* * *
Но что было утрачено в Венеции со времен Казановы, так это множество театров. Театр был средоточием жизненного опыта венецианцев и отражением культуры Республики. Комедийные театры имелись почти в каждом приходе, открываясь вечерами с сентября до Великого поста, а затем еще разе Пасхи и до начала лета. Перерыв был недолгим. Расти в Венеции" как рос Казанова, означало с неизбежностью быть рожденным в фестивале искусств, прямо в венецианском музыкальном театре. "К восемнадцатому веку, - писал один посетитель, - Венеция утратила дух старинного величия, и наслаждения стали единственной целью жизни… Она стала городом удовольствий… Монастыри похвалялись своими салонами" где монахини в открытых платьях и с жемчугом в волосах принимали знаки расположения от вельмож и галантных аббатов". И любой, кто мог свободно туда пройти, и сенатор и гондольер, оказывался в атмосфере театра. Коль скоро театр и театральность, сформировавшись здесь, стали частью жизни Венеции, то именно в этом ключе в первую очередь и воспринимали венецианцев в Европе. Венеция экспортировала актеров, певцов, танцоров и оперные труппы по всей Европе и даже в Америку. Мать Казановы, комедийная актриса, большую часть своей карьеры провела за пределами Венеции. То же произошло и с ее сыном. Венецианцы составлял и мир искусства Европы, они были ее популярными оперными звездами, ее любимыми художниками, пиротехниками, изготовителями масок и учителями этикета. Именно венецианцы распространили собственное карнавальное пренебрежение к рассудительности повсюду и восемнадцатый век стал их векам, как внутри Венеции, так и за ее пределами.
Невозможно переоценить во времена Казановы моду на Венецию и венецианцев. Их отношение к жизни с легкостью совпало с моралью и философией эпохи, с виду благочестивой, но допускающей празднества и пышные католические ритуалы. Гуманистической и терпимой - благодаря большому опыту. Вопрошающей и сардонической, с одобрением отмечающей, что рай на небесах не исключает стремления достичь рая земного - долгого либо непродолжительного, покуда нам будет разрешено наслаждаться им. Эта эпоха живо реагировала на реалии искусства, ее последнее поколение находило упоение во всем искусственном, пока не настал век романтизма, открывшего миру, что истина заключена в природе, а чувства важнее, чем стиль, сантименты или секс. Быть венецианцем в Европе восемнадцатого века, как Казанова, изначально означало иметь репутацию человека сомнительных моральных устоев, весьма искушенного, с гедонистическими наклонностями и склонного к показному шику, и оставалось только надеяться, что на это закроют глаза. Все эти обстоятельства оказали глубокое влияние на жизнь и карьеру Джакомо. В определенном смысле закулисье венецианского театра, где родился Казанова, было центром городской жизни той эпохи, оно задало условия жизни великого авантюриста, поскольку поместило его в театральную культуру и структуру Венеции и Европы восемнадцатого века. Казанова никогда не был актером, зато работал как драматург, музыкант и недолгое время - импресарио, и его жизнь и взгляды были сформированы театром.
* * *
Если, с одной стороны, записки Казановы можно по жанру отнести к мемуарам эпохи Просвещения, то с другой - это мемуары актера или "звезды". В восемнадцатом веке рукописные тексты предназначались для понимания или даже игры в себя, отстраняя на время Господа от вершения судеб. Фактически, все различия между собственным бытием и маскарадом были нарушены или же исчезли, и вдохновленное новой волной творческого вымысла и драм индивидуальности, возникло желание сыграть новую партию или даже множество их в течение всей жизни. Та роль, к которой Казанова обращался снова и снова, просвещенного либертена, не была до конца правдивой, но была для него уместной. Его книга имеет меньше общего с мемуарами либертена-распутника или современной эротики, куда её первоначально отнесли, она скорее относится к категории первых воспоминаний актеров, вроде лондонских Колли Сиббера, Дэнида Гэррика и Кемблов. Эти мемуары в новом стиле, родившемся 6 ту же вуайеристскую эпоху, которая дала начало современному портрету и романам, являются предтечей сегодняшних биографий "знаменитостей" и "звёзд", обращаясь к дуальности бытия и перформанса, жизни и ее изображения. Подобно тому как актер на сцене выбирает позицию, с которой он обращается к миру, Казанова предпочел смотреть на мир из спальни и отразил это на бумаге.
Театральность пронизывала сочинения Казановы, как и его жизнь. Сильнее всего он любил не соответствовать ожиданиям, делать неясными идентичности, высмеивать реальность или переиначивать ее ради собственного удовольствия и удовольствия других. "Faire semblant" (притворяться, казаться и делать видимым), "jouer" (игрок, актер), "comique" (драматический и одновременно комический) - этими фразами он отзывается в сочинениях о собственных выходках. "Что от меня требовалось, - напишет Ьн позднее о своих путешествиях и приключениях, - так это умение играть свою роль и не идти на компромиссы с собой". Далее он уточняет: "Все должно сверкать". Основная цель венецианской комедийной труппы - в атмосфере которой жили родные Казановы - заключалась в развлечении, в несколько провокационной, подрывающей устои манере, позволяющей сплести прихотливую интригу. Это требовало быстроты мышления, отсутствия страха сцены и умения импровизировать, ведь, по сути, формы, шутки и персонажи часто рождались прямо во время представления и сразу же выносились на суд аудитории. Казанова писал в традициях комедии положений и рассматривал свой мир как комедийную постановку с чередой постоянно меняющихся ситуаций. Он играл в жизнь - а позднее писал, - стремясь удивлять, развлекать и держать сюжет динамичным, представляя себя в качестве главного героя (чаще всего романтического) и изворотливого ловкача. В одном из его ранних сексуальных приключений было переодевание в женщину, а одной из его первых больших влюбленностей стала женщина, сценическая жизнь которой заставила ее выдавать себя за мужчину. Описывая свои любовные похождения, он постоянно употребляет слова "роль" или "поднятие занавеса". Прошедший полную опасностей и соблазна школу, усвоив традицию импровизации в своего рода медвежьей яме знаменитой на весь мир венецианской комедии дель арте, лицемер и льстец, самовлюбленный, но и способный чувствовать людей, напрактиковавшийся в завоевании доверия, но пребывавший в вечном "страхе быть освистанным", грамотный, чуткий, беспокойный и всегда играющий на повышение, Казанова без актерства был бы никем. Его жизнь и его "История" были попытками найти смысл во взаимодействии внутреннего "я" и принимаемого публикой и реконструировать реальность в царстве чувств, что было основной дилеммой того города, в котором он родился. Он пришел, чтобы воплотить идею - очень венецианскую и очень отвечавшую восемнадцатому веку - что наиболее тонкие удовольствия кажутся неуловимыми из-за фальши при их воплощении в жизнь. Радуясь возможности бытия, Казанова по-новому говорил о способе понимания человеческой природы через искусственность ее конструкции, ее исполнения и осознания того, что там, за маской, скрывается больше, чем видно на первый взгляд.
Венеция Казановы, однако, как и его жизнь, была не героической opera seria, не великой оперной трагедией, но, скорее, - комедией в традициях оперы-буфф простого народа и патрициев, где любовь побеждает разум, глупцы остаются в дураках и торжествует справедливость. У венецианца всегда присутствует понимание того, что жизнь есть представление и ожидание, что за каждым мостом являются новое действие и новый состав комедийных персонажей, новый поворот сюжета и новая выдумка. Осознавая, мы вписываем наши жизни в схему, сформировавшуюся под влиянием первых ранних впечатлений.
Казанова был Венецией в миниатюре. Картой мира и жизни, на которой ничто не является очевидным - где никто не знает наверняка, что является реальным и нереальным; где игра, а где правда; где камень и где лишь его отражение в воде. Эта карта непостижимой сложности, без сомнения, не годилась для жизненных реалий - запутанная, рефлексивная, задающая собственный ритм, лишенная эпической повествовательности героической оперы или линейного построения романа. Это был танец под музыку венецианских островов, без перерыва на интермедию, когда можно было бы остановить историю и задуматься. Венеция, отраженная в сознании Казановы, структурировала его "Историю", став ему моделью со всеми своими мостами, перспективами и приливами. Такова была опера-буфф, которой научались там, но которая затем разыгрывалась по всему миру в человеческих сердцах. Память о прошлых актах, песня в ритме лагуны и смех венецианского театра.
Акт I
Акт I, сцена I
Калле-делла-Комедиа
1725–1734
Человек, родившийся в Венеции в бедной семье, не имея мирских благ и… титулов… но воспитанный так, будто он предназначался для чего-то другого… имел несчастье в возрасте двадцати семи лет рассориться с венецианским правительством.
Джакомо Казанова. Дуэль (1780)
Так началась первая попытка Джакомо Казановы написать воспоминания. Почти каждое слово было правдой, за исключением того, что семья, в которой он родился 2 апреля 1725 года в Венеции, была вовсе не столь уж безымянной и бедной.