- Э, что там планы! Жизнь, брат, как быстрая река, сама вынесет на фарватер. Плыви да не робей, - говорил Захаров, не желая и слушать возражений Савчука. - Кроме тебя, командовать батальоном некому, - не спорь. Мы в Союзе уже посоветовались. Мандат дадим. Остальное - дело твое, сам командир. Я же вижу: имеется у тебя военная жилка.
- Оружие-то у вас хоть есть? - спросил Савчук.
- Так, слезы одни, - вздохнул Захаров.
Когда Савчук вернулся домой, Федосья Карповна хлопотала возле плиты: третий раз подогревала завтрак.
- Куда же ты, Ваня, запропал? Не евши-то с утра.
Приходько, счастливо улыбаясь, укладывал покупки в сундучок.
- Вот гостинцев ребятам купил. Побалую.
Коваль ходил в Управление железной дороги. Вернулся хмурый, раздосадованный.
- Сволочи, пострелять половину надо.
До войны Коваль работал на железной дороге машинистом. Резкий в движениях, угловатый, он отличался таким же характером, В шестнадцатом году его ни за что обругал начальник депо. Ковалю бы смолчать, но разве он мог? Через неделю его услали на фронт. Он уехал, глубоко затаив обиду, - с ней и возвратился.
- Тут, Иван Павлович, порядочки пока старые. Только что жандармов в форме не видать, - рассказывал он Савчуку, сердито двигая взлохмаченными бровями. - В управлении сидят саботажник на саботажнике. Розовые бантики нацепили. А сами думают, как бы им здесь полосу отчуждения от революции устроить. Помяни мое слово, придется кое-кого тряхнуть.
Решение Савчука - принять командование красногвардейским батальоном грузчиков - Коваль одобрил. Приходько же укоризненно покачал головой:
- Не надоела еще тебе эта музыка, Иван Павлович? Пора браться за настоящее дело. Хватит кровь проливать.
- Об этом нас, видно, не всегда спрашивают.
- Дело твое, конечно, - согласился Приходько. - Что касается меня - шабаш. Приду домой и винтовку заброшу на чердак. Или разберу на части - ребятам на игрушки.
- Гляди не промахнись, Василий Иванович, - сказал Коваль.
- Не бойся, не промахнусь. Лед, который по весне сломало, морозом снова не схватит. Мы возле речки живем - видим.
- Бережок, однако, у вас невысок.
Коваль, раздражение которого еще не улеглось, готов был сцепиться с Приходько. Но Савчук обнял обоих за плечи и примиряюще сказал:
- Еще недоставало, чтобы мы в последний час передрались.
Вечером он провожал обоих на вокзал. Перед посадкой в вагон Приходько долго тряс руку Савчука, растроганно говорил:
- Когда еще свидимся, а? Иван Павлович, приезжай! Картошки иль чего там надо - последним поделюсь.
Коваль порывисто пожал Савчуку руку, потом обнял и трижды ткнулся колючими усами в его щеку.
- Не поминай лихом, Иван Павлович!
Паровоз рванул пристывшие к рельсам вагоны. Убыстрял ход. Вот и последний вагон, стуча на стыках, пробежал мимо Савчука. На повороте прощально мигнул красный глаз сигнального фонаря.
А Савчук еще долго стоял на опустевшем перроне и думал, отчего это не может человек знать, как сложится дальше его жизнь, как знает, скажем, машинист ушедшего в ночь поезда все уклоны и подъемы на своем пути?
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Логунов пробыл в городе дня два, побывал в комитете большевиков, повидался с нужными людьми. Лишь на третьи сутки с попутной подводой он выехал на базу военной флотилии.
Шел снег. Река и сопки, окружающие базу, исчезли, потерялись в снегопаде. На голом бугре теснились красные кирпичные здания.
Нужно было разыскать прежнего сослуживца Николая Михайлова, избранного недавно матросами в Центральный комитет флотилии. Порасспросив встречных моряков, Логунов по переулку вышел к одноэтажной длинной казарме. У входа стоял часовой. Он остановил Логунова и вызвал дневального.
Михайлов обрадовался Логунову несказанно:
- Ба, Федор! Вот не ждал! Какими судьбами? Хоть бы телеграмму отбил, послали бы за тобой лошадь.
Михайлов был невелик ростом, худощав, подвижен. Курчавые непослушные волосы и карие, чуть раскосые глаза придавали ему мальчишески-озорной вид и очень молодили его.
- Первым долгом зачислим тебя к нам на довольствие, - торжественно объявил он, проводив Логунова в казарму. - У нас на флотилии, пока все положенные инстанции пройдешь, вконец отощать можно. Впрочем, кого как. Эсеров, например, начальство принимает с распростертыми объятиями... Ты как, собираешься отдохнуть с дороги?
Логунов развел руками, усмехнулся:
- До отдыха ли нам теперь, Николай. Всех наверх свистать надо.
- Верно, дружище! Очень рад, что мы опять вместе. Тут немало хороших ребят, надежных и крепких.
Обжигаясь горячим чаем, налитым в большие оловянные кружки, они наскоро рассказывали друг другу о событиях последних месяцев.
- Завидую я тебе, Федор, - признался Михайлов, ероша свои коротко подстриженные волосы. - Такие события прошли у тебя на глазах. Питер. Революция. Ленина, конечно, повидал?
- Нет, мне не довелось, - сказал Логунов и в который раз пожалел, что так получилось. - В Смольном был.
- Это же главный штаб революции! - воскликнул Михайлов. - Вот везет людям!.. Впрочем, амурцев наших тоже не узнать. Таким, брат, свежим ветром подуло - любо-дорого, - продолжал он, весело поглядывая на Логунова. - Осенью тут меньшевики хотели арестовать большевистскую фракцию Совета. Ну мы, то есть организация наша, базовская, обратились к матросам: "Братишки, разве допустим!.." Вывели два монитора на Хабаровский рейд. Орудийные башни развернули. Боеготовность номер один... В городе - тишина. Полный порядок. Пальцем наших не тронули.
- Добро!
- К сожалению, понаехало сюда много разной шпаны. Кто от фронта по протекции прячется. Кому весь смысл жизни - ленточки да клеш. С офицерами - беда. До того воду мутят, тошно глядеть. Вот и сегодня предстоит один скучный разговор. - Михайлов задумался, сдвинул у переносья густые брови. - А что, Федор, если мы пройдемся по экипажам? Ты - свежий человек, с Балтики. Скажешь насчет общей обстановки. Погорячее, чтобы за душу брало. А наши ввернут по поводу задач на текущий момент. Здорово получится, честное слово! - Хлопнув себя по коленке, он решительно отодвинул в сторону недопитую кружку.
Пока они ходили по казармам, пока дежурные свистали в дудки, созывая матросов, и Логунов отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, - на улице распогодилось. Сквозь разорванные тучи проглянуло солнце. Свежевыпавший снег мягко похрустывал под ногами.
- Люблю я, Федор, здешнюю зиму. Ты погляди! Солнце, снег, мороз, - говорил Михайлов, когда они с группой представителей судовых комитетов шли в порт на совещание с командованием. - Взять бы ружье да по свежей пороше в лес! Тут верстах в трех вполне приличная охота. На островах. Подстрелишь косого, потом уж понукать тебя не придется.
Им надо было спуститься на дно оврага, по которому шла дорога в порт. Для спуска была устроена лестница. Но кто-то рядом протоптал уже тропу, крутую и скользкую.
Михайлов по-мальчишески свистнул и первым ринулся вниз.
Совещание в Управлении порта было бурным. Накануне штаб флотилии отдал приказ об увольнении нескольких рабочих. Заводской комитет, поддержанный частью судовых комитетов, опротестовал это решение. Совещание должно было прийти к какому-то решению, приемлемому для обеих сторон.
Докладывал представитель штаба капитан 2-го ранга Лисанчанский, полный, чуть обрюзгший офицер. Был он в безукоризненно отутюженных брюках, гладко выбрит и надушен. Говорил медленно и невнятно, как бы пережевывая слова. Всем видом своим Лисанчанский показывал, что снизошел он до разговора с матросами только в силу необходимости.
Михайлов и пришедшие с ним матросы уселись обособленной тесной кучкой. Зачитывая донесения начальников цехов, капитан старался уловить, какое впечатление произведут на них эти документы. Но лица матросов оставались непроницаемо спокойными.
Уволенные рабочие - их было пятеро - тоже присутствовали на заседании. Они пришли прямо из цехов, в замасленных куртках. Лисанчанскому было крайне неприятно видеть, как молодой веснушчатый парень, сидевший ближе других к нему, ерзал грязными локтями по тонкому зеленому сукну стола.
Из уволенных рабочих капитан 2-го ранга знал только орудийного мастера латыша Спаре, который даже здесь не расставался со своей трубкой. Посасывая ее, он спокойно и чуть насмешливо смотрел на докладчика.
Паренек с веснушками негодовал и злился, слыша, какими разгильдяями и нарушителями дисциплины здесь пытаются представить их. Но Спаре каждый раз останавливал его еле приметным движением руки: не надо пока нарушать порядок, спокойнее, дружок. Парень ворочался на стуле, и выражение лица у него становилось все более возмущенным и злым.
Логунову латыш Спаре сразу понравился. Была в его осанке и манерах та обстоятельность, которая лучше слов характеризует человека, знающего дело, умеющего, когда надо, постоять за себя и за других. Смешными и вздорными показались Логунову обвинения, предъявленные мастеру Лисанчанским.
"Съесть хотят, дело ясное", - решил Логунов и вслед за Михайловым поглядел в окно.