказал он, - я рискну довериться вам целиком. Я полагаю, что оборона Ноттинг-Хилла…
- Оборона Ноттинг-Хилла? Прошу вас, сэр. Вон туда, сэр, - сказал Тернбулл, прямо-таки заплясав на месте, - вон в ту боковую комнатушку. - И он подвел Уэйна к столу, застроенному кубиками. Уэйн присмотрелся и увидел перед собой четкий и точный макет Ноттинг-Хилла.
- Сэр, - внушительно промолвил Тернбулл, - вы совершенно случайно открыли секрет всей моей жизни. Последние войны - в Никарагуа и на Востоке - разразились, когда я был мальчишкой, и я увлекся военным делом, сэр, как, бывает, увлекаются астрономией или набивкой чучел. Воевать-то я ни с кем не собирался, война интересовала меня как наука, как игра. Но не тут-то было: великие державы всех позавоевывали и заключили, черт бы его драл, соглашение больше между собой не воевать. Вот мне только и осталось, что представлять себе войны по старым газетам и расставлять оловянных солдатиков. И вдруг меня осенило: а не сделать ли мне макет нашего района и не составить ли план его обороны - вдруг да на нас нападут? Вам это, видать, тоже показалось любопытно?
- Вдруг да на нас нападут, - ошеломленный восторгом, механически повторил Уэйн. - Мистер Тернбулл, на нас напали. Слава Богу, наконец-то я приношу хоть одному человеку благую весть, да какую - вестей отрадней для сыновей Адама не бывает. Жизнь ваша - не бесполезна. Труд ваш - не забава. Время вашей юности, Тернбулл, настало теперь, когда вы уже поседели. Господь не лишил вас ее; Он ее лишь отложил. Давайте присядем, и вы объясните мне на макете ваш план обороны Ноттинг-Хилла. Ибо нам с вами предстоит защищать его.
Мистер Тернбулл с минуту глядел на нежданного гостя, разинув рот; потом оставил колебания и уселся рядом с ним возле макета. Они поднялись на ноги лишь через семь часов, на рассвете.
Ставка лорд-мэра Адама Уэйна и его главнокомандующего разместилась в маленькой захудалой молочной на углу Насосного переулка. Белесое утро едва брезжило над белесыми лондонскими строениями, а Уэйн с Тернбуллом уже сидели в безлюдной и замызганной забегаловке. Уэйн имел отчасти женскую натуру: чем-нибудь поглощенный, он терял всякий аппетит. За последние шестнадцать часов он выпил наспех несколько стаканов молока; пустой стакан и теперь стоял у его локтя, а он с неимоверной быстротой что-то писал, черкал и подсчитывал на клочке бумаге. У Тернбулла натура была мужская: его аппетит возрастал с возрастанием чувства ответственности; он отложил исчерченную карту и доставал из бумажного пакета бутерброд за бутербродом, запивая их элем, кружку которого только что принес из открывшегося поутру кабачка напротив. Оба молчали; слышалось лишь чирканье карандаша по бумаге да надрывное мяуканье приблудного кота. Наконец Уэйн проговорил:
- Семнадцать фунтов восемь шиллингов девять пенсов. Тернбулл кивнул и запустил нос в кружку.
- Это не считая тех пяти фунтов, что вы вчера взяли, - добавил Уэйн. - Как вы ими распорядились?
- А, вот это не лишено интереса, - пробурчал Тернбулл с набитым ртом. - Те пять фунтов я израсходовал милосердно и человеколюбиво.
Уэйн вопросительно поглядел на пучеглазого и невозмутимого соратника.
- Те пять фунтов, - продолжал тот, - я разменял и раздал сорока - да, именно сорока уличным мальчишкам, чтобы они катались на извозчиках.
- Вы в своем уме? - спросил лорд-мэр.
- А что такого особенного, - возразил Тернбулл. - Эти поездки подымут тонус - большое дело тонус, дорогой мой! - нашей лондонской детворы, расширят их кругозор, укрепят их нервную систему, ознакомят с памятными местами нашей великой столицы. Воспитание, Уэйн, и еще раз воспитание! Многие замечательные мыслители указывали, что, пока нет культурного населения, нечего и затевать политические реформы. А вот через двадцать лет, когда эти мальчишки подрастут…
- Так и есть, спятил, - сказал Уэйн, бросая карандаш. - А пяти фунтов как не бывало!
- Ошибаетесь, - заметил Тернбулл. - Где вам, суровым людям, понять, насколько лучше спорится дело, если его приправить чепуховиной да вдобавок хорошенько перекусить. Я сказал вам сущую правду, только увешал ее словесными побрякушками. Да, вчера вечером я раздал сорок полукрон сорока мальчишкам и разослал их во все концы Лондона: пусть возвращаются оттуда на извозчиках. И сказал, куда возвращаться, - всем к одному и тому же месту. Через полчаса будет расклеено объявление войны и как раз начнут прибывать кебы, а вы держите стражу наготове. Мальчишки знай подкатывают, а мы отпрягаем лошадей - вот она и кавалерия, а кебы чем не баррикады? Извозчикам мы предложим драться вместе с нами или сидеть пока чего в подвалах и погребах. Мальчишки снова пригодятся, будут разведчиками. Главное - что к началу боевых действий у нас будет преимущество над всеми противниками - будет конница. Ну, а теперь, - сказал он, выхлебывая эль, - пойду-ка я обучать ополченцев.
Он вышел из молочной, и лорд-мэр проводил его восхищенным взглядом.
Через минуту-другую он рассмеялся. Смеялся он всего раза два в жизни, издавая довольно странные звуки, - не давалось ему это искусство. Однако даже ему показалась забавной головокружительная проделка с мальчишками и полукронами. А чудовищной нелепости всех своих демаршей и военных приготовлений он не замечал. Он почувствовал себя воителем, и чужая пустая забава стала его душевной отрадой. Тернбулл же все-таки немного забавлялся, но больше радовался возможности противостоять ненавистной современности, монотонной цивилизации. Разламывать огромные отлаженные механизмы современного бытия и превращать обломки в орудия войны, громоздить баррикады из омнибусов и устраивать наблюдательные посты на фабричных трубах - такая военная игра, на его взгляд, стоила свеч. Он здраво рассудил - и такое здравомыслие будет сотрясать мир до конца времен - рассудил неспешно и здраво, что в веселый час и смерть не страшна.
Глава III
Попытка мистера Бака
Королю было подано проникновенное и красноречивое прошение за подписями Уилсона, Баркера, Бака, Свиндона и проч. Они просили дозволить им явиться на имеющее быть в присутствии Его Величества совещание касательно покупки земельного участка, занятого Насосным переулком, в обычных утренних парадных костюмах, а не в лорд-мэрских нарядах, уповая при этом, что придворный декорум пострадает лишь незначительно, и заверяя Его Величество в своем совершеннейшем и несказаннейшем почтении. Так что все участники совещания были в сюртуках и даже король явился всего-навсего в смокинге с орденом, что, впрочем, бывало и прежде, но на этот раз он нацепил не орден Подвязки, а бляху-значок клуба Дружков Старого Проныры, превеликими трудами раздобытый в редакции полупенсовой газетенки для школьников. Итак, все были в черном; но в ярко-алом величественно вошел в палату Адам Уэйн, как всегда, препоясанный мечом.
- Мы собрались, - объявил Оберон, - дабы разрешить труднейший и неотложный вопрос. Да сопутствует нам удача! - И он чинно уселся во главе стола.
Бак подвинул кресло поудобнее и заложил ногу на ногу.
- Ваше Величество, - как нельзя добродушней сказал он, - я не пойму одного - почему бы нам не решить этот вопрос за пять минут. Имеется застройка: мы ее сносим и получаем тысячную прибыль, даром что сама-то она и сотни не стоит. Ладно, мы даем за нее тысячу. Я знаю, так дела не делаются, можно бы сторговать и подешевле; неправильно это, не по-нашему, но вот чего уж тут нет - так это затруднений.
- Затруднение очень простое, - сказал Уэйн. - Предлагайте хоть миллион - Насосный переулок просто-напросто не продается.
- Погодите, погодите, мистер Уэйн, - холодно, однако же с напором вмешался Баркер. - Вы одумайтесь. Вы не имеете никакого права занимать такую позицию. Торговаться вы имеете право - но вы же не торгуетесь. Вы, наоборот, отвергаете предложение, которое любой нормальный человек на вашем месте принял бы с благодарностью, - а вы отвергаете, нарочито и злонамеренно; да, иначе не скажешь, злонамеренно и нарочито. Это, знаете ли, дело уголовное - вы идете против общественных интересов. И королевское правительство вправе вас принудить.
Он распластал пальцы на столе и впился глазами в лицо Уэйна: тот и бровью не повел.
- Да, вправе… принудить вас, - повторил он.
- Какое вправе, обязано, - коротко проговорил Бак, резко придвинувшись к столу. - Мы со своей стороны сделали все.
Уэйн медленно поднял на него глаза.
- Я ослышался, - спросил он, - или милорд Бак и вправду сказал, что король Англии что-то кому-то обязан?
Бак покраснел и сердито поправился: