- Выборы еще будут, - твердо сказал Уэйн, - да и не только выборы. Послушайте меня, мистер Мид. Я знаю, как бакалейщика невольно тянет к космополитизму. Я могу себе представить, каково это - сидеть целый день среди товаров со всех концов земли, из-за неведомых морей, по которым мы никогда не плавали, из неведомых лесов, которые и вообразить невозможно. Ни к одному восточному владыке не спешило столько тяжелогруженых кораблей из закатных и полуденных краев, и царь Соломон во всей славе своей был беднее ваших собратий. Индия - у вашего локтя, - заявил он, повышая голос и указуя тростью на ящик с рисом, причем бакалейщик слегка отшатнулся, - Китай перед вами, позади вас - Демерара, Америка у вас над головой, и в этот миг вы, словно некий испанский адмирал дней былых, держите в руках Тунис.
Мистер Мид обронил коробку фиников и снова растерянно поднял ее.
Уэйн, раскрасневшись, продолжал, но уже потише.
- Я знаю, сказал я, сколь искусительно зрелище этих всесветных, кругосветных богатств. Я знаю - вам, в отличие от многих других торговцев, не грозит вялость и затхлость, не грозит узость кругозора; напротив, есть опасность, что вы будете излишне широки, слишком открыты, чересчур терпимы. И если пирожнику надо остерегаться узкого национализма - ведь свои изделия он печет под небом родной страны, то бакалейщик да остережется космополитизма. Но я пришел к вам во имя того негасимого чувства, которое обязано выдержать соблазны всех странствий, искусы всех впечатлений - я призываю вас вспомнить о Ноттинг-Хилле! Отвлечемся от этой пышности, от этого вселенского великолепия и вспомним - ведь и Ноттинг-Хилл сыграл здесь не последнюю роль. Пусть финики ваши сорваны с высоких берберских пальм, пусть сахар прибыл с незнаемых тропических островов, а чай - с тайных плантаций Поднебесной Империи. Чтобы обставить ваш торговый зал, вырубались леса под знаком Южного Креста, гарпунили левиафанов при свете Полярной звезды. Но вы-то - не последнее из сокровищ этой волшебной пещеры, - вы-то сами, мудрый правитель этих безграничных владений, - вы же взросли, окрепли и умудрились здесь, меж нашими серенькими домишками, под нашим дождливым небом. И вот - граду, взрастившему вас и тем сопричастному вашему несметному достоянию, - этому граду угрожают войной. Смелее же - выступите вперед и скажите громовым голосом: пусть ворванью дарит нас Север, а фруктами - Юг; пусть рис наш - из Индии, а пряности - с Цейлона; пусть овцы - из Новой Зеландии, но мужи - из Ноттинг-Хилла!
Бакалейщик сидел, разинув рот и округлив глаза, похожий на большую рыбину. Потом он почесал в затылке и промолчал. Потом спросил:
- Желаете что-нибудь купить, сэр?
Уэйн окинул лавчонку смутным взором. На глаза ему попалась пирамида из ананасных консервов, и он махнул в ее сторону тростью.
- Да, - сказал он, - заверните вот эти.
- Все банки, сэр? - осведомился бакалейщик уже с неподдельным интересом.
- Да, да; все эти банки, - отвечал Уэйн, слегка ошеломленный, словно после холодного душа.
- Отлично, сэр; благодарим за покупку, - воодушевился бакалейщик. - Можете рассчитывать на мой патриотизм, сэр.
- Я и так на него рассчитываю, - сказал Уэйн и вышел в темноту, уже почти ночную.
Бакалейщик поставил на место коробку с финиками.
- А что, отличный малый! - сказал он. - Да и все они, ей-богу, отличный народ, не то, что мы - хоть и нормальные, а толку?
Тем временем Адам Уэйн стоял в сиянии аптечной витрины и явственно колебался.
- Никак не совладаю с собой, - пробормотал он. - С самого детства не могу избавиться от страха перед этим волшебством. Бакалейщик - он да, он богач, он романтик, он истинный поэт, но - нет, он весь от мира сего. Зато аптекарь! Прочие дома накрепко стоят в Ноттинг-Хилле, а этот выплывает из царства эльфов. Страшно даже взглянуть на эти огромные разноцветные колбы. Не на них ли глядя, Бог расцвечивает закаты? Да, это сверхчеловеческое, а сверхчеловеческое тем страшнее, чем благотворнее. Отсюда и страх Божий. Да, я боюсь. Но я соберусь с духом и войду.
Он собрался с духом и вошел. Низенький, чернявый молодой человек в очках стоял за конторкой и приветствовал клиента лучезарной, но вполне деловой улыбкой.
- Прекрасный вечер, сэр, - сказал он.
- Поистине прекрасный, о отец чудес, - отозвался Адам, опасливо простерши к нему руки. - В такие-то ясные, тихие вечера ваше заведение и являет себя миру во всей своей красе. Круглее обычного кажутся ваши зеленые, золотые и темно-красные луны, издалека притягивающие паломников болести и хвори к чертогам милосердного волшебства.
- Чего изволите? - спросил аптекарь.
- Сейчас, минуточку, - сказал Уэйн, дружелюбно и неопределенно. - Знаете, дайте мне нюхательной соли.
- Вам какой флакон - восемь пенсов, десять или шиллинг шесть пенсов? - ласково поинтересовался молодой человек.
- Шиллинг шесть, шиллинг шесть, - отвечал Уэйн с диковатой угодливостью. - Я пришел, мистер Баулз, затем, чтобы задать вам страшный вопрос.
Он помедлил и снова собрался с духом.
- Главное, - бормотал он, - главное - чутье, надо ко всем искать верный подход.
- Я пришел, - заявил он вслух, - задать вам вопрос, коренной вопрос, от решения которого зависит судьба вашего чародейного ремесла. Мистер Баулз, неужели же колдовство это попросту сгинет? - и он повел кругом тростью.
Ответа не последовало, и он с жаром продолжал:
- Мы у себя в Ноттинг-Хилле полною мерой изведали вашу чудодейственную силу. Но теперь и самый Ноттинг-Хилл под угрозой.
- Еще чего бы вы хотели, сэр? - осведомился аптекарь.
- Ну, - сказал Уэйн, немного растерявшись, - ну что там продают в аптеках? Ах да, хинин. Вот-вот, спасибо. Да, так что же, суждено ли ему сгинуть? Я видел наших врагов из Бейзуотера и Северного Кенсингтона, мистер Баулз, они отпетые материалисты. Ничто для них ваша магия, и в своих краях они тоже ее в грош не ставят. Они думают, аптекарь - это так, пустяки. Они думают, что аптекарь - человек как человек.
Аптекарь немного помолчал - видимо, трудно было снести непереносимое оскорбление, - и затем поспешно проговорил:
- Что еще прикажете?
- Квасцы, - бросил лорд-мэр. - Итак, лишь в пределах нашего священного града чтут ваше дивное призвание. И, сражаясь за нашу землю, вы сражаетесь не только за себя, но и за все то, что вы воплощаете. Вы бьетесь не только за Ноттинг-Хилл, но и за таинственный сказочный край, ибо если возобладают Бак, Баркер и им подобные золотопоклонники, то, как ни странно, поблекнет и волшебное царство сказок.
- Еще что-нибудь, сэр? - спросил мистер Баулз, сохраняя внешнюю веселость.
- Да, да, таблетки от кашля - касторку - магнезию. Опасность надвинулась вплотную. И я все время чувствовал, что отстаиваю не один лишь свой родной город (хотя за него я готов пролить кровь до капли), но и за все те края, которые ждут не дождутся торжества наших идеалов. Не один Ноттинг-Хилл мне дорог, но также и Бейзуотер, также и Северный Кенсингтон. Ведь если верх возьмут эти денежные тузы, то они повсюду опоганят исконные благородные чувства и тайны народной души. Я знаю, что могу рассчитывать на вас.
- Разумеется, сэр, - горячо подтвердил аптекарь, - мы всегда стараемся удовлетворить покупателя.
Адам Уэйн вышел из аптеки с отрадным чувством исполненного долга.
- Как это замечательно, - сказал он сам себе, - что у меня есть чутье, что я сумел сыграть на их чувствительных струнах, задеть за живое и космополита-бакалейщика, и некроманта-аптекаря с его древним, как мир, загадочным ремеслом. Да, где бы я был без чутья?
Глава II
Мистер Тернбулл, чудодей
Две дальнейшие беседы несколько подточили уверенность патриота в своей психологической дипломатии. Хоть он и подходил с разбором, уясняя сущность и своеобразие каждого занятия, однако собеседники его были как-то неотзывчивы. Скорее всего, это было глухое негодование против профана, с улицы вторгшегося в святая святых их профессий, но в точности не скажешь.
Разговор с хозяином лавки древностей начался многообещающе. Хозяин лавки древностей, надо сказать, его прямо-таки очаровал. Он уныло стоял в дверях своей лавчонки - усохший человечек с седой бородкой клинышком: вероятно, джентльмен, который знавал лучшие дни.
- И как же идет ваша торговля, о таинственный страж прошлого? - приветливо обратился к нему Уэйн.
- Да не сказать, чтоб очень бойко, сэр, - отвечал тот с присущей его сословию и надрывающей душу беспредельной готовностью к невзгодам. - Тихий ужас, прямо как в омуте.
Уэйн так и просиял.