* * *
В сумерках следующего дня раздался громкий стук в мою дверь.
Я занимался скучной, но необходимой работой для управления Святой Щедрости, точнее, дополнял колонки чисел. Я не мог не желать, чтобы существовал знак… Кажется безумием говорить такое, но я не мог не желать, чтобы существовал знак пустоты, наравне со всеми цифрами, указывающими на некое количество. Специальный символ, определяющий отсутствие числа. Я даже лениво нацарапал круг "О" на краю бумаги для изображения пустоты, вакуума. Облегчило бы это мою работу? Но я снова нарисовал его. Конечно, это глуповатая идея, которая могла бы сделаться лишь объектом насмешек. Но я уже достаточно пострадал от язвительных шуточек друзей-писцов из-за своей сильной привязанности к императрице.
- Входите, - сказал я, не оглядываясь.
Дверь отворилась, и кто-то встал позади меня. Я все еще не поднимал головы. Но, словно подчинившись некоей силе, которую излучал вошедший, я посмотрел назад.
Это был он - мой ученик. Мой дорогой, любимый, высокий, худой ученик с серьезным взглядом. Стратег, коим стал всего в двадцать пять лет!
Прежде чем осознал, что делаю, я вскочил на ноги и обнял его. Конечно, это противоречило всему придворному этикету, ведь обычный педагог из рабов не мог приблизиться к знатному человеку без его приглашения или первым обратиться к нему, тем более - обнять. Но Аэций и я всегда были друг для друга не просто рабом-учителем и лучшим учеником. Он крепко обнял меня в ответ, его голубые глаза светились от радости и, вероятно, от забавных воспоминаний о нашей долгой учебе, которую стратег столь открыто ненавидел.
Мы отступили назад и посмотрели друг на друга.
Было приятно снова видеть его в императорском дворе, пусть даже и на короткое время. Само присутствие Аэция, величественного и сильного, успокаивало, особенно в мире, который казался охваченным ветрами больших перемен снаружи и нездоровых миазмов слабости и безумия изнутри. Новости из Равенны об императоре Гонории не были добрыми. Аэций возвышался над всем этим, словно гранитный столб в бурю - худощавый, энергичный молодой человек с решительным взглядом, твердый.
- Так, - сказал он, положив руки мне на плечи и посмотрев сверху вниз на меня. - Ты сейчас работаешь в Константинополе?
Я кивнул:
- Мое время преподавания закончилось, и я отправил своего самого лучшего, хотя и ленивого, ученика в наш огромный мир. Полагаю, ты хорошо помнишь все уроки по логике? И три категории: показательную, убедительную и софистическую?
- Только ты сам помнил их в конце своего третьего десятка, - ответил Аэций, хлопая меня по руке. - А говоришь, как престарелый педант уже.
- Уже говоришь, как престарелый педант, - поправил я его. - Пошло неправильно расставлять слова в предложении.
Аэций улыбнулся:
- То немногое, что я усвоил из логики, давно забыто. Кстати, - добавил он, и улыбка стала шире, - огромный мир, куда ты отправил меня, редко подчиняется своим же законам.
Я выглянул из окна и посмотрел на мерцающий Золотой Рог. Чайки кружились низко в сумерках далеко за отмелью.
- После того как ты ушел на границу изучать воинскую службу, меня отстранили от двора Гонория и послали на восток. Тут тихо и мирно.
Я снова поднял глаза на Аэция.
- А ты? У меня больше нет важных новостей. Но ты-то как? Какие у тебя новости?
- Я слышал, император женился, - пробормотал Аэций. - Новостей предостаточно, так мне казалось.
- Ах, да, - сказал я. - Афинаида.
- Ты говоришь о ней так, как мужчина говорит о своей возлюбленной.
- Шшшш! - зашипел я, взволновавшись. - Даже не шепчи такие вещи!
Аэций засмеялся. Я посмотрел на него. Хорошо ему ничего не бояться! Но нам, учителям-рабам, есть чего опасаться при императорском дворе.
- Так, - произнес он. - Эта Афинаида - Евдоксия, как нам нужно говорить, полагаю, - она очень красива?
- Гм. - Я все еще смотрел на своего ученика. - Ты сможешь решить это сам, когда встретишься с ней. Императрица возвращается из Летнего дворца в Гиероне через два дня.
- Есть какие-нибудь другие новости?
Я пожал плечами:
- Нет, Ты знаешь это прекрасно. У простых писцов, похожих на меня, нет новостей. А вот у стратегов…
- Ты хочешь услышать мои новости?
Я кивнул:
- Конечно.
Аэций подумал, потом вздохнул, притащил стул с трещинами из тени и сел. После длительных размышлений он начал.
- Во время своего последнего пребывания на базе у реки Дунай, в Виминации…
- Подожди, подожди! - воскликнул я, как можно быстрее затачивая гусиное перо.
- Ты хочешь все это записать? - спросил он.
- Каждое слово, - ответил я. - Для того дня, когда…
Аэций поднял брови.
- Анналы Приска Панийского?
Я застенчиво кивнул:
- Знаю, Тацит из меня не получится. Но…
Стратег положил свою властную руку на мою и сказал:
- Не будь столь уверен в этом. Мы живем в интересное время.
Наши глаза встретились. Мы оба поняли едва заметную иронию в его словах.
Я оперся рукой о край своего письменного аналоя, обмакнул перо и замер в ожидании.
- Ну, - начал Аэций, - есть новости из придунайских гарнизонов…
Я ежедневно испытывал восторг при виде моего дорогого ученика Аэция в его красном одеянии стратега, посещающего бесконечные собрания и сессии по законопроектам в императорской консистории со спокойной невозмутимостью. Это характерно для человека действия, коим он и являлся на самом деле. "С навыками, полученными в течение многих лет, и твердостью характера, выработанной во время приобретения этих навыков", - как говорил святой Григорий Нисский.
Он самоотверженно выполнял свой долг как в консистории, так и на поле боя. На границе сейчас все было тихо; не велось никаких грандиозных военных кампаний. Более того, летние операции подходили к завершению. Аэций покорно занял свое место в большом полукруге суда, в центре которого восседал Феодосий с сенаторами, советниками, стратегами и епископами, устроившимися по сторонам. Кроме этой сердцевины императорской администрации, дворец был наполнен евнухами, рабами, служанками, имелось множество смешных обрядов, титулов и великолепных знаков отличия. Мой собственный хозяин в то время, князь Святой Щедрости, держал одно из простых управлений в государстве.
Через два дня после прибытия маленькой группы из Равенны вернулась императрица, проведя неделю у прохладных фонтанов в садах Летнего дворца в Гиероне, который она очень любила. Дворец находился на обдуваемом ветрами мысе, где проливы впадали в Понт Эвксинский, и туда было особенно приятно приезжать в конце сухого и знойного лета, когда даже цикады казались хриплыми и задыхающимися от пыли.
И я был там - я, Приск. Я присутствовал там, простой и ничем не выделяющийся придворный писец, в то время как они, смутившись, впервые встретились взглядами. Это произошло в триклинии девятнадцати опочивален. Аэций и Афинаида встретились - оба самоуверенные и самонадеянные из-за своего возраста, хотя каждый по-своему. Тогда я увидел, как исчезла из них вся самоуверенность и самонадеянность.
- Августа Галла Плацидия и главнокомандующий западными легионами стратег Аэций! - объявил камергер.
Они вошли в комнату - сначала Галла, потом Аэций. Галла и Феодосий вежливо улыбнулись друг другу, затем император сделал шаг вперед, и они поцеловались.
Аэций, казалось, как-то странно застыл на месте.
Афинаида тоже.
Тогда она поняла, что такое настоящая любовь. Все ее существо словно потянулось к нему, и Афинаида вдруг подумала с отчаянием: "Это тот мужчина, которого я люблю и буду любить всегда. О, что я наделала?!"
…Я видел, как они избегали друг друга целую зиму. Для каждого из них просто мельком взглянуть на другого казалось самой сладкой, самой острой болью. Влюбленные едва разговаривали. Когда в государство Сасанидов (в Персию) отправили дипломатическую миссию, Аэций, к удивлению некоторых, поехал следом. Молодой человек провел всю зиму вдали от Востока.
Афинаида казалась порой как-то странно отрешенной для молодой жены; но на следующий день императрица слишком громко хвасталась (и слишком открыто, к смущению многих) изумительными чертами характера своего мужа. Женщины, которые чересчур кичатся мужьями, редко хранят им верность. Но в случае с императрицей люди приписывали это естественной теплоте и щедрости ее сердца.