Тиская вульгарную особу, с усмешкой, спрашивал молодой человек. Грубо схватив подвыпившую Козетту за подбородок, он заставил её разжать челюсти, и громко хохоча, принялся лить из недопитой бутылки вино в рот продажной особе. Фыркая и захлебываясь она больше пыталась эмитировать прекословие, чем вырываться из рук молодца, хохоча и лакая бордовое пойло. И всё же лоретка изловчилась и перехватила руку с бутылкой, заставив необходительного кавалера расстаться с сосудом. Девица сжала в объятиях Ловкача и стала поливать вином себя и его, не переставая смеяться, тая от лобызаний молодого человека. Грубость и неприкрытая пошлость Козетты, заставили улыбнуться даже угрюмого Крюка, сидевшего рядом, с побагровевшим от удовольствия и смущения, слугой виконта де Сигиньяка. Тибо уловил вожделенный взгляд Гаспара, и, подавляя смех, произнес:
– Ну, что Гаспар, хочешь Козетту… хочешь? Она сделает всё, что я ей прикажу.
Гаспар отвел взгляд, будто устыдившись собственных мыслей. Ему, простому крестьянскому парню, выросшему в религиозной строгости и тяжком труде, было весьма дивно наблюдать за городскими бездельниками, чуть ли не ежедневно гулявшими на широкую ногу, за доступными девицами, не имеющими ничего общего ни с его матерью, ни с сёстрами, опасающимися, выйдя замуж, даже взглянуть на незнакмого мужчину. Всё это забавляло Гаспара, и, как ему казалось, возвышало над глупыми селянами, всю жизнь роющимися в навозе, так и не познав наслаждений и радостей беззаботной "вольной" жизни.
Передав охмелевшую, беспрерывно хохочущую Козетту в сильные руки Крюка, Тибо наполнил кружки и склонился над столом, лицом к лицу, приблизившись к Гаспару.
– Ну что, надумал?
Прохрипел Ловкач, несколькими глотками осушив сосуд.
– А по мне, друг мой Гаспар, тут и думать нечего. Делать тебе ничего не придется, постоишь у двери, пока мы не выпустим кишки господину Буароберу и его слуге, а потом поможешь унести то, что возьмём. Дело верное, а за это, все твои долги забыли, да ещё и пару монет заработаешь! Ну, решайся, не трусь!
Гаспар, очевидно не впервые втянутый в подобные уговоры, под воздействием винных паров, всё отчетливее распознавал резоны. Он, из последних сил вяло сопротивлялся, но вот сегодня, после очередного разговора, когда от перечисленных веских доводов закружилась голова, возражения его иссякли.
1 Дионис – в древнегреческой мифологии, бог растительности, виноградарства и виноделия.
ГЛАВА 29 (88) "Опрометчивость мессира де Ро"
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Поздним вечером в кабачке "Белая лилия", располагавшимся всего в полутора сотни туазов от кардинальского дворца, вблизи церкви Сен-Рош, где любили собираться телохранители Его Высокопреосвященства, разыгралась нешуточная баталия меж самыми страстными картежниками кардинальской гвардии. Партия в ландскнехт длилась уже второй час, вследствие чего господину де Бернажу, приходилось с большим трудом метать карты, дабы не задеть ровные стопки монет, выросшие на занимаемом им краю стола. Выиграв прошлую ставку, он сделал очередной взнос, чем несколько озадачил трех господ так же принимавших участие в сем сумасбродстве. За массивным трактирным столом, напротив удачливого шавалье, расположился месье де Сигиньяк, славившийся умеренностью и выдержкой, что всякий раз позволяло ему если не выиграть, то ни в коем случае не проиграть. Вот и сегодня, виконт был спокоен и умерен, чего нельзя сказать о господах де База и де Бикара, спустивших уже, по меньшей мере, по несколько пистолей. В этот вечер Сильвен Ротонди де Бикара явился в трактир со своим младшим братом, Жаком Ротонди служившим в легкой кавалерии, и, на этот раз, не принимавшим участия в игре. Азартные игроки, напряженно наблюдали за тасующим карты Бернажу, и лишь после того как колода, удостоенная снятия старшего Бикара, заняла место на средине стола, возобновили непринужденные разговоры.
– Чёрт бы побрал этого вальта, клянусь бездной, мне будет сниться сей проклятый бубновый месье!
Воскликнул де База, увидев вылженные на столе карты.
– Не стоит так горячиться, шевалье, это вдвойне неприлично, когда знаешь, что рядом с вами тот, кто сегодня проиграл поболее вашего.
С лёгким раздражением произнес смугловатый, черноволосый Бикара, внимательно наблюдая за ставкой банкующего Бернажу, равнодушно провозгласившего:
– Тридцать ливров.
– Играйте виконт.
Обратился Бикара к усмехнувшемуся де Сигиньяку.
– Я, пожалуй, не стану рисковать.. .шесть ливров серебом.
– Что ж, я дам вам шанс любезный Бикара, три экю.
Усмехнулся де База, искоса глядя на товарища.
– Хорошо, пусть будет по вашему, здесь ровно сто су.
Высокомерно произнес Бикара, бросив на стол кожаный кошелек набитый монетами. Бернажу, взял из колоды карту, перевернул её картинкой вверх, выложив справа от себя короля треф.
– Клевер не к добру.
Прошептал Бикара, внимательно наблюдая за руками товарища. Слева, банкующий открыл червового вальта.
– Ну вот, опять чертов слуга!
Воскликнул Гийом, обреченно махнув рукой. Несколько мгновений поразмыслив, де Сигиньяк, не без уверенности, провозгласил.
– Я не суеверный, пусть так, играем Сатану Ла Гира против царя Александра!
Всё это время, наряду с младшим Ротонди, за играющими наблюдали де Каюзак и де Ро, сидевшие за тем же столом. Каюзак, потягивая вино, с интересом глазел на груды экю и медных су, кочующих по отшлифованным локтями доскам, и на карты, веером раскладываемые средь сверкающей чешуи монет, посмеиваясь и подшучивая над учавствующими в игре товарищами. Поприветствовав, небрежным кивком де Жюссака и де Любертона, вынырнувших из уличных сумерек, появившись на пороге харчевни, он, откупорив бутылку "Нюи", поднес горлышко к наполненной кружке Луи, равнодушно взиравшего на действо, к которому, казалось, вовсе потерял интерес.
– А, что это вы не пьете, шевалье?!
Удивленно воскликнул верзила Каюзак, будто узрев в трезвости товарища некую крамолу. Анжуец, глубоко вздохнул.
– Что-то не хочется.
– Э-э, да вы мне определенно не нравитесь, друг мой, быть может, вы захворали?
– Нет Каюзак, скорее это стрела проказника Амура, пронзила сердце нашего великолепного де Ро!…
Воскликнул Бикара, не отрывая глаз от карт.
– …Признавайтесь шевалье, кто та красавица, что отняла у вас покой?
Ничего не ответив, Луи лишь покачал головой. Молчание друга заставило насторожиться де Сигиньяка.
– Быть может проволочка с отъездом в Орийак, заботит вас, ведь вы должны были отправиться сегодняшним вечером?
Де Ро лишь печально улыбнулся в ответ де Бернажу, что побудило де Сигиньяка вклиниться в разговор.
– Что-то случилось, Луи?
– Нет, любезные господа, с искренней печалью сообщаю вам – всё прекрасно.
Уныло произнес он.
– Но друг мой, я вижу, вас одолевает тоска, я бы сказал какая-то роковая печаль. И на то, несомненно, есть причины.
– Вы знаете Жиль, мне отчего-то подумалось, что человек это далеко не лучшее создание Божье. Люди словно улитки, ползут по жизни, оставляя глубокий след печалей и страданий. Как вы полагаете, можно ли сие… ощущение, считать веской причиной для подобного настроения?
Четверо игроков, будто по команде повернули головы, воззрившись на де Ро. Луи поднялся, виновато пожав плечами. В этот миг он вдруг почувствовал себя человеком, который вопреки своему желанию, является лишним среди людей, одолеваемых азартом и чревоугодием. Подчеркнув грустной улыбкой глубокое сожаление, он произнес:
– Впрочем, мне лучше уйти, и остаться наедине со своими блеклыми мыслями. Отправлюсь искать очарованья в сомненьях. Имею честь господа.
Поклонившись, анжуец направился к дверям. Никто из оставшихся за столом не стал удерживать его. Игроки лишь переглянулись, а Каюзак задумчиво заметил:
– Ступайте мой мальчик, ступайте, лишь в одиночестве познаётся суть вещей.
Оказавшись на улице, Луи ощутил безграничность пустой ночи, сравнимую лишь с бездной печали, так внезапно и необъяснимо разверзшуюся перед ним. Он остановился посреди мостовой, вздохнув полной грудью. Над его головой, на фоне звездного неба, величественно возвышались купола Сен-Рош. Де Ро уныло созерцал вековое безмолвие башен, поддерживавших шпилями черный балдахин мерцающего небосвода. Понурив голову, он углубился в запутанный лабиринт переулков, перекрестков и глухих тупиков, окружавших кардинальскую резиденцию. В голове роились мысли, выстраивающиеся в причудливые храмы размышлений, сложенные из кирпичиков хрупких философских гипотез, скрепленных массивными контрфорсами сомнительных утверждений. Это перевернутое понимание чести; мораль принимающая, словно жидкость, форму удобную обществу; иносказательность греха, сводили молодого шевалье с ума. Луи был сам не свой, с того времени как оказался в испепеляющем душу театре, под названием Париж, желающим, непременно, проверить на прочность каждого актера вышедшего на его бархатно-хрустальные подмостки. Он никак не мог привыкнуть к обществу лицедеев, прячущихся под роскошными доспехами манерности и лести, готовых, словно стая гиен, в любой момент, разорвать на куски ближнего, при этом пользуясь салфеткой, дабы, не дай Господь, не нарушить установленного этикета, чопорно и величаво удерживаясь в рамках благопристойности.